Афонька оговорил также муромца Дмитрия Борисова, что будто Борисов просил у него такого коренья, чем бы ему в Верху прислужиться, чтоб его любили бояре; что такое коренье у него хранилось на дворе Ивана Стрешнева и пр. И это все оказалось лживым поклепом.
Афонька оговорил еще двух держальников[230] Ивана Стрешнева, будто один из них, Истома Темирязев, говорил ему, Афоньке, что «Стрешнева жена Матрена не сможет (испортить государыню царицу), а надобно такого человека добыть, чтоб испортил того, кому мы служим… Пока разыскивали Истому, Афонька покаялся, что поклепал его напрасно, то же произошло и с другим держальником – Михаилом Савиным. А поклепал их по недружбе за то, как он жил у Стрешнева во дворе, и по их насердке ему, Афоньке, от боярина его, от Ивана Стрешнева, и не одинова поученье было».
Снова допросили Афоньку, чтоб сказал про то правду: бесов он призывает коим обычаем? Он сказал, что бесов призывает с прежними словами, что говорил наперед сего. У него в те поры есть трава, а без травы к нему бесы не придут, потому что бесы ту траву любят. Потом, постояв, он молвил, что и без травы к нему бесы придут. Затем спросили его: может ли он призвать бесов теперь? Нет, ответил, бесов ныне призвать не умеет, да и то сказал, что и сам себе пособить не может.
Наконец, после всех тех распросов Афоньку стали пытать, чтоб он сказал именно, по чьему умышленью он хотел портить государыню царицу и коим обычаем было ему портить? Было ему на пытке 40 ударов. Он при этом свалил вину снова на Истому Темирязева, говоря, что портить царицу велел ему Истома, давал ему за то два ведра вина да 5 руб. денег.
Как водилось, все распросные речи Афоньки были записаны и затем при новых допросах были ему прочитаны, все ли так написано. Он сознался, что все так написано, что во всем том виноват, что говорил. Для следователей самым важнейшим делом было дознаться, какие отношения Афонька имел с государевым Верхом, т.е. с Дворцом; кто ближние люди его знают и к ним он приходил ли, и дворовые люди есть ли у него знакомцы? Снова у пытки он допрашиван накрепко, чтоб сказал вправду, кто его научал портить и уморить государыню царицу и за что такое непристойное дело ему было делать, самому ль или кем иным такого воровского дела доходить? Он сказывал прежде, что ему велел государыню царицу портить и уморить до смерти стрелец Васька Мещерка да гулящий Фомка, и то дело не статочное: за что таким худым людям на великую государыню царицу такое лихое дело умышлять? На это Афонька ответил, что научал его испортить государыню царицу Левонтей Плещеев[231]. Да постояв немного, сказал, что Левонтья он тем поклепал, говорит про то вне ума и на себя и на людей в том деле говорит напрасно.
Затем у пытки он заявил, что портить и уморить государыню царицу нанимал его Федор Карпов[232] и говорил ему: можно ли такого человека добыть, чтобы испортить государыню, и он, Афонька, ему сказал, что такого человека промыслить можно. Афонька к этому прибавил, что Федор Карпов присылал к нему человека своего, Сеньку, и он, Афонька, с тем человеком у Федора Карпова был на дворе и пил вино; и Сенька от Федора говорил ему, Афоньке, чтоб добыть такого человека, чтоб дал боярину его, Федору Карпову, коренья или травы, чем испортить и уморить государыню царицу; и он, Афонька, дал ему слово, что таким делом промыслит. Афонька говорил также, что и сам Федор Карпов ему о том злом деле говорил же…
Таким образом, расследование напало на след и ближних ко Двору людей. Сначала стали разыскивать упомянутого Сеньку. Про него сыск производился на Петровке в двух приходах, у Пречистыя в Столешниках да у Воскресенья, что бывали старые богадельни, в местностях около двора Карповых. Было приказано собрать свидетельства обо всех людях, которых зовут Сеньками, но указанного Сеньки не было найдено. Тогда государь повелел всех людей окольничего Льва Ивановича и стольника Федора Борисовича Долматовых-Карповых, что есть на Москве и в деревнях, взять к сыску и про Сеньку допросить. Опять такого Сеньки не найдено.
Было очевидно, что для проволочки дела Афонька его запутывал ввиду своих целей или, избываючи пытки, не истерпя пыток, клепал многих напрасно, в чем, однако, вскоре и сознавался и затем не раз проявлял полное раскаяние, что «в прежних своих речах и на пытках все на себя и на людей говорил напрасно; и никто его на то, что ему портить государыню царицу, не научал; и ведовства он никакого не знает, а говорил он то все в распросе и с пыток на себя для того, чтоб его скорее велел государь казнить».
Но следователи мало доверяли таким речам – и неуклонно возобновляли свои допросы, кто его научал портить государыню царицу, кто с ним умышлял на такое злое дело, каким злым кореньем он хотел портить? Очень требовалось узнать доподлинно, кто научал портить, т. к. такое наученье по подозрению должно было неотменно выходить от близких ко Двору людей. По этому подозрению время от времени Афоньку подвергали новым пыткам, а пытки заставляли его делать новые напрасные поклепы и оговоры.
После неоднократных заявлений, что его никто не научал, и сам он того, чем портят, не знает, он все-таки оговорил стрельца Гришку Казанца в великом колдовстве и в том, что Гришка знает того человека, кто научает их, чтоб испортить государыню царицу; «а чем ее портить и такое-де коренье у него, Гришки, есть, чтоб он, Афонька, не хлусил, про то никому не сказывал. А видал он, Афонька, у него, Гришки, такое коренье во дворе его, и в сенях, и в коробье. А как они с ним были на службе в Путивле и он, Гришка, заставливал по себе стрелять свою братью стрельцов из пищалей, и его пищали не имут; и про то ведомо стрельцам всем, которые были в Путивле, потому что он похвалялся перед ними, что его стрельба не возьмет, хотя из ста пищалей».
Афонька у пытки подтвердил свои речи. Из застенка один из дьяков отправился с Афонькою на Гришкин двор, где в сенях, а иное в избе в коробках вынято коренье, и травы, и кости раковины, а иное, сказывает, громовая стрелка да чертов палец, и то все взято в Приказ. И тут же на дворе маленький мальчик сказал, что и у соседки Афимьицы есть тоже травы. Тотчас и у ней обыскали и нашли разные травы в трех узелках. Дознанием выяснилось, что это были травы простые лечебные.
Все, что было найдено у Гришки Казанца, о том жена его, Катеринка, сказала, что все то: «травы, коренья, раковины – принадлежит ей, Катеринке, и привезено ей мужем ее: иное – из Астрахани, иное – из Казани, а иное – из Валуйки. Всем тем предметам составлена была роспись, по которой значилось: 1) трава Божья, а скуривают тою травою квашню, а привез муж ее Гришка ту траву с Валуйки; 2) 2 раковины, сказала Катеринка – привез муж ее из Астрахани; 3) 3 шипка цвету, сказала – привез муж из Путивля; 4) 2 раковины пиявочных, сказала – привез муж от города; 5) трава, коренья, сказала – привез муж от города, а едят от сердечной болезни; 6) камень – привез муж от города, а сказала – громовая стрела; 7) семя, сказала – горчица; 8) 2 раковины, сказала – привез муж от города; 9) трава, сказала – конская, а привез ей мужик-поморец; 10) сенной скип, сказала – привез муж с Валуйки, а дают пить от поносу…; 11) трава Божья, сказала – привез муж из Астрахани для духу; 12) семя, сказала – из шипов, привез муж из Путивля; 13) 2 деревца, сказала – привез муж из Путивля, а дают пить, у кого болят зубы; 14) трава чечуйная, сказала – пьют от зубов; 15) трава чечуйная – пьют от поносу; 16) семя, сказала – солнечник; 17) стрелка громовая; 18) кость, сказала – говяжья, а купил муж ее, хотел делать к ножу черен; 19) корень ир, сказала – кладут в вино для духу; 20) краска синяя; 21) обломок камени, Катеринка сказала – дуб лежал в воде и окаменел, а она держала у себя для диковины; 22) 2 корешка желты, сказала – желтят у сапог подошвы; 23) 4 травы разных цветов; 24) лыка, чешуя опонка; 25) кусок, походила на винную ягоду, жилы, сказала – не знает, привез муж от города».
Все это были вещи невинные, но более или менее подозрительные для следователей, почему, несомненно, они были подвергнуты осмотру докторов Аптекарского приказа. Вместе с кореньем найдено было два письма (писания), из которых в одном между прочим написано было следующее: «Из города из Наполи пишет, что в великой Калабреи новой пророк являлся и сказывался, что Мисеев сын, а по Руски Христов сын; Калабренская Земля ему дались все, и пошел на великия горы со многими тысящами и с полным воинским оружьем; и о том-де стала в Калабренском королевстве великая страсть. Галанской немчин Вилим Фандоблок сказал: объявился-де в Калабренской Земле пророк новой, а сказался, что он будто с Небес сын Христов, Я-де Миротворец, Землю-де вашу всее обороню и иные страны и Земли поемлю. И простые-де люди ему преклоняются, и он-де им говорит, что он их от того всего избавит; и станете-де на сем свете царствовати и жить беспошлинно и без дани, и ни от кого-де вам обиды не будет. А та Калабрейская Земля на границе меж Шпанской и Турской Земли».
Оказалось, что это писание Гришка получил от подьячего Разрядного приказа, который объяснил, что Гришка прашивал у него бумаги на заряды, и подьячий ему из-под стола драную бумагу на заряды давал и, должно быть, то писание дал ему в драной бумаге, а писаны те вести в отписке изо Пскова, и та отписка в разряде ныне есть. Получив эту бумагу, Гришка, по его словам, прочел и подивился.
Другое писание заключало в себе известный и до сего времени бытующий Сон Богородицы, который приводим здесь как древний список 1642 г.
«Крест на Галиада победа, Молитва Господу нашему Исусу Христу, святыя Богородицы сон. Мати Божия спала во святом граде во Ефлиеме. Приде к ней Господь Исус Христос и рече: Мария! Моя мати возлюбенная, спиши ли или слышиши; Рече Свитая Богородица: спала есми намаевсе во святом граде во Ефлиеме на марте месяце, унудив меня сон. И рече Господь Исус Христос: Мария! Мати моя возлюбленная, повеждь ми сон, преподобная, что видех? И рече Мария, мати моя возлюбленная, Господня Богородица, ко Исусу Господу нашему: Владыко, чадо мое! Видех тя во святом граде во Иерусалиме, измаевши, сладчайши меду и соту на кресте древа кипариса распята быти; и тернов венец на главу положен; и заушение заплевана и же