з гулящих людей всякого происхождения, иногда же принадлежали к дворне какого-нибудь знатного господина. Они были не только музыканты, но соединяли в себе разные способы развлекать скуку толпы: одни играли на гудке, другие били в бубны, домры и накры, третьи плясали, четвертые показывали народу выученных собак и медведей. Между ними были глумцы и смехотворцы-потешники, умевшие веселить народ прибаутками, складными рассказами и красным словцом. Другие носили на голове доску с движущимися куклами, поставленными всегда в смешных и часто в соблазнительных положениях; но более всего они отличались и забавляли народ позорами или действами, то есть сценическими представлениями. Они разыгрывали роли, наряжались в странное (скоморошье) платье и надевали на себя маски, называемые личинами и харями. Обычай этот, любимый народом, был очень древен, и еще в XIII веке митрополит Кирилл осуждал «позоры некаки бесовские, со свистанием, и кличем, и воплем». В числе таких позоров было, между прочим, вождение кобылки, какое-то языческое торжество, называемое благочестивыми лицами бесовским. Без сомнения, все эти позоры заключали в своих основаниях остатки древней славянской мифологии, сильно искаженные в продолжение многих веков. Скоморохи ходили большими компаниями, человек в пятьдесят и более, из посада в посад, из села в село и представляли свои позоры преимущественно в праздники. «Ленивые безумные невегласы дожидаются недели (воскресного дня), чтоб собираться на улицах и на игрищах, — говорится в предисловии к слову о неделе святого Евсевия, — и тут обрящеши ина гудяща, ина плещуща, ина поюща пустошная, пляшуща, ови борющася и помизающа друг друга на зло». В праздничный день гульба начиналась с самого утра, народ отвлекался от богослужения, и так веселье шло целый день и вечер за-полночь; местами представлений были улицы и рынки; от этого само слово «улица» иногда означало веселое игрище; и старые и малые глазели на них и давали им кто денег, кто вина и пищи. Скоморохи возбуждали охоту в зрителях, и последние сами принимались петь, играть, плясать и веселиться. Зимою разгулье скоморохов было преимущественно на святках и на масленице; тут они ходили из дома в дом, где были попойки, и представляли свои потехи; некоторые, не совсем разборчивые в средствах возбудить веселие гостей, приглашали их на свадьбы; когда ехали к венцу, впереди бежали смехотворны и глумцы, кричали и кривлялись, а на свадебном пиру гудочники и гусельники сопровождали звуками своих инструментов свадебные песни. Вообще же песни их были большею частью содержания, оскорбляющего стыдливость; их танцы были непристойны; наконец, их позоры также имели предметом большею частью что-нибудь соблазнительное и тривиальное, как это можно видеть из сохраненных Олеарием изображений скомороха, сидящего верхом на другом скоморохе и представляющего, как видно, половое совокупление животных, и другого скомороха в самом отвратительном и непристойном образе. Веселость неразвитого человека всегда ищет потешного в том, что образованное чувство находит только пошлым.
Правительство, следуя внушениям Церкви, не раз приказывало воеводам ломать и жечь их инструменты и хари и бить батогами тех, кто созывал к себе песенников и глумцов. При Михаиле Федоровиче однажды в Москве не только у скоморохов, но и вообще в домах музыкальные инструменты сожигали; таким образом их было истреблено пять возов. Лишенные всякого покровительства власти, скоморохи нередко терпели и от частных лиц: их зазывали в дома и, вместо того, чтобы давать им, отнимали у них, что они получали, ходя по миру, да вдобавок еще колотили. Эти случаи побуждали их также прибегать к насильственным поступкам: принужденные для своей безопасности ходить большими ватагами, они также иногда нападали на проходящих и проезжающих, грабили и убивали их. Было поверье, что под видом таких весельчаков ходили бесы; «умысли сатана, како отвратити людей от церкви, и собрав беси, преобрази в человеки и идяше в сборе велице упестрене в град и вси бияху в бубны, друзии в козици и в свирели и инии, возложьше на яскураты, идяху на злоумысление к человеком; мнози же оставивши церковь и на позоры бесов течаху». Прозорливые мнихи видели, как лукавые бесы невидимо били христиан железными палицами, отгоняя их от Божьего храма к играм и «ужами за сердце почепивше и влечаху».
В праздничные дни народ собирался на кулачные и палочные бои. Эти примерные битвы происходили обыкновенно при жилых местах, зимою чаще всего на льду. Охотники собирались в партии, и таким образом составлялись две враждебные стороны. По данному знаку свистком обе бросались одна на другую с криками; для возбуждения охоты тут же били в накры и в бубны; бойцы поражали друг друга в грудь, в лицо, в живот — бились неистово и жестоко, и очень часто многие выходили оттуда калеками, а других выносили мертвыми. Палочные бои имели подобие турниров и сопровождались убийствами еще чаще кулачных боев. Зато на них-то в особенности русские приучались к ударам и побоям, которые вообще были неразлучны со всем течением русской жизни и делали русских неустрашимыми и храбрыми на войне. Сверх того, молодые люди собирались в праздники — боролись, бегали взапуски, скакали на лошадях вперегонки, метали копьем в кольцо, положенное на земле, стреляли из луков в войлочные цели и в поставленные шапки. В этих играх победители получали награды и выигрывали заклады. Вероятно, в старину существовал обычай увенчивать удалых и ловких, как это показывает старинная поговорка: «Без борца нет венца». Церковь карала отлучением предающихся таким забавам; в правиле митрополита Кирилла, вошедшем в Кормчую и таким образом постоянно служившем церковным законом, участники таких забав изгонялись из церквей (да изгнани будут от сынов Божьих церквей); а убитые в примерных схватках, кулачных и палочных боях и вообще заплатившие нечаянно жизнью за удовольствие потешиться на этих турнирах «да будут, — сказано в том же правиле Кормчей, — прокляти и в сей век и в будущий; аще ли нашему законоположению кто противится, ни приношения из них принимати, рекше просфуры и кутии, свечи; аще же умрет таков, к сим иерей не ходит и службы за них не творит». Также, конечно, по церковному взгляду предосудительны были и все игрища.
Женщины и девицы летом в праздники водили хороводы и собирались для этого обыкновенно на лугах близ селений. Русские пляски были однообразны: они состояли в том, что девицы, стоя на одном месте, притопывали, вертелись, расходились и сходились, хлопали в ладоши, выворачивали спину, подпирались руками в бока, махали вокруг головы вышитым золотом платком, двигали в разные стороны головою, подмигивали бровями — все эти движения делались под звуки инструмента какого-нибудь скомороха. В высшем обществе пляска вообще считалась неприличною; но господа и госпожи по праздникам иногда заставляли пред собою плясать своих рабов, особенно литовских и татарских пленников. По церковному воззрению, пляска, особенно женская, почиталась душегубительным грехом; «о, злое проклятое плясание! (говорит один моралист) о, лукавые жены многовертимое плясание! пляшущи бо жена любодейца диавола, супруга адова, невеста сатанина; вси бо любящий плясание бесчестие Иоанну Предтече творят — со Иродьею неугасимый огнь и неусьшаяй червь осудить!» Даже смотреть на пляски считалось предосудительным: «Не зрите плясания, и иные бесовских всяких игор злых прелестных да не прельщены будете, зряще и слушающе игор всяких бесовских; таковыя суть нарекутся сатанины любовницы». Любимым препровождением времени женского пола во всех классах были качели и доски. Качели устраивались двумя способами; первого рода качели делались очень просто: прикреплялась к веревке доска, на нее садились, а другие веревками качали; другого рода качели строились сложнее, как и в настоящее время делаются в городах.
В праздник Пасхи некоторые составляли себе из этого прибыточный промысел: устраивали качели, пускали качаться за деньги и за каждый раз брали по серебряной деньге с лица. Женщины простого звания, посадские и крестьянки, качались на улицах, а принадлежащие к зажиточным и знатным семействам — у себя во дворах и садах. Качанье на досках происходило так: на бревно клали доску, две женщины становились по краям ее и, подпрыгивая, подкачивали одна другую, так что, когда одна подымалась, то другая опускалась. Сверх того, женщины качались как-то на колесе.
Зимним увеселением мужчин и женщин было катание на коньках по льду: делали деревянные подковы с узкими железными полосами, которые спереди загибались вверх, так что железо удобно резало лед. Русские катались на коньках с удивительною легкостью и проворством. Также зимою катались на салазках. Зимние праздничные вечера проводились в домашнем кругу и с приятелями: пелись песни, бахары (рассказчики) рассказывали сказки, собеседники загадывали загадки, наряжались, смешили друг друга, девушки гадали. Вообще и на эти увеселения Церковь смотрела неблагосклонно: «Не есть закон христианину всякому баснословити, ибо рече Христос во Евангелии: о всяком глаголе праздне воздадят слово человеци в день единый». Цари запрещали народу всякую веселость; но в то же время и царские семейства забавлялись песнями, которые пели им потешники, сказками, смотрением на пляску и даже разными действами или сценическими представлениями. Во дворце были веселые гусельники, скрипичники, домрачеи, цимбальники, органисты; штат двора составляли между прочими дураки-шуты и дурки-шутихи, карлы и карлицы, потешавшие высоких особ своими шалостями. Это делалось даже и при благочестивом Федоре Иоанновиче, несмотря на всю монашескую обстановку двора; точно так же и у знатных господ был свой подобный придворный штат шутов, шутих, сказочников, песельников, скоморохов, не знавших никакой другой обязанности, кроме той, чтобы в часы досуга потешать господ и гостей. Средь потешников были такие, которых обязанность состояла в том, чтобы напиваться допьяна и делать всякого рода дурачества в пьяном состоянии. Строгий и набожный царь Алексей Михайлович при всем своем аскетическом благочестии в дни р