зазорно».
Можно, однако ж, догадываться, что необычайные поступки терема производили не совсем хорошее впечатление в народе. На том же самом соборе, когда оскорбленная царевна Софья, сказав в угрозу: «Пойдем из царства все вон»,– встала с царского престола и с иконою в руках отошла с сажень прочь, а Палата выразила готовность умереть, головы свои положить за царствующий дом, то иные стрельцы тут же возгласили: «Пора, государыня, давно вам в монастырь! Полно царством-те мутить! Нам бы здорово были цари-государи, а без вас пусто не будет». «И бысть ей зазорно вельми и с великими стыдением седе на царское место»,– говорит Савва. После таких отзывов зазорное поведение терема, конечно, должно было вскоре присмиреть. На это указывает, по крайней мере, то обстоятельство, что по «умирении мира», по окончании стрелецких смут почти целые три года терем уже не выходил на улицу, нигде не являлся пред глазами всенародного множества. Его руководитель, царевна Софья, снова начала свои публичные выходы, кажется, не раньше 1685г. В этом году генваря 15–21-го она ездила с царем Иваном к освящению главной церкви в Воскресенском монастыре (Новый Иерусалим) на Истре, а 5 июля явилась с царями в Успенский собор к молебну праздновать годовщину победы над раскольниками. Затем ее выходы год от году учащаются и в последний 1689г. становятся обыкновенными[74].
С 1685г. она постепенно, все больше и больше входит в обрядную роль царя, т.е. принимает публичные знаки подобающих царю почестей, даже явно требует таких почестей; старается при всяком торжественном случае занять первенствующее царское место; всегда выходит на церковные праздничные службы или вместе с братом, царем Иваном, или же с обоими царями, если выходит и другой брат, Петр; иногда шествует в одной карете с царем Иваном. Но нередко она и одна, как царь, совершает церемониальный открытый выход в собор к церковной службе, соблюдая в точности все обрядные действия: принимает от патриарха благословение, знаменуется (молится) у местных икон и становится хотя и на царицыном месте, но с открытыми запонами или занавесами, что и придает этому женскому месту значение уже места царского. Даже и в то время, когда в собор идут царь Иван с царицею и царевны, она, чтобы выделиться от семьи, идет особо и входит в церковь особыми, и притом главными, дверьми – западными, тогда как те входят обыкновенно южными, а царевны – даже северными[75]. На службе, например у панихиды, когда не требовалось стоять на царских местах, Софья все-таки становилась подле царей, именно с левой стороны, в то время как царица становилась обыкновенно вдали, за царицыном местом. На панихидах патриарх творит и ей поклон наравне с царем. На праздничных служениях патриарх и архиереи кадят ее. Однажды она даже и гневалась за то, что ее обошли с кадилом. Вот что записано между прочим в уставе Успенского собора: в 1685г. в предпразднество Успению Богородицы на всенощном «царь был Иоанн Алексеевич и царевна; выход был со звоном… В начале протопоп кадил царя, а после патриарха, потом царевну по 3; и после державу (царскую), потом посох (скиптр) и начинает. И по начале кадит архиереев и всю церковь; и паки кадит образы и государя и патриарха: царевны не кадил, за то было гнев. На „Господи воззвах“ протодиакону указал кадить в начале государя и себя, потом царевну и державу и посох и архиереев и, окадя всю церковь, паки образы царя и царевну и потом патриарха…». Очень естественно, что соборный устав мог ошибаться в своих порядках по новости и небывалости дела.
Во «многолетном поздравлении», в титле (титуле) архидиакон кличет царей и Софию в одной статье вместе, а потом цариц и царевен особо. В пятницу на первой неделе Великого поста в соборе патриарх по обычаю освящал коливо, или кутью, которая в это время освящалась уже на четырех блюдах, три государских да четвертое патриаршее; из государских два блюда назначались для двух царей и третье, особое, для Софьи.
Царевна являлась торжественно, по-царски и в крестных ходах, особенно в монастыри Новодевичий и в Донской; присутствовала по-царски на освящении новых церквей; совершала торжественные отпуски войска в походы и встречи из походов, сопровождая при этом полковые иконы. В дни царских именин она вместе с царем Иваном жаловала боярство и служилое дворянство, дьяков и гостей водкою в Передней палате[76].
Само собою разумеется, что во дворце терем царевен пользовался еще большею свободою. Здесь в это время он был полновластным хозяином всего дома, свободно отворял все двери, даже свободно отпирал сундуки с царскою казною и брал казны, сколько было надобно. Известно, что, например, в 1685–1686гг. из новгородского приказа царевны Софья, Екатерина, Феодосия брали деньги не один раз; для Софьи отпущено однажды 2000руб.[77] В прежнее время царевны получали деньги на свои необходимые надобности или из рук царицы, или из рук государя; были, так сказать, в детской зависимости от отца и матери или же от царя-брата и вообще от хозяина дома. Большие деньги, вроде тысячи, они получали, и то только старшие царевны, в каких-либо чрезвычайных случаях, в виде дара. Так, например, по случаю смерти царицы Марьи Ильичны Милославских царь Алексей «велел поднести по приказу покойной царицы» царевнам, своим сестрам, а ее золовкам, Ирине, Анне, Татьяне по тысяче руб.[78] Но при Софье терем уже не затруднялся брать казну собственными руками. Была своя воля. Он не затруднялся выбирать себе надобные вещи и из царских кладовых. В расходных записках Оружейного приказа читаем следующее: «1684г. июля 2-го великая государыня благоверная царевна Екатерина Алексеевна изволила быть в Оружейной Большой казне; а за нею, государынею, были стольники: Александр Иванов Милославской, Михайло Васильев Собакин, Антипа Ларионов Пятово; девицы: Марья Ивановна Шеина, карлица Прасковья Иванова. И указала им к себе, государыне, в хоромы взнесть оружейной брони: карабинец нарядной, саблю-полоса булатная, саблю такую ж; 2 лука турецких, нож булатный, 2 ножа стальные»[79]. Подобное оружие вносилось в комнаты к царевнам не один раз. Нельзя не думать, что они брали оружейную царскую казну для подарков и в награду своим приверженцам. Из приведенной записки мы видим также, каким образом царевны совершали свои дворцовые комнатные выходы; за ними следовали стольники (пажи) и девицы, а также и неизменная сопутница-карлица.
В 1685г. царевны выстроили себе трехэтажные каменные палаты и великолепно их украсили живописью, о чем мы говорили в первом томе этого сочинения[80]. В нижнем этаже этих палат устроена тогда особая палата, «где сидеть с бояры, слушать всяких дел», т.е. устроена и в девичьем терему думная боярская комната. В этих палатах в числе разных живописных изображений находились также и персоны благоверных царевен, которые сначала изобразили было себя в порфирах, но потом, вероятно, одумались вследствие каких-либо дворских толков и велели написать вместо порфир шубки с кружевы обнизными и с каменьи[81].
Очень понятно, что, когда терем стал владыкой царского дома, около него должна была собраться толпа искателей его милости и устроителей своего благополучия. Царевен, как подобало, окружила лесть тогдашней учености и книжности в лице придворного учителя Симеона Полоцкого и достойного его ученика Сильвестра Медведева с их друзьями. Царевнам, как и в прежнее время их отцу, а потом брату, эти придворные стихотворцы писали на виршах поздравления и приветствия, нечто вроде од, в которых непомерно восхваляли их высокие достоинства, дарования и добродетели. Такие вирши писались каллиграфически на особых расцвеченных красками листах, и царевны помещали их в своих комнатах на стенах в рамках вместе с фряжскими листами (эстампами). Мы видели уже, что подобные «поздравления» царевны Софии и царевны Феодосии висели в комнате у Софьи[82].
Должно заметить, что терем еще при жизни брата царя Федора вошел уже в непосредственные сношения с учеными и книжными людьми, и именно с Симеоном Полоцким, который и без того был очень близок царскому семейству. Вот что он пишет в своем «вручении», или посвящении, царевне Софье сочиненной им книги, катехизиса, под заглавием «Венец веры», которая, однако, после заподозрена была в неправославии:
О благороднейшая царевна София,
Ищеши премудрости выну небесные.
По имени твоему (Софья – мудрость) жизнь твою ведеши:
Мудрая глаголеши, мудрая дееши…
Ты церковные книги обыкла читати
И в отеческих свитцех мудрости искати…
Затем Полоцкий объясняет, что царевна, узнав о том, что сочиняется эта новая книга, «возжелала сама ее созерцати и еще в черни бывшу (черновую) прилежно читати»; потом, убедившись, что книга и в духовности полезна, велела устроить ее чисто, т. е. переписать набело, устроить ее в книжный вид, в котором автор и подносит ее царевне. Само собою разумеется, что тут же автор вручает и себя милостям царевны и по этому случаю восхваляет милосердие, говорит, что оно елей и что елей мудрым девам необходим бывает:
Мудрейшая ты в девах! Убо подобает
Да светильник сердца ти светлее сияет:
Обилуя елеем милости к убогим,
Сию спряжа доброту к иным твоим многим.
Но и сопрягла еси, ибо сребро, злато, —
Все обратила еси милостивне на то,
Да нищим расточиши, инокам даеши,
Молитв о отце твоем теплых требуеши.
И аз грешный многажды сподобихся взяти,