1670 г. в декабре царицы Марьи Ильичны чину сын боярской Никифор Скорятин бил челом на жену свою Пелагею, а в челобитной его написано: «Жалоба, государь, мне на поругательницу на жену свою Пелагею: в 176 г. кусала она, жена моя, тело мое на плечах зубом, и щипками на руках тело мое щипала и бороду драла; и я, холоп твой, бил челом тебе, великому государю, в Приказе Мастерские палаты и подал челобитную окольничему Василью Михайловичу Еропкину. И против моего челобитья меня, холопа твоего, дьяк Иван Взимков в Приказе Мастерской палаты поругательство жены моей и зубного яденья на теле моем досматривал, и в том ее поругательстве жене никакого указу не учинено. И в 178 г. она, жена моя Пелагея, хотя меня, холопа твоего, топором срубить, и я от ее топорового сеченья руками укрывался, и посекла у меня правую руку по запястью, и я от того ее топорового посечения с дворишка своего чуть жив ушел и бил челом в Приказ Мастерской палаты стольнику Федору Прокофьевичу Соковнину; и стольник Ф. П. Соковнин приказал посеченую мою рану записать; и от той посеченой моей руки я вовеки увечен. Да и впредь она, жена моя, хвалится на меня всяким дурным смертоубивством, и по твоему государеву указу посажена она, поругательница, жена моя, за приставы; и она, сидя за приставы, хвалится на меня и ныне всяким дурным смертным убивством. Милосердый государь! Пожалуй меня, вели в таком поругательстве и в похвальбе ее, жены моей, свой царской указ учинить и меня с нею развесть, чтоб мне от нее, жены своей, впредь напрасною смертью не умереть». «Помета: 179 дек. 19-го велеть противо челобитья на патриархов двор послать память и с памятью отослать Микифора Скорятина и с женою его с Полагеею». (Посланы с указом: учинить по правилом св. апостол и св. отец, чего доведется.)
1671 г. августа в 13-й день по указу (великого государя царя) и великого князя Алексея Михайловича (титул) государыни царицы и великой княгини Наталии Кирилловны комнатная бабка Марфа Тимофеева «роспрашивана накрепко, а сказала: в нынешнем-де в 179 г. августа 11 дня пришла она к мыленке государыни царицы и перед мыленкою-де ходила и стряпала доктор Литовка, и принесла перед мыленкою на серебряном блюде грибы и поставила на том же серебряном блюде. А ей-де, Марфе, до того времени грибов печеных велми хотелось есть. И она-де украла перед мыленкою в сенях из стола соли из сковородки, из которой про государыню царицу в кушанье вынимает доктор. И она-де из той соли взяла в горсть тайно… к грибам и хотела с того серебряного блюда, которые принесены в стряпню про государыню царицу, украсть гриб и тою краденою солью тот краденый гриб осолить и испечь тут же в печи, где стряпают кушанье про государыню царицу. И в то-де время увидела дохтуриха, что она соль украла, стала ее в сенях спрашивать, что у ней в горсти? И она-де, Марфа, сказала ей, докторихе, что у ней в горсти ничего нет. И от той дохторихи пошла в мыленку для того, чтоб ей соль высыпать на землю, чтоб ее не увидели. И как-де она вошла в мыленку и увидела, что в мыленке сидит Анна Леонтьевна, испужалась ее, и тое соль подле ушата в мыленке у дверей из руки высыпала на землю. А в то-де время варили шти про государыню царицу. И, высыпав соль, пошла тотчас назад из мыленки, и докториха-де ее спросила, что она носила в мыленку? И она сказала, что ничего не носила. И пошла от мыленки к портомойне. И у портомойни-де варила грибы государыни царевны и великой княгини Евдокии Алексеевны комнатная ж Офросинья. И она-де, Марфа, взяла гриб и, испекши, съела, для того, что ей безмерно хотелось в то время грибов есть. И после-де того, на другой день в субботу в обед, пришли в казенную Матрена Блохина и Марина Киникина. И сказала ей, Марфе, Марина, что-де про ее Марфино дело государыне царице известно. И она-де учала бить челом Матрене Блохине, чтоб ее заступила. И Матрена-де на нее закричала и велела ей, Марфе, ехать к Москве. И она-де и поехала.
А нынешнего-де августа 13-го числа была она у обедни у себя в приходе, в Хамовниках, у церкви Николая чудотворца, и, идучи-де от обедни, сошлась с соседкою своею, государыни царевны и великой княгини Софии Алексеевны, с постельницею с Марфою Кузминой и говорила ей со слезами, что она без хитрости впала в беду. И Марфа-де спрашивала ее, в какую беду? И она-де ей рассказала, как она соль украла и как хотела гриб украсть и, испужався Анны Леонтьевны, тое соль высыпала на землю в мыленке подле кади, и чтоб она, Марфа, где ей мочно, заступила. И Марфа-де ей сказала, чтоб она уповала на Бога, и на их государскую милость, и на бесхитростные вины их государское милостивое рассмотренье. И пошла-де она, Марфа, к себе на двор, потому что она живет в Хамовной слободе, и муж у ней был тое слободы тяглец, а сын и ныне живет в той слободе, а торгует в серебряном ряду. А родом-де отец ее был сын боярский Карташовых, а которого городу – того не упомнит. А сестра ей родная в Верху у государыни царицы в портомоях, а муж у ней был Стретенской сотни тяглец, Гришкою звали. А иных никого в верховом чину и в государеве дворе сродников у ней нет.
Да она ж сказала, что хотела она бить челом великому государю, чтоб великий государь пожаловал велел ее отпустить в монастырь, что она в разуме проста, а ныне-де стало не по прежнему жестоко, никто-де ни о чем доложить не смеет, разве-де одна Матрена Блохина доложит о каком деле доведется. А она-де, Марфа, никуда в домы не вхожа и в деревнях у ней никого нигде сродников нет. А что-де она соли украла и гриб хотела украсть, и как ее спрашивали, что она в горсти несет и она запиралась, и то-де все учинила она без хитрости, для того, что-де ей и наперед сего грибы докториха давывала, и она-де в мыленке пекала. А она-де, Марфа, про государыню царицу делает всегда кислые шти, а хитрости никакие за нею нет и не было, работает им, государем, лет с тринадцать.
И для подлинного розыску допрашивана государыни царевны и великой княгини Софии Алексевны постельница Марфа Кузмина, что ей нынешнего числа говорила бабка Марфа? И постельница Марфа сказала против распросу комнатные бабки Марфы: а родом она сказалась вяземка, посадского человека жена, и родители все у ней и ныне в Вязме на посаде, а иных никого родителей нигде нет.
И бабка Марфа подымана на дыбу и висела, а сказала прежние свои речи. Она ж и к огню приношена и всячески страшена, а говорила то ж, что и в расспросе сказала. И после расспросу Марфа Кузмина освобождена, а Марфа Тимофеева посажена на Житном дворе в приказной избе за караул»[234].
1673 г. апреля 10-го в Приказе Мастерской палаты по случаю внезапной смерти одного из царицыных детей боярских, следовавших в проводах за боярынею, произведен был расспрос: отчего ему смерть приключилась? Тогда царицына чину сын боярский Иван Тавлеев в расспросе сказал: «Апреля в 6-й день ходили они, дети боярские, восемь человек с дворца на двор к окольничему к Ивану Михайловичу Милославскому, провожали боярыню Оксинью Мертвого да девку боярычню; а детей боярских было: Иван Кутузов, Илья Парской, Истома Брянцов, Иван Левашов, Григорий Мелехов, Яков Степанов да умерший Федор Аменев. И тот Федор с дворца шел за колымагою пьян, да и у Ивана Михайловича пил вино двойное, и пиво, и мед. И с двора окольничего Ивана Михайловича Милославского за тою колымагою пошли все; а как он, Федор, от колымаги отстал, и кто его бил ли, и как ему смерть случилась – того Иван Тавлеев не ведает, потому что все дети боярские были пьяны. Иван Кутузов сказал те ж речи, Истома Брянцев сказал те ж речи, Яков Степанов сказал те ж речи. А в том-де они все шлются на боярыню Оксинью Мертвого, и на девку боярычню, и на постельниц, которые за боярынею были, как они с двора окольничего И. М. Милославского подле той колымаги шли до самого дворца, а от колымаги ни на час не отставывали и ни с кем не бранивались. А приехала-де та боярыня на дворец, и они за нею пришли в четвертом часу ночи, и, проводя боярыню, пошли все семь человек в Кисловку вместе, а про него, Федора, чаяли, что он, отстав, пошел домов. После того осматривали умершего сына боярского Федора Аменина, а по осмотру половина лба и нос весь замерло багрово и на спине да на левом локте багрово ж».
«1677 г. генваря 7-го царицы Наталии Кирилловны сенной сторож Федка Степанов, прозвище Бородавка, про приезд к нему в дом карлицы девки Овдотьи и про скорую смерть ее расспрашиван, отчего ей та скорая смерть учинилась; а в расспросе сказал: царевны Екатерины Алексеевны карлица девка Овдотья приехала к нему в полчаса ночи, да с нею ж приехали Володимерова приказу Воробина стрелец Андрюшка Левонтьев, да сестра ее родная Огашка, того ж приказу стрельца Васкина жена Рожи, а его-де, Федки, в то время дома не было, а была в то время дома жена его Окулка; а как он пришел домой в час ночи, и она, карлица Овдотья, с женою его Окулкою были в то время в вышке, и из вышки сошли с ним, Федкою, в избу, и он им поднес вина по достоканцу троецкому и ужинали вместе и, поужинав, легли спать часу в девятом ночи; и проснулися они часу в десятом ночи и увидели они тое карлицу: лежит лицом к подушке мертва, а отчего ей та смерть случилась – того он не ведает; а прежде сего в гостях она и сестра ее у него не бывали, а приехали они к нему впервые; да у него ж был в гостях и ночевал Стретенской сотни тяглец Ефремко Офонасьев, по знакомству. Федкина жена в расспросе сказала: приехала к ним карлица девка Овдотья за полчаса до ночи, да с нею же приехала сестра ее родная Огашка да стрелец Андрюшка Левонтьев; а приехали к ним они пьяны; а сказала она, карлица, что была она у сестры своей родной Огашки; а мужа ее, Окулкина, в то время дома не было, а где он был – того она не ведает. И она им поднесла по достоканцу троецкому вина, а в достоканце будет чарки две или три, и после того водила она, Окулка, ее, карлицу, из избы в вышку одное и там ей поднесла тот же достоканец вина ж; а муж ее пришел домой часы в отдачи и ужинали вместе, а за ужином поднесли им по два ж достоканца; и, отужинав, стала она, карлица, говорить, чтоб ей дали место, где ей спать. И они положили подушку на лавку, и она тут и легла спать в час ночи; а они сидели часу до пятого ночи и хотели ее разбудить, чтобы она с ними ж сидела, и стали ее будить, и она-де лежит мертва, лицом к подушке; а тос