Декабря в 29 день. Тимофеева дочь Клокочева Овдотья.
1670 г. Января в 3 день. Лаврентьева дочь Капустина Анисья. Андреева дочь Коренева Анна, живет у вотчима своего, у Якима Жолобова.
Февраля в 1 день. Думного дворянина Замятни Федоровича Леонтьева дочь Овдотья. Ивана Федорова сына Нащокина дочь Марья. Кириллова дочь Нарышкина Наталья. Андреева дочь Незнанова Дарья.
Февраля в 11 день. Федорова дочь Еропкина Анна. Иванова дочь Мотовилова Марфа.
Февраля в 27 день. Васильева дочь Колычева Марфа. Ильина дочь Поливанова Марья. Иванова дочь Ростопчина Офимья. Ильина дочь Морева Ирина. Васильевы дочери Толстого Настасья да Агафья.
Марта в 11 день. Фролова дочь Синявина Федосья. Федорова дочь Смердова Варвара.
Марта в 12 день. Борисовы дочери Толстого Матрена да Марья. Елизарьева дочь Чевкина Анна.
Марта в 17 день. Богданова дочь Жедринскова Анна. Васильева дочь Загрясково Марфа.
Апреля в 5 день. Из Великого Новогорода: Никитина дочь Овцына Анна, живет у головы московских стрельцов, у Юрья Лутохина. Петрова дочь Одинцова Пелагея, живет у Григорья Аладьина. Тимофеева дочь Сатина Федосья, живет у Григорья Баяшева. Из Суздаля: Петрова дочь Полтева Дарья. С Костромы: Богданова дочь Поздеева Офимья, живет у дяди своего Матвея Поздеева. Васильева дочь Апраксина Марья. С Резани: Борисова дочь Колемина Овдотья. Назарьева дочь Колемина Оксинья.
Апреля в 1 день. Елисеева дочь Житова Овдотья. Из Володимера: Нестерова дочь Языкова Хомякова Марья, живет у путного клюшника у Михаила Лихачева. Из Новгорода: Петра дочь Скобелцына Офимья. С Костромы: Пантелеева дочь Симонова Марья, живет у Володимера Асланова.
Апреля в 13 день. Артемьева дочь Рчинова Дарья. Княж Степановы дочери Хотетовского княжна Настасья, княжна Ульяна, княжна Анисья.
Апреля в 17 день. Из Вознесенского девича монастыря Иванова дочь Беляева Овдотья. Привез дядя ее родной Иван Шехирев, да бабка ее Ивановская посестрия Егакова старица Ираида. Артемьева дочь Линева Овдотья».
После этих смотрин начались вторичные смотры. Видимо, что государь еще не решался, кого избрать себе в царицы. Такой вторичный смотр происходил 18-го числа апреля, после чего в ночи девицы, взятые тогда в Верх в другой раз, были отпущены по домам. А после их – тогда ли, ночью же, или на другой день – неизвестно – была взята в Верх для вторичного смотра племянница некоего Ивана Шихирева, дочь Ивана Беляева. В то время как она находилась у государя, вероятно, вместе с другими девицами, в числе которых была и Наталья Кирилловна, 22 апреля во дворце объявились два подметных письма за сургучом; одно было найдено постельным истопником перед Грановитою палатою в сенях, другое – тем же истопником усмотрено прилепленным у сенных дверей Шатерной палаты, что ходят на Постельное крыльцо. В тот же день, 22 апреля, письма были представлены шатерничими боярину и дворецкому Б. М. Хитрово, а он тотчас же поднес их государю.
Что было в этих письмах – неизвестно, но «такова воровства и при прежних государях не бывало, чтобы такие воровские письма подметывать в их государских хоромах, а писаны непристойные…» (конца недостает). Подозрение, однако ж, пало на Ивана Шихирева – вероятно, по той причине, что в письмах что-нибудь высказывалось если не в пользу его племянницы, то, быть может, во вред ее сопернице или, правильнее, совместнице – Нарышкиной. Бедный Шихирев мог попасть в беду уже по одному только сплетению этих обстоятельств. Видимо, что интрига была ведена с другой стороны, главным образом против Матвеева – родственника Нарышкиной, который государевым браком на ней должен был приобрести еще большее влияние во дворце. Несчастный Шихирев являлся только отводом царской грозы от настоящих виновников дела.
Его взяли, обыскали и к тому еще нашли у него на дворе какие-то травы. Государь поручил расспросить его боярам. Он объяснил, что «воровских подметных писем не писывал и писать никому не веливал и в сенях перед Грановитою и перед Шатерною не подметывал». Но тут же открылось, что он очень хлопотал о своей племяннице, дабы устроить ее невестою государю и даже хвастал о том, что будто бы она взята в Верх, а она еще не была взята. На расспросе 23 апреля Шихирев рассказывал: «На святой неделе в субботу или на фоминой в понедельник – того он не упомнит – приходил к нему в гости отставленный за старостью рейтар Вологжанин Александр Александров и сидел у него с четверть часа; и позвал его, Ивана, к себе в гости; и он поехал к нему на лошади, а Александр пошел наперед пеш. И у него он, Иван, ел и говорил с ним в разговоре, что великий государь пожаловал племянницу его, указал взять в Верх, а в то-де время она в Верх была не взята. А как ее в Верх взяли, и он, Иван, после того виделся с ним, Александром, в Чудовом монастыре и ему про то сказывал». Спросили и рейтара, который объяснил: «На светлой неделе звал его Иван к себе после обеда вина пить; и он ходил, а вина и иного никакого питья у него не пил, потому что хмельново не пьет. А посидел с четверть часа. Да в то же время приходили к Ивану в избу выходец из полону Смольянин Елизарий Воронцов с племянником и сидели тут же. И Иван Шихирев сказывал им, что указал великий государь взять в Верх для смотру племянницу его, дочь Ивана Беляева, и он-де о том молит Бога. И он, Александр, позвал их к себе в гости; и у него ели и пили; а речей никаких про племянницу свою и ни про что не говаривал; а после увиделся он с ним в Чудове монастыре на паперти, и Иван ему говорил, что племянница его в Верх взята и чтоб-де он помолился Господу Богу, чтоб над нею учинилось доброе дело».
Между тем боярин Хитрово извещал государю, что «приходил к нему на двор дохтур Стефан (фон Гаден?) и сказывал: тому-де дни с три съехался с ним на Тверской улице у мучного ряду Иван Шихирев и говорил ему, что взята-де в Верх племянница его для выбору и возили-де ее на двор к боярину Б. М. Хитрово и боярин-де смотрел у ней рук и сказал, что руки худы». «А смотришь-де ты их, дохтур Стефан; а племянница-де его человек беззаступной, и как-де станешь смотрить рук и ты-де вспомоги. И он, Стефан, ему отказывал, что его к такому делу не призывают, да и племянницы его он не знает». Шихирев объяснил: «Как станешь смотреть рук и она-де перстом за руку придавит, потому ее и узнаешь. И сего-де числа у благовещенского протопопа Андрея Савиновича о том говорил же, что племянница его в Верх взята, а Нарышкина свезена…»
Против этого Шихирев рассказал: «Бил он челом архимандриту чудовскому, чтоб архимандрит его племянницу объявил, т. е. представил к выбору. И возили ее на двор к боярину Богдану Матвеевичу. И сказал архимандрит, что боярин ее смотрел и говорил ему, что у ней руки худы. А смотрил-де дохтур Данило, жид. И съехався (он, Шихирев), ему, Данилу, говорил, что человек (она) беззаступной, и если станет смотреть, и она перстом за руку придавит. И севодня ему Данилу (он, Шихирев) говорил, что племянница взята в Верх, а Нарышкина свезена; а говорил ему те слова спроста, что он, Данило, знаком».
Весьма понятны усердные хлопоты Шихирева, чтоб царицею была его племянница. Ясно также, что выбор останавливался между его племянницею и Нарышкиною, которая для многих царедворцев была особенно неудобна по своему родству с Матвеевым. Чтобы расстроить этот брак, ненавистники Матвеева, как он сам потом свидетельствовал, составили эти подметные письма, в которых, быть может, высказывали что-либо невыгодное и для избираемой невесты. Но злодеи были невидимы, а налицо представлялось только обстоятельство Шихирева, для которого выбор Нарышкиной, разумеется, также был вовсе не желаем. Кого ж другого возможно было явно заподозрить в составлении подметных писем? Несчастного привели даже и к пытке.
«В застенке он распрашиван накрепко: и поднимай, и к огню приношен, а в расспросе у пытки и у огня говорил прежние речи… подметных писем не писывал и никому писать не веливал и не подметывал». Пытка, кажется, была повторена. «А было ему 13 ударов и огнем жжен, а с пытки и с огня говорил прежние речи… а которые травы выняты у него на дворе, толченая и не толченая, и те-де травы дали ему на Вологде, ныне в Великой пост, а сказывали ему, что те травы (оказался зверобой) уразные, а велели ему те травы пить в вине и в пиве от убою, потому что он ранен…»
24 апреля стали разыскивать почерк руки этих писем. Государь велел показать дьякам и подьячим всех тогдашних приказов из одного письма две строки, а из другого письма – подпись; и взять у них сказки на письме о том, кто письма писал, т.е. чей почерк можно в них узнать. Выбранные две строки заключали в себе следующие: 1) «достойно поднести царю или ближнему человеку, не смотря»; 2) «рад бы я сам объявил и у нево писма вынел и к иным великим делам». Подпись была: «Артемошка», вероятно намекавшая на Артамона Сергеевича Матвеева – родственника Нарышкиной. Таким способом собраны были почерки всех приказных, служивших тогда в Москве. Сходство почерка падало на иных подьячих, например на Бориска Мыконкина, о котором товарищ говорил: «И я его письмо видал, как он писывал набело, не борзясь, с береженьем, и наскоро, мелко и разметисто». Но полного сходства не оказывалось ни у кого. О некоторых почерках замечали: «Из всего письма иные ести, оны почерком понаходят, а все, чтобы впрямь было одно письмо, не сходится».
Наконец, 26 апреля воровские письма были показаны на Постельном крыльце всему служилому сословию, причем публично сказан был следующий государев указ: «И вам бы, памятуя Господа Бога и святую соборную и апостольскую церковь и его государево крестное целованье, осмотря тех воровских писем признак всякими мерами, кто где такие воровские письма видал или кто подметывал, сыскивали бы про то всякими мерами. И кто из вас про такое воровское письмо проведает и ему, великому государю, известит и того вора обличит или где, сведав его, поймав, приведет, и великий государь пожалует его своим государевым жалованьем. А буде про того вора не проведаете и государю не известите, и от него, великого государя, за то вам быть в великой опале и в конечном в самом раззоренье безо всякого милосердия и пощады». Очень трудно было открыть и обозначить этого вора, потому что, без всякого сомнения, он скрывался в самых царских палатах, в какой-либо из личностей, заседавших в самой Царской Думе. Мелкое дворянство отозвалось на все эти беспокойные и тягостные для неповинных людей розыски следующим образом. Некто Петр Кокорев говорил: «Лучше б они девиц своих в воду пересажали, нежел