лчи напоян; тростию по главе биен; а руце и нози ко кресту пригвожден бысть; и копие в ребра прободен; праведни Господи от жидов своего создания приял еси на землю и пострадал еси; и страсти волею изволил еси взыскати на землю; и взыскати погибших за преступление Адамово, смертию на смерть наступил еси; рукописание Адамово раздрал еси; Евину клятву разрушил еси; Адамово преступление грехи наша на кресте пригвоздил еси; и ада умертвил еси, дьявола супостаты студную силу нерушимыми руками и связал еси; Адама извел и спящая со Адамом из мертвых воскресил еси собою от тьмы на свет. И рече Исус Христос Бог наш: Мария! Мати моя возлюбленная, Богородице: неложно сон твой, истинное видение свое. Аще кто носит молитву сию Господню и страсти со крестом Господним, и твой сон святыя Богородицы на себе или в дому у себя, и тот человек будет от Господа помилован, на рати здрав, на суде прав, великих людех великого чину пожалован будет, а в беседе честен; к тому человеку не прикоснется и огнь, ни кой злой человек супостат, ни тать, ни разбойник, ни душегубство, ни чародейства, ни притче, ни призор, ни прелюбодейство, ни чародейство, ни потеря, ни продажа, ни поклеп, ни болезнь, ни убыток, ни черная немочь, ни от дьявола искушения, ни во сне, на яве; аще Бог изволит душу его взяти, не могут беси взяти, но примут Ангели Божий по велению Господню и во веки веков аминь».
Об этом писании Гришка рассказал, что «взял он то письмо на Пизу с казака (?), как были на государеве службе, и носил он то письмо на себе для того, что ему сказали: кто то письмо на себе носит, и того человека стрельба не возьмет; и как-де его на службе в Путивле ранили, а то письмо было на нем, и он-де с тех пор тому письму не стал и верить, а держал его у себя спроста. Да была у него на жену болезнь, трясло ее ночью, и он, то письмо списав, клал на нее, и от того письма ей помочи ничего не было. Его жена Катеринка сказала, что то письмо она держала у себя для того, что на ней (болезнь) черная немочь».
О травах и кореньях Гришка объяснил, что они лечебные, что он лечился ими, и иные ему помогали; а траву, что имя ей Богородицына, да раковины морские привез он из Поморья для показанья. Видимо, что это был человек любопытствующий, каких едва ли много встречалось в то время. Он собирал разные предметы не только для леченья или для другой пользы, но и для диковины, для показанья. Кроме упомянутых вещей у него был найден косной развод, о котором он сказал, что держал его у себя для глумовства, а ничего на нем не угадывал и не знает… (о косном разводе см. с. 265. Нам не встретилось объяснений, какого рода было это колдовство.
Чем больше Афонька понапрасну оговаривал людей, тем сильнее возбуждалось подозрение, что он скрывает истину дела, потому снова и снова его подвергали пыткам с повторением тех же вопросов: кто его научал портить государыню царицу, какими кореньями и способами и т.д. Он пытан был накрепко, было ему 57 ударов и после того жжен огнем дважды. С этой пытки он говорил, что людей окольничего и стольника Карповых и стрельцов клепал напрасно для того, чтоб ему невскоре умереть; что никто его портить государыню царицу не научал, а умышлял он портить царицу один, а портить было кореньем, а коренье имать в поле… А о бесах говорил, что с бесами знался и крест под пяту клал, а ныне бесы от него отступились и к нему не приходят, а как приходили и он их видал, старых и молодых. От знакомства с бесами, несмотря на повторительные пытки, Афонька никак не мог отречься. Снова его допрашивали об этом и снова он уверял, что коли он отвергся Христа, и тогда ему бесы помогали и во всем его слушали, что им велит делать; а как его пытали впервые, и с тех пор он бесей и по сию пору не видал; а верует он ныне в Господа нашего Исуса Христа, и помоги ему ныне от бесей никакой нет. На пытках он теперь твердил одно, что портить государыню царицу никто его не научивал, а сам он думал портить государыню царицу ни за что, с малоумья. На пытке была подожжена ему пята, да в заключенье на другой пытке ему было 17 ударов.
Выслушав это сыскное дело, бояре (6 бояр и 3 окольничих) приговорили: «Афоньку Науменко за его воровство пытать, и буде с пытки он ничего не прибавит, приговорили в струбе сжечь за то, что он в расспросе до пытки и с пыток говорил сам на себя, что он Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа и православной христианской веры отвергся, и животворящий крест под пяты клал, и с бесы знался, и на людей бесов по ветру воровством напущал, и кореньем многих людей портил. Да он же говорил сам на себя до пытки и с пыток, что было ему государыню царицу и великую княгиню Евдокию Лукьяновну портить, напущать по ветру бесей и коренье в питье класть и всякими мерами домышляться, чтоб ее, государыню, испортить. И за то его воровство приговорили ему отсечь руку да ногу, да вкинуть его в сруб в огонь и сжечь его в струбу». По другой записке приговора решено «обсечь ему руки и ноги, да буде только будет жив, досталь вкинуть в огонь, а казнить его на Болоте или на Площади».
Этот боярский приговор состоялся 20 августа 1642 г. Но сыски, розыски, допросы виноватого и оговоренных людей, по-видимому, тянулись с лишком целый год. Сам государь с большим участием следил за ходом этого дела, постоянно выслушивая доклады следователей. Окончилось оно 17 мая 1643 г., когда государь вместо казни повелел Афоньку сослать в Сибирь на Тару и держать его с большим береженьем в тюрьме, выдавая на корм по две деньги на день.
Афонька Науменок, отставленный стрелец, принадлежал, как видно из дела, к разряду людей, сбившихся с пути, каких немало появлялось и в старой Москве. О нем один из оговоренных им свидетелей сказывал, что не знается с ним тому лет с пять, как он начал воровать, пить и ходить почал за воровством. Именем воровства в то время называли не кражу, а вообще беспутную жизнь, готовую на всякие преступления. Подобное воровство Афоньки высказалось и в том случае, когда он говорил караулившим его стрельцам, чтобы они отпустили его на Дон, и сами они, и кто хочет, шли бы туда с ним, а он им на Дону даст атаманство, а иным – есаульство. Как на Дону он с ними будет, и им добро будет. «А буде вы меня не отпустите, говорил, ино-де и вам со мною тут же от кнута оторвать конца», т.е. не миновать кнута. Таким образом, Дон как область вольных людей представлялся обетованною землею для всех потерявших хотя бы и тесный, но добрый путь жизни и потому искавших нового наиболее вольного, наиболее гулящего пути.
Надобно принять во внимание, сколько тягости, трепета и страха и всякого замешательства испытывали целые слободы и улицы Москвы и даже подмосковные деревни от беспрестанных розысков по поводу лживых показаний этого беспутного человека. Но государево великое верхнее, т.е. Верховое, или дворцовое, дело требовало всестороннего обследования, не умышлял ли кто на здоровье государыни царицы именно из верховых приближенных или вообще дворцовых людей, хотя бы и из низших чинов[233].
1651 г. ноября в 6-й день извещал государю Петр Семенов сын Хомяков на сокольника на Тимошку Григорова, а сказал: «В прошлом в 159 г. в Коломенском селе на Потешном дворе в хоромех, перед оспожиными говейны, говорил ему, Петру, сокольник Тимошка Григоров, один на один с ним, Петром: до брата-де моего до Левонтья Григорова государская милость, а крестьянин-де их похваляется, ходячи по пирам: государыня-де царица, жалуючи мать Левонтьеву, прислала челобитье с человеком их с Трошкою; а как того крестьянина зовут, который такие речи говорил, и он, Тимошка, тому крестьянину имя сказал, а он, Петр, имя того крестьянина забыл. Да он же сказывал ему, Петру: нам-де к родителям своим и выехать нельзя; говорят нам, поделом-де вы, дураки, что вас государь не жалует, как милость государская к Левонтью и государыни царицы к матери его; царица-де государыня к матери Левонтьеве жаловала, приказывала челобитье.
И того же числа сокольник Тимошка Григоров расспрашиван. А в расспросе сказал, что он таких речей Петру Хомякову не говаривал, такие-де речи Петр Хомяков на него, Тимошку, затеял. А на очной ставке Петр Хомяков говорил на него, Тимошку, прежние речи, что он в расспросе говорил. А Тимошка на очной ставке запирался, а сказал, что он Петру таких речей не говаривал. Да Тимошка ж говорил: за что-де он, Петр, на него, Тимошку, в ту пору не извещал, как будто я ему сказывал, и то-де знатно, что он, Петр, на меня затеял. И Петр Хомяков сказал: не извещал государю на него в ту пору потому, поблюлся-де Левонтья, а к Левонтью в ту пору была государская милость, чего б-де он, Левонтей, на него, Петра, государю не сказал; а на него, Петра, государь в ту пору был кручиноват. Да он же, Петр, сказал: извещал он, Петр, государю, что кречет не кормлен; и Левка его, Петра, излаял: кто-де тебя спрашивал извещать государю; а как его, Петра, в ту пору Левка лаял, и то слышал Митрошка сокольник.
И Тимошка Григоров у пытки в расспросе сперва говорил прежние свои речи, а постояв, винился: виноват-де я перед государем, Петру Хомякову такие речи говорил, что государыня царица Левонтьеву мать о здоровье спросить велела; а сказывал ему такие речи дьячок Григорья Богослова Коломенского уезда села Восцы на речке Селижарке Васка Артемьев. А он, дьячок, слышал от крестьянина деревни Алешкова, у Давыдки, а прозвище Волк, да от женки тое ж деревни от вдовы от Дуньки: государыня-де царица боярыню нашу жалует, челобитье приказывает, человек-де наш Трошка Максимов шел дворцом, и государыня-де царица увидела моего человека и велела спросить с Верху боярыне: жива ль-де его боярыня, скажи-де ей челобитье».
Декабря 13-го по государеву указу послан стольник Алексей Мусин-Пушкин для расспросу в Коломенский уезд в с. Восцы для церковного дьячка и для Даниловых крестьян Григорова. По приезде на место декабря 18-го стольник тотчас послал «сотника Андрея Ромейкова по дьячка Васку и по крестьян по Давыдку, прозвище Волк, да по вдову Дуньку Казаринову, да по дворового человека по Тришку Максимова. И того ж числа сотник привез крестьян, а Васку-дьячка в том селе, где он живет, не изъехали, выбежал с двора с женою и с детьми. И стольник Алексей Мусин-Пушкин крестьян расспрашивал. Давыдко прозвище Волк в распросе сказал, что он не знает, не ведает. И к пытке Давыдко приведен, и он ни в чем не винился ж». Вдова Дунька, Казаринова дочь, к расспросе сказала: говорил-де ей дворовый человек Тришка такие речи, что «государь жалует боярина нашего Левонтья и боярыню нашу жалует же, приказывает государыня царица ей челобитье»; а говорил он, Трошка, такие речи: «пьян напився у дьячка на дворе, у Васки Артемьева, а в те поры были они у дьячка в гостях в прошлом во 159 г. в родительскую субботу; а он, дьячок, те речи слышал ли или не слышал, и она, Дунька, того не упомнит». Да Дунька ж в допросе сказала: «Приезжал с Москвы человек их, Янька Григорьев, до присылки за три дня, как их взяли к расспросу с вестью; а ночевал он одну ночь, а наутро и поехал к Москве; а что в грамотке писано, и она того не ведает. А как приехал по них сотник Андрей Ромейков, и она в ту пору, Дунька, сидела в комнате у боярыни своей, пряла пряжу и слышала она от жонок, говорили женки в хоромах: все-де им делается от своего ж, от Тимошки Григорова, а которая женка говорила такие речи