Само собою разумеется, что рукоделия царицыной Светличной палаты не ограничивались только этими первостепенными богатыми и роскошными работами, вышиваньем и низаньем. Мастерицы занимались также шелковым и золотным плетеньем, вязаньем, тканьем, еканьем (сученьем), изготовлением кистей, шнурков, поясков, тесемок и т.п. разными мелочными делами, не говоря уже о белом деле, о шитье белья и вообще о шитье всяких предметов, даже и кукол маленьким царевнам и царевичам и разного потешного их рукоделья.
Во второй пол. XVII столетия в Москве славились своими работами и светлицы некоторых боярынь. Андрей Матвеев говорит, что окольничий Василий Волынский, человек гораздо посредственного смысла и легкомысленной совести и муж малограмотный, вошел у тогдашних временщиков в великое жалованье, а стало быть, проложил себе путь и к высшим местам по своему лицемерному похлебничеству, и «супруги своей по всехвальному в Москве в те времена всякого золотом и серебром дорогого шитья в своем доме, гораздо знаменитых швей художеству»; таким образом, «не по разуму своему, но токмо по той льстивой и стеклянной фортуне приобрел зело светлое благополучие. Ему был дан в управление даже Посольский приказ, а он это управление и политические дела столько остро знал, сколько медведь на органех играть»[283].
Супруга окольничего Василья Семеновича Волынского, Авдотья Яковлевна, между прочим, в 1762 г. работала в Патриаршем доме, низала передник на саккос да шила анфор – Страсти Господни. Августа 28-го ей выдано на приклад, на шелк, и на трунцало, и на золото, и на всякие покупки к тому переднику и онфору 10 руб.
Другая знаменитая боярская светлица принадлежала боярыне Дарье Прохоровне Милославской, жене боярина Ивана Богдановича Милославского, у которой иногда покупались разные вещи во дворец, в государевы хоромы.
Третья – не менее, если не более знаменитая в то время светлица принадлежала жене стольника Ивана Васильевича Дашкова – Анне Алексеевне, представителем которой в сношениях с Патриаршим домом являлся сам стольник, принимал заказы, получал деньги на приклад и за работу, доставлял исполненные работы. В 1691 г. сентября 5-го патриарх Адриан в награду за труды Дашковой благословил ее Богородичным образом в серебряном окладе «за ее мастерство, что у ней в дому строили патриарху амфор шит по серебряной объяри золотом и серебром и низан жемчугом с запаны алмазными и с каменьи». А домовых ее мастериц 12чел. благословил по образу Богородичному без окладов. В 1690 г. мастерицы этой светлицы вышивали золотом два амфора патриарху; в 1691г. вышивали и низали жемчугом скрыжали на новую патриаршую мантию.
Быть может, эта светлица унаследована от княгини Дарьи Ивановны Дашковой – жены князя Ивана Ивановича Дашкова, которая своими трудами и тщанием вышила в 1672 г. покров в новгородский Софийский собор на раку святого епископа Никиты Новгородского чудотворца и в 1673 г.– другой покров на раку святителя Иоанна чудотворца. Покровы сохраняются и доныне[284].
Четвертая – не столь деятельная – светлица находилась у боярыни вдовы княгини Авдотьи Петровны Куракиной, у которой в 1690 г. низали жемчугом бархатные поручни патриарху, за что святейший благословил княгиню образом Соловецких чудотворцев в серебряном окладе.
Не говорим о девичьих монастырях, где золотошвейное искусство всегда процветало, особенно в Вознесенском, в котором в начале царствования Михаила сосредоточена была даже и вся дворцовая светличная работа, ибо там жила великая инока Марфа Ивановна – мать государя, управлявшая в первое время всем царицыным хозяйством двора.
Но и менее значительные монастыри также славились своими мастерицами.
Старица-золотошвея Варсонофьевского монастыря Домникия Волкова в 1631 г. делала патриарху к новому саку, который был прислан из Кизыл-Баш, 12 завязок с кистьми с ворворки да к омофору делала две кисти новых и старые поделывала, и источники жемчужные перенизывала. В 1642 г. она перенизывала Фатеевской сак (древний саккос митрополита Фотия) наново, и иные саки и амфоры починивала, и святительскую шапку перенизывала, и получила за работу 5 руб.[285] В 1651 г. делала и обнизывала жемчугом святительскую шапку в Назарет назарейскому митрополиту Гаврилу.
В тверском Желтиковом монастыре сохраняется покров на гроб чудотворца Арсения, шитый в 1600 г., как значится в надписи в Москве, игумениею Алексеевского монастыря Феогниею Огневых[286].
Надо упомянуть и о боярыне княгине Федоре Андреевне – жене князя Дмитрия Михаиловича Пожарского, которая, по всему вероятию, собственным шитьем обогащала ризницу суздальского Спасо-Евфимиева монастыря, где был погребен князь Дмитрий Михайлович. Там еще сохраняются ее даяния: две епитрахили и покров, данный ею в 1644 г. «по муже своем и по душе своей»[287].
В серпуховском Владычнем монастыре хранятся ризы, низанные жемчугом, устроенные в 1620 г. тщанием игумена с братиею и возобновленные уже в позднее время, в 1748 г. Рукодельницы к древней надписи прибавили и свои имена: «1748 году октября 30 дня низали си ризы города Серпухова девицы Пелагия Василиева, Анна Николаева, дочери Кишкины».
Само собою разумеется, что монастыри были наполнены такими рукодельницами, ибо туда поступали девицы и вдовы, уже искусные во всяких домашних рукоделиях, а золотое шитье, как мы говорили, всегда было необходимым и почти исключительным занятием женщин достаточного, а особенно знатного круга, для которого монастырь обыкновенно становился единственным приютом, как скоро по какой-либо причине должно было оставить кров домашний.
Петрей, обозначая вообще положение русских женщин, говорит, что «в домашнем хозяйстве лучшие и знатнейшие женщины имеют мало значения: мужья содержат их как невольниц; они сидят взаперти в своих комнатах и обыкновенно шьют либо вышивают на полотне ширинки золотом, серебром и шелками; они очень искусны в этом деле и мастерицы вышивать по всякому узору, некоторые даже до того, что перещеголяют иных швей в шитье жемчугом, и рукоделья их вывозятся в дальние краи».
После этого обзора светличных работ необходимо упомянуть, что в наше время в Москве существует и пользуется заслуженною славою Археологическая светлица Натальи Леонидовны Шабельской, представившей в высокой степени замечательные работы шелкового вышиванья по древним образцам и вместе с тем – много и премного труда положившей на подробное исследование и разъяснение всякого рода древних тканей относительно их техники и названий, как и самых способов древнего вышиванья. Эти многолетние исследования должны обогатить русскую археологическую науку совершенно новым и крайне любопытным отделом своеобразных древностей, доселе остающихся в непроглядной темноте.
Именем белой казны обозначался запас полотен и разных других льняных изделий, изготовляемых про царский обиход. Как в крестьянском быту льняное дело находилось исключительно в женских руках, так точно и в государевом дворце эта статья домашнего хозяйства принадлежала исключительно ведомству самой царицы. Здесь по обширности потребностей это дело было устроено в широких размерах. Изготовлением разных предметов белой казны занимались две большие городские слободы: в Москве – Кадашевская и в Твери – Константиновская (впоследствии переведенная в Москву), и два села Ярославского уезда Тихвинского стана – Брейтово и Черкасово. И слободы, и села назывались Хамовными по имени главного производства, которым занимались, т.е. тканья полотен, что в собственном смысле и называлось Хамовным делом. Нельзя полагать, что это слово хам идет от шведского ham (рубашка) и вообще от немецкого, следовательно с Запада. По всему вероятию, оно идет, быть может, вместе с производством еще из Индии, где хаман значит полотно бумажное белое, очень тонкое и частое, уподобляющееся голландскому. Оттуда вместе со многими индейскими тканями, например шидою (ситец), оно и привозилось в древнейшее время; а после, по его образцу, стали ткать его и у нас.
Полотна в царицыных слободах ткались двойные из двойной пряжи, гладкие и полосатые; тройные из тройной пряжи, потолще, тоже гладкие и полосатые; тверские, тоже тройные, составлявшие третий сорт, похуже первых двух. Затем скатерти, или скатертные столбцы – задейчатые, посольские, большие, средние и малые, тверские, хлопчатые; убрусы, или полки убрусные; утиральники, полотенца, и, кроме того, изготовлялись нити и бель.
Производством занимались хамовники (ткачи) и деловицы: ткальи, пряльи, бральи, швеи, задельницы, бельницы, или беляницы, и бердники. Работа была распределена между ними на годовые уроки. Каждый урок назывался делом: дело ткалейное, дело прядитье, дело бралейное, швейное, беляное, бердяное. Объем дела уравнивался большею или меньшею трудностью изделья; хамовники работали на дело, т.е. в годовой урок по семи полотен тонких (двойных) и по семи полотен тверских (тройных), причем двойное полотно одно считали за 11/2 полотна тройных, и так счет держали между собою при раскладке дел по общему тяглу.
Мастерицы-ткальи работали на дело по шесть полотен двойных и по восемь тройных. Мерою в длину полотна ткались в 14 арш. Для полотен пряжу готовили для каждого сорта особые пряльи и ставили пряжи на дело в годовой урок для двойных полотен – два полотна, а для тройных – три полотна. Пряльи тверских полотен ставили пряжи на дело по восемь полотен тверских. Убрусы, или убрусные полки, и утиральнички готовили также бральи, пряльи и швеи. Бральи ставили на дело по 10 полочек, причем утиральничек бральи ставили во бранье за три полочки убрусных, следовательно, по работе он в три раза был труднее убрусов. Для того же дела пряльи ставили, т. е. пряли основки, называемые по особому качеству пряжи убрусными. На дело в годовой урок таких основок они пряли по 20. Швеи утиральничных и убрусных дел шили на дело по пять убрусов и утиральничек в шитье ставили по трудности работы за четыре убруса.