Благоверный же царь великий князь, положа на Божие всещедрое существо упование, либо исцелеет, поя за себя девицу Марфу, и только была за ним две недели и преставися. И понеже девства не разрешил третьего брака, царь и великий князь о таковых много оскорбися и хоте облещися во иноческое»[117]. Подозрение в порче пало на родство прежних цариц – Анастасии Романовых и Марьи Черкасских. Был розыск и были казни, по Карамзину, пятая эпоха душегубства, в которую погиб в числе других князь Михайлович Темрюкович Черкасский – брат царицы Марьи. К сожалению, дело об этом розыске со множеством разных других дел, весьма важных для истории Ивана Грозного, до нас не дошло, и потому мы не имеем никаких оснований делать решительные заключения ни о той, ни о другой стороне.
Более подробностей о подобных событиях царской жизни сохранил нам XVII в. Так, следственное дело о болезни первой невесты царя Михаила Феодоровича, Марьи Хлоповой, довольно близко знакомит нас с характером дворских отношений в этих обстоятельствах и вообще с подробностями домашней жизни избранных государевых невест. По вступлении на царство 16-летний Михаил Феодорович – юноша кроткий и тихий, благоуветливый и покорный, как отзывается о нем летописец, до возвращения из плена своего отца, Филарета Никитича, находился в полной опеке матери – великой старицы-инокини Марфы Ивановны. В первое время близкими к нему людьми явились, конечно, его родственники, как всегда и бывало. Да и кому же, кроме родства, вернее и безопаснее было поручить береженье молодого государя, особенно вскоре после общих, всенародных смут ввиду бывших постоянных измен и даже убийств, от которых не могли спастись государи-предшественники. Без сомнения, по совету родственников и по назначению Марфы Ивановны ближайшие и самые важные дворовые должности при Михаиле отданы были в 1613 г. двум его двоюродным братьям – Борису и Михаилу Салтыковым. Первый назначен дворецким, второй – крайчим. Близость к молодому, неопытному и покорному государю очень скоро возвысила их до значения самовластных и самоуправных временщиков. Хозяйничая своевольно и безответственно во дворце, они давали чувствовать свою власть и в общих делах государства, так что многие с нетерпением ожидали приезда из плена царского отца Филарета Никитича, который один только своею отцовскою властью мог остановить это боярское своеволие, всегда поднимавшееся во время малолетства или неспособности государей.
Вот что рассказывает правдивый современник об этих первых годах Михайлова царствования: «Бе же царь млад… и не бе ему еще толика разума, еже управляти землею, но боголюбивая его мати, инока великая старица Марфа, правя под ним и поддержая царство со своим родом… Но и сему… царю… не без мятежа сотвори державу враг диавол древний, возвыся паки владущих на мздоимание, которые царя ни во что же вмениша и небоящеся его, понеже детеск сый… всю землю Русскую разделивше по своей воли, яко и его царская села себе поимаша…» Почти то же самое рассказывают и иностранцы-современники[118].
После венчания царским венцом 11 июля 1613 г. следовало подумать и о венчании брачным венцом, как водилось исстари. Неизвестно, однако ж, тогда ли начались об этом государевы заботы. Только в 1616 г., когда царю был уже 20-й год, мать благословила его на это доброе дело, которое было желательно и для всей земли, испытавшей столько бед и потому вполне желавшей, чтобы новый царский род неколебимо утвердился на престоле.
Для обиранья невесты к его государской радости, по установившемуся обычаю, были, вероятно, собраны во дворец все тогдашние красавицы, дочери дворян и вообще служилого помещичьего сословия. Царь выбрал в невесты Марью Ивановну Хлопову – дочь московского дворянина. Как только дело было решено, государь велел позвать к себе ее родных: отца, мать и всех, кто был налицо, все родство. Это-то родство и было всегда ненавистно старым временщикам. Здесь являлись соперники – незнатные, небогатые, но сильные впоследствии, влиятельные по свойству с царицей, с которыми впоследствии трудно было ладить, от которых нельзя было ждать добра, ибо и они тоже всегда почитали себя прямыми и самыми ближайшими кандидатами в такие же временщики. По этим причинам старые любимцы государя должны были употреблять все усилия, чтобы направить выбор царской невесты соответственно своим личным целям. Для них, например, очень важно было, чтобы близкие родные и все родство будущей царицы не было слишком значительно по своим личным достоинствам или заслугам.
Родных Хлоповой позвали в Верх, к Рождеству на Сени, т.е. на царицыну половину дворца. Здесь вышли к ним Борис да Михайло Салтыковы – первые люди во дворце – и велели им тут подождать до государева указу. Затем позвали их к государю в хоромы, в Переднюю. Там сказал им государь сам, что он «производил взять себе для сочетанья законного брака Иванову дочь Марью, а их родственницу, и они б ему служили и были при нем близко». Родные будущей царицы ударили челом государю, благодаря за неизреченное жалованье. С этой минуты они были при государе близко; они становились своими людьми государю, могли свободно ходить во дворец к нареченной невесте.
Государеву невесту поместили у государя в верхних хоромах, в теремах; нарекли ее царицею, а имя ей дали Настасья, очень вероятно – в память царской бабки Анастасьи Романовны, первой супруги Грозного. «И молитва наречению ей была, и чины у ней уставили по государскому чину, т. е. честь и береженье к ней держали, как к самой царице; и дворовые люди крест ей целовали, и на Москве, и во всех епископьях Бога за нее молили, т. е. поминали на ектеньях».
В Верху, в хоромах при нареченной царице жила Марья Милюкова – одна из придворных сенных боярынь, также мать царицы и ее бабка – Федора Желябужская. Родственники сначала приходили челом ударити временем, потом ходили к ней по вся дни и ездили с государем на богомолье к Троице, когда он отправился туда вместе с матерью и невестою молить Бога о благополучном сочетанье браком. Это было 16 мая 1616 г. Все происходило по заведенному искони обычному порядку; все шло благополучно, без всякой помехи; невеста чувствовала себя во всем здоровою, кушала царские сладкие яства, без сомнения, веселилась новою жизнью и ожидаемым счастьем, которое должно было возвысить и весь ее род. Так прошло около месяца. 9 июня «государыня царевна и великая княгиня Настасея Ивановна всея Руси государыне и великой старице иноке Марфе Ивановне на новоселье челом ударила: два сорока соболей, один 30 руб., другой 25 руб.». Вероятно, свекровь в это время построила себе в Вознесенском монастыре новые хоромы.
Из родных царевны заметно выдвинулся ее дядя Гаврила Васильевич Хлопов – по-видимому, человек очень неглупый, бывалый, стойкий и прямой. Очень понятно, что он-то особенно и не мог понравиться Салтыковым. Однажды ходил государь в Оружейную палату и смотрел оружейную казну. Оружейною палатою, где выделывалась всякое царское оружие, заведовал тогда Михайло Салтыков, исполнявший кроме должности кравчего и должность оружничего, которая также всегда поручалась близкому и доверенному человеку. Поднесли к государю турецкую саблю и почали хвалить. Салтыков как полный хозяин царского оружейного заведения, а следовательно, и знаток дела, выхваляя своих мастеров, стал говорить, что и на Москве, т.е. в Оружейной Палате, государевы мастеры такую саблю сделают. Государь передал смотреть саблю в руки Гавриле Хлопову, спрашивая его: как он думает, сделают ли такую саблю в Оружейной палате? Осмотрев саблю, Хлопов ответил: «Пожалуй, сделают, только, думаю, не такову, как эта». Мог ли Салтыков, оружничий, перенести хладнокровно такое противоречие своему отзыву, а может быть, и хвастовству. Рассерженный, он вырвал у Хлопова саблю, примолвив, что говорит он не знаючи[119]. Знал ли Хлопов действительно толк в этом деле или выразил только простое сомнение умного и бывалого человека, но не уступил оружничему, побранился с ним и «поговорил с Салтыковыми гораздо в разговор». Все это делалось при самом царе и все это напоминает поведение олигархов во время молодости дедушки Михаила царя Ивана Васильевича Грозного. С тех пор Салтыковы невзлюбили Хлоповых, а это почти решало участь царской невесты. Бороться с такими сильными и влиятельными людьми было невозможно людям, еще только приближавшимся к доверию государя. Недели две спустя после того, как дядя невесты «поговорил гораздо в разговор» с оружничим, Михаилом Салтыковым, нареченная царица начала понемогати, появилася болезнь, «рвало и ломало нутр и опухль была… а была ей блевота не вдруг, сперва было дни с три и с четыре, да перестало, а после того спустя с неделю опять почала блевать». Родные думали, что это случилось от сладких ядей, потому что «едала сласти, и они ей говорили, чтоб сластей кушала не много, и оттого та болезнь блевота почала быть в ней меньше». Само собою разумеется, что, как только Хлопова заболела, отец и бабка ее тотчас доложили о том государю и государыне-старице Марфе Ивановне. Государь сейчас же велел дохтурам болезни ее смотрити. Но леченье по необходимости должно было идти чрез посредство крайчего Михаила Салтыкова, которому как крайчему и лицу самому доверенному государь, естественно, доверял и леченье своей невесты.
В первое время Салтыков призвал доктора Валентина Бильса. Доктор болезнь нареченной царицы своим дохторством смотрел; по его отзыву, она в то время была больна тем: «Желудок у нее в те поры был бессилен и не варил, и селезенка опухла. Та болезнь,– заметил он,– бывает от желудка, как желудок бывает ветрен; а как желудок будет здоров, и то все минуется, да от той болезни и в почках бывает болезнь и блевота; он такие болезни лечивал и многим пособлял, а плоду и чадородию от того порухи не бывает…» Бильс прописал лекарство, которое по порядку тогда же было записано в книгах, в аптекарской палате, и передано в руки отцу невесты – Ивану Хлопову. В другой раз лекарство было прописано спустя неделю. Лекарство по тогдашним понятиям вообще было делом весьма подозрительным и опасным, а при настоящих обстоятельствах оно могло казаться на самом деле отравою. Отец невесты зорко наблюдал за Салтыковыми. Подозрительность его не оставляла без внимания и малейшего случая, сколько-нибудь сомнительного в поведении бояр. «Меж себя они