[150], усердно и много раз молится о рождении сына в Кирилло-Белозерском монастыре, сподобляется святого видения, по которому и исполняется ее благочестивое моление. Таким же образом исполняется моление о даровании сына и матери прп. Александра Свирского Василисе, молившейся о том в Введенском Островском монастыре. Молитвою Александра Свирского дарует Бог чадо мужеского пола некоему боярину Тимофею Апрелеву, который приходил к нему с великим молением и, рассказывая свою скорбь, помянул, «что ради безчадия жена моя поносиша была и оскорбляема мною, многажды же и биема от меня бываше». В другой раз «человек некий от града Корельского именем Иаков притекает со слезами ко гробу святого Александра, прося, да подаст Бог его молитвами плод чрева мужеска полу и от единого прикосновения к раке преподобного познает в себе силу упования и надежды, что его молитва будет услышана». Через год у него рождается отроча мужеского пола.
Эти сказания могут служить достаточным свидетельством, в какой степени было всегда сильно желание родителей иметь наследника мужского пола.
Благочестивые люди прибегали к молитве, уповали на милость Божию. Но много раз случалось, что муж бесплодную жену уговаривал обыкновенно идти в монастырь и даже насильно постригал ее в монахини, а сам женился на другой. Само собою разумеется, что все это делалось в высших, в знатных или же в богатых слоях общества, где поддержка и продолжение рода были во многих отношениях задачею жизни.
Если так было в частном быту, то на царском престоле этот вопрос становился в действительности одним из важнейших, особенно в московскую эпоху нашей истории, когда из многих княжеств возникло единое царство с единым самодержавным государем во главе всей земли, с единым идеалом освященной самодержавной власти; когда, сверх того, эта власть признается наследственною в одном лишь царственном колене. Понятно, какое значение получали в царской семье заботы о наследнике мужского пола; понятно, почему и личность царицы приносилась всецело в жертву этой государственной идее. Наследник мужского пола является здесь не только корнем рода, но и корнем государства. Домашняя история московских государей представляет много подробностей о тех скорбях и заботах о мужском наследстве, в каких нередко проходили целые годы их брачной жизни.
Еще в XIV столетии, при первом начале московского единодержавия, такие заботы обнаруживались уже в полной силе. Великая княгиня Евдокия Донская, не имея сыновей, обреклась молиться Пресвятой Троице и Пречистой Богородице в монастыре у святого старца Сергия, чтобы он умолил о ней о чадородии сыновей, т. к. дочери рождались, но сыновей Бог не давал. Святыми молитвами старца подаровал ей Бог чадородие – родился сын Василий Дмитриевич, принявший после отца и стол великого княжения, и потом – другой сын, Юрий Дмитриевич, поднявший великую смуту по кончине великого князя – брата.
Исполненная молитвенной радости и благодарности, великая княгиня тогда же пожаловала в дом Пресвятой Троицы преподобному старцу Сергию на молитву и братии на упокой свое с. Федоровское с приселками и деревнями в Нерехте в Костромском уезде[151].
Вторая супруга великого князя Ивана Васильевича III – Софья Фоминишна Палеолог – вступила с ним в брак в ноябре 1473 г. Само собою разумеется, она очень желала укрепить на Московском престоле свое племя. Хотя у великого князя и был уже наследник государству, сын первой его жены, Марьи Тверской – Иван, называемый в отличие от отца Молодым, но для Софьи очень важно было иметь и своего наследника – если не государству, так собственному хозяйству, наследника собственной независимости и самостоятельности, чего через дочерей достигнуть было невозможно.
Между тем в первые годы Бог давал этому браку одних только дочерей, которых в 1476 г. было уже три: Елена, Феодосия и опять Елена; затем целый год прошел бездетно.
Великий князь с супругою стали много скорбеть об этом, молились Богу, «дабы даровал им сынове родити в наследие царствию своему». Великая княгиня по благому совету мужа не помедлила совершить обетное путешествие к чудотворцу Сергию, в Троицкий монастырь, пешком, усердно моля «о чадородии сынов». Под монастырским с. Клементьевым, когда великая княгиня продолжала оттуда путь к самой обители и шла в удолие, т.е. в долину, лежащую под самым монастырем, она внезапно узрела святолепного инока, шедшего ей навстречу и «имуща в руце отроча младо, мужеск пол, которого внезапно и вверже в недра великой княгини, и затем невидим бысть». Княгиня вострепетала от такого чудного видения, стала изнемогать и к земле преклоняться. Сопровождавшие ее боярыни бросились к ней на помощь в ужасе, не понимая, что могло с ней случиться. Она села, ощупывала руками в своей пазухе «вверженного отрочати» и не нашла его. «Уразуме быти посещению великого чудотворца Сергия»,– встала и с великою надеждою продолжала свой путь в монастырь. Там она провела все дни в умиленной и многой молитве, братию любочестными брашны учредила и с радостью возвратилась в Москву. «И от того чудесного времени зачатся во чреве ее богодарованный наследник русскому царствию». 25 марта 1479г. родился ей благонадежный сын, великий князь Василий – Гавриил, который и крещен был в Троицком же монастыре у чудотворных мощей прп. Сергия. Эту повесть объявил впоследствии митрополит Иоасаф, который слышал ее из уст самого чудом рожденного великого князя Василия. После того Софья имела еще нескольких сыновей[152].
Первый брак того же самого Василия на Соломониде Юрьевне Сабуровой, избранной, как выше сказано, из множества девиц, был очень несчастлив именно по бездетству великой княгини. Он совершился в начале сентября 1505г., когда великому князю было уже 26 лет. По тогдашним обычаям это был самый поздний брак. И вот прошли 20 лет, Бог не благословлял детьми этого супружества. Ни молитвы, ни обеты, ни богомольные путешествия по монастырям не были благословлены рождением чада. Не помогло и волхвование, к которому не раз тайно обращалась великая княгиня, чувствуя свое безвыходное горе, спасая себя, свое положение, восстановляя любовь мужа, которая год от году все больше охладевала. Была великая причина этой нелюбви мужа к своей неплодной супруге – не было прямого наследника царству, которое по смерти Василья должно было перейти в руки его братьев, не умевших, по его словам, и своих уделов управить. Было, следовательно, о чем подумать и поскорбеть. Естественным путем должна была прийти мысль о разводе с неплодною женою и о браке с другою – более счастливою супругою. Однажды в великой кручине о своей неплодной супруге ехал великий князь на богомолье ли или для потехи[153] на охоту и, увидев на дереве птичье гнездо, горько заплакал: «Сотвори плач и рыдание велико: о горе мне, бездетному! Кому я себя уподоблю! К кому могу приравнять себя! Вот птицы небесные – и они плодовиты! И звери земные – и те плодовиты! И вода плодовита: она играет волнами, в ней плещутся и веселятся рыбы! Господи! И к этой земле я не могу приравнять себя – она приносит плоды на всякое время!»
Этот плач близок уже был к решению дела. Возвратившись осенью из путешествия, государь начал думать со своими боярами о великой княгине, что неплодна, и с плачем говорил им: «Кому по мне царствовать в Русской земле? Братьям ли оставлю, но братья и своих уделов не умеют устраивать?» Бояре отвечали: «Князь великий, государь! Неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда!..» Но не все бояре так думали. На эту мысль и самого князя наводили и укрепляли ее в нем лишь одни его верные слуги, его приверженцы, его созданья, для которых вопрос о прямом наследнике Василия соединялся с вопросом собственного счастия. Напротив того, для других бездетство Василия, по многим отношениям, становилось торжеством, и они втайне радовались, что этот самовластительный государский род может наконец сам собою угаснуть. Эти-то другие сумели придать разводу Василия с неплодною женою великое церковное значение, возвели его в неразрешимый грех, вовсе не упоминая о том, что бывали давно уже примеры княжеских разводов, и именно в московском же колене. Еще сын Ивана Калиты, Симеон Гордый, развелся с первою своею женою за то только, что показалась она ему испорченною. Вот что рассказывает об этом событии родословная книга: «Князь великий Симеон Иванович Гордый женился у князя Федора Святославича Смоленского: была у него одна дочь Еупраксия. И великую княгиню Еупраксию на свадбе испортили: ляжет с великим князем на постелю, и она ему покажется мертвец. И князь великий великую княгиню отослал к отцу ее, а велел ее дати замуж. И князь Федор Святославич дал дочь свою замуж за князя Федора за Красного за Большого Фоминского. А у князя Федора с тою княгинею было 4 сына». Такого примера было бы достаточно для оправдания теперешних намерений государя. Но про старину не хотели в это время поминать. Несмотря на противодействие, великий князь настоял на своем, развелся с женою и принудил ее постричься в монахини в ноябре 1525г. В сказаниях об этом событии отразился также различный взгляд на дело. Одни с целию оправдать государя рассказывают, что Соломония, видя свое неплодство, долго умоляла государя облечь ее в иноческий образ, что Василий противился ее просьбе, указывая, что не может разорить брак, что великая княгиня обратилась тогда с молением к митрополиту Даниилу, который со всем духовным чином и убедил государя исполнить ее непреклонное желание. «Постриже великую княгиню, по совету ее, тягости ради и болезни и бездетства». Но другой рассказ несравненно ближе к истине. «Она, – по рассказу Герберштейна, – плакала и кричала, когда митрополит в монастыре совершал ее пострижение; никак не хотела надевать кукуль; вырвала его из рук митрополита, бросила на землю и топтала ногами. Иван Шигона – один из самых приближенных людей государя – в негодовании на такую дерзость стал ее жестоко бранить и ударил даже плетью, сказав: „Как ты смеешь сопротивляться воле государя и медлить исполнением его приказания?“ – „А тебе кто дал право бить меня?“ – восклицала Соломония. „Я исполняю государево повеление“, – ответил Шигона. Тогда в несказанной скорби несчастная объявила пред всеми, что ее постригают насильно, что нет ее желания идти в монастырь, и молила Бога отомстить за ее обиду».