Иногда стены и потолок по полстям обивали зеленым атласом: таким атласом обиты были комнаты царицы Натальи Кирилловны и царевича Алексея Петровича в 1691 г., поэтому они и назывались атласными комнатами. В XVII ст. в Москве известны были и златотканые обои, какими, например, была обита одна из внутренних комнат на Посольском дворе, стоявшем на Ильинке, в Китай-городе. На этих обоях была изображена история Самсона. Со времен царя Алексея Михайловича, стены, и особенно двери, стали обивать золочеными басменными кожами, на которых были вытиснены разные травы, цветы и животные, птицы, звери. Кожи эти искусно сшивались и для сохранности прикрывались олифой, заменявшей лак. Такими кожами были обиты двери Государевой Комнаты и третьей в Теремах (в 1666 г.); в 1673 г. верхняя избушка, что над Крестовою, у царицы Натальи Кирилловны, и серебрёными кожами комната царевича Петра; в 1681 г. золотными кожами – комнаты и сени в новых деревянных хоромах царя Федора Алексеевича, построенных в это время подле Теремов и Воскресенской церкви; и Столовая в селе Алексеевском; в 1687 г.– комната царицы Натальи Кирилловны, в 1688 г.– комната царевны Натальи Алексеевны, в 1692 и 1693 гг.– комнаты царевича Алексея Петровича, в 1694 г.– комнаты цариц Евдокии и Прасковьи Федоровн и царевен Марьи и Анны Ивановн и пр. В Оружейной палате, в числе мастерских разных снастей, в 1687 г. сохранялась «доска медная, что печатают кожи золотые, весу в ней 6 пуд 10 гривенок128». Это свидетельствует, что подобные кожи, кроме привозных заграничных, печатались и дома, в Москве, мастерами Оружейной палаты. Путешественник в Московию барон Мейерберг сказывает, что в Москве (1661) и у частных лиц, у немногих, стены были обиты золоченой и расписанной кожей бельгийской работы.
Ниже мы увидим, что в конце XVII ст. для обоев употреблялись также холсты и полотна, которыми оклеивали стены и потолки, и расписывали, большей частью травами, узорами, иногда писали аспидом разных цветов, т. е. под мрамор, и, наконец, просто грунтовали какою-нибудь одноцветной краской.
В богатом боярском быту в это время употреблялись, кроме того, и шпалеры – заграничные тканые обои. В доме кн. В. В. Голицына в 1688 г. столовая палата его сына Алексея была обита такими шпалерами не только по стенам, но и в подволоке. В феврале 1690 г. эти шпалеры были сняты, описаны, оценены и отданы на Гостиный двор в продажу. Другие комнаты голицынского дома, как и во дворце, были обиты сукнами, также золочеными кожами или расписанным полотном.
Лавки и коники, сиденья и спинки, обивали также полстьми и войлоками, а по ним сукном красным или зеленым и галуном шелковым с серебром и золотом. Но чаще их накрывали суконными разных цветов полавочниками, у которых середина была одного цвета, например, красного или какого-то другого, а каймы, спускавшиеся обыкновенно с краев лавки,– другого, например, голубого, зеленого, желтого и проч. Сами полавочники и каймы иногда украшались вшивными травами, узорами, репьями разных цветов и изображениями животных, например, львов, птиц. Шили также полавочники клинчатые, т. е. клиньями из сукна двух или нескольких цветов, например, из красного и зеленого, вперемежку: клин красный и клин зеленый, и т. п.
Нередко шили полавочники и из бархата. В 1667 г. в комнату царевича Алексея Алексеевича скроены полавочники на три лавки: «средина – бархат двоеличной по рудо-желтой земле, по нем травы шелк голуб»; на четвертую лавку: «средина – бархат шахматный двоеличный, шелк голуб да рудо-желт; опушка – бархат двоеличный, шелк червчат да зелен; подкладка – красные киндяки129».
Иногда на лавках, особенно в каменных комнатах, которые большей частью украшались живописью, клали тафтяные бумажники, т. е. матрацы из хлопчатой бумаги, выстеганные в шахмат; вместо бумажников употреблялись также сафьянные тюшаки, или тюфяки. Иногда лавки просто обивали красным сафьяном по полстям и войлокам.
Двери и, в деревянных хоромах, окна, красные и волоковые, также почти всегда обивались сукном, и особенно червчатым. Двери и окна завешивались тафтяными, камчатными или суконными и стамедными завесами130, которые задергивались на проволоке при помощи колец. Так как царские жилые комнаты были необширны, то и завесы в них располагались нередко не над каждым окном отдельно, а по всей стене, где были окна, которые, таким образом, задергивались одним сплошным завесом. Иногда оконные завесы, особенно зимой, были стеганные на хлопчатой бумаге, которыми завешивали окна, без сомнения, для того, чтобы лучше защититься от внешнего холодного воздуха, особенно во время ветреной погоды. Завесы, особенно оконные, почти всегда украшались подзором из шелкового галуна, тканного с золотом или с серебром, а также из золотного плетеного кружева, расшитого по атласу, или другой шелковой материи. Оконницы, или окончины, украшались также, особенно в комнатах цариц, шелковыми подзорами (драпри). Кроме того, завесы, преимущественно суконные, протягивались иногда поперек комнаты, заменяя перегородку или ширмы. Такие завесы употреблялись большей частью в проходных комнатах, особенно в сенях, отделяя наружные входы от дверей во внутренние покои.
В каменных зданиях на окнах постилали суконные наокошечники так, как в лавках полавочники.
В важных случаях, во время посольских приемов или в торжественные дни и царские праздники, весь хоромный наряд получал совершенно иной вид. Тогда, вместо сукон, которыми убирались комнаты в обыкновенное время, стены наряжали богатыми шелковыми и золотными материями, бархатами, аксамитами131, золотными атласами и т. п., а полы – персидскими и индийскими коврами. Так, в Золотой палате при Лжедмитрии, когда он давал аудиенцию воеводе Сандомирскому, пол и лавки покрыты были персидскими коврами. Столовая Лжедмитрия была обита персидскою голубою тканью: занавесы у окон и дверей были парчовые. Его постельные комнаты были наряжены богато вышитою золотом материей и одна парчой, а комната Марины, его супруги,– гладким красным бархатом.
Не менее великолепен этот наряд был и прежде, в XVI столетии, а равно и в последующее время, при царях Михаиле, Алексее, Федоре и в правление Софьи, у которой комната в 1684 г. была обита богатейшими коврами. В таких случаях вместо полавочников на лавки клали золотные подушки.
Кроме торжественных приемов и праздничных дней, богатый хоромный наряд употреблялся и в других случаях, особенно важных в семейной жизни государя. Так, во время родов царицы с большим великолепием убиралась ее Крестовая комната, в которой обыкновенно происходили роды.
Но, несмотря на все великолепие и азиатский блеск такой уборки комнат, гораздо замечательнее другой вид древних хоромных украшений – комнатная живопись, стенное и подволочное письмо, служившее самым великолепнейшим и, с половины XVII ст. довольно обычным украшением царских приемных палат и постельных хором. В XVI веке оно было известно под именем бытейского письма. Это название уже достаточно объясняет, какие именно предметы изображались на стенах и плафонах царских палат.
Прием иноземных послов московским государем
Характер, или, лучше сказать, содержание, подобных комнатных украшений большей частью определяется господствующим характером общественного развития. Так, любимым и почти исключительным предметом комнатной живописи XVIII ст., принесенной к нам вместе с западным образованием и принадлежавшей к самым насущным потребностям тогдашнего образованного русского общества, была эмблема, аллегория, для выражения которой служили готовые образы и формы классической мифологии. Плафоны и стены во дворцах и палатах вельмож покрывались в это время мифологическими изображениями, где языческие божества, полуобнаженные, представленные со всей свободой древнего искусства, должны были олицетворять заветные мысли и думы современников. Не было памятника, не было даже торжества, триумфального въезда, иллюминации или фейерверка, которые не облекались бы в аллегорические образы, столько любимые тогдашним обществом. Таков был вкус, характеризовавший эпоху.
Совершенно иное встречаем мы в жизни наших допетровских предков. По характеру своего образования – религиозного, богословского – русский человек любил олицетворенные притчи и церковные бытия, изображениями которых и украшал свои хоромы. Древняя комнатная живопись (т. е. иконопись) носила в себе тот же характер, имела ту же цель, как и церковная стенопись, от которой она почти ничем и не отличалась.
М. Клодт. Марина Мнишек с отцом под стражей. 1883 г.
В XVI веке царские палаты во время их реставрации после опустошительного пожара Москвы в 1547 г. были украшены новым стенным бытейским письмом под непосредственным наблюдением знаменитого благовещенского попа Сильвестра, который едва ли не в первый раз решился изобразить на стенах царских палат содержание некоторых церковных догматов приточне, в лицах, само собою разумеется, с ведома и, быть может, по указанию самого митрополита Макария.
Эта весьма замечательная символическая стенопись, несколько раз обновляемая, сохранялась, с некоторыми добавлениями и изменениями, до конца XVII ст. и при Алексее Михайловиче была описана в 1672 г. иконописцем Симоном Ушаковым с означением всех изображений и подписей, какие были на стенах и сводах палаты.
Из последовательного распределения этих картин по сводам палаты понятно, что здесь излагалась повесть о нравственных достоинствах молодого царя, которым был сам царь Иван Васильевич в первые годы своего самостоятельного царствования, в счастливые лета его молодости (1547—1560). Здесь, конечно, изображены только идеалы этого замечательнейшего юноши, которым, однако, он в это время служил всей юношеской горячностью.
В стенописи иносказательно была представлена только что совершившаяся (1552—1554) история покорения татарских царств, Казанского и Астраханского, и вообще победы над супостатами-татарами. Если вверху, в сводах, или в небе, сеней, частью открыто, частью иносказательно, были изображены идеалы царского достоинства и царской чести, т. е. идеалы нравственных и государственных обязанностей царя, то здесь на стенах представлялись уже исполненные царские дела и славные царские деяния, и славнейшее из славных дел новорожденного Московского государства – покорение и беспощадное истребление Татарского царства.