Когда, с половины XVII века, во дворце появилась немецкая фигурная резьба, кровати, как и вся царская мебель, получили еще более роскошный вид. Их стали украшать коронами, венчавшими небо, или подволоку, гзымзами (карнизами) и шпренгелями, украшавшими ту же подволоку; яблоками, на верхних столбиках, и пуклями (род шара) на ногах. Вся резьба, по обыкновению, золотилась, серебрилась и расписывалась красками.
Кроме золочения и раскраски, кровати украшались иногда живописью. Так, у кровати Алексея Петровича в возглавии и на подволоке было изображено «Видение Креста и победа на Максентия». В подволоках иногда утверждалось даже зеркало, как было, например, у одной из кроватей, принадлежавших князю Вас. Вас. Голицыну.
Особенно богатую кровать царь Алексей Михайлович в 1662 г. отправил в дар персидскому шаху. Кровать куплена у немца Ив. Фан сведена еще в 1659 г. за 2800 руб. Очевидно, что это была самая богатая и дорогая кровать в Москве в XVII ст., которая потому и назначена в дар персидскому шаху. Если так богато устраивалась собственно кровать, то не с меньшим богатством убиралась и сама постель, особенно в праздничных парадных случаях.
Обыкновенная или, так сказать, подневная, односпальная постель убиралась проще. Такая постель находилась в третьей государеве комнате.
Само собою разумеется, что постели парадные, которые выставлялись по случаю семейных празднеств, свадеб, родин, крестин и т. п., убирались гораздо богаче. Они до этих случаев сохранялись обыкновенно в казне государевой или царицыной Мастерской палаты. Парадные постели для сохранности и с кроватью покрывались чехлами или же покрывальными сукнами, обыкновенно же их сохраняли в коробьях постельных, или больших сундуках. Особые простые и парадные постели цариц, как равно царевен и царевичей, убирались подобным же образом.
Необходимо заметить, что постели и все предметы их убранства переходили, как большая часть платья, наследственно к детям и внукам, и поэтому сберегались иногда несколько десятков лет, хотя в подновленном и измененном виде, соответственно новым вкусам и потребностям.
Итак, почти все убранство Постельной комнаты, или Спальной, заключалось главным образом в постели и, разумеется, в разных других предметах постельного обихода, о которых также необходимо сказать несколько слов. Прежде всего следует заметить, что в Спальной того времени мы не встречаем такого количества икон, какое очень часто можно встретить в теперешних спальнях, когда эти комнаты получили уже отчасти и значение Крестовых, совсем упраздненных у большинства даже зажиточных людей. В старину Постельная комната украшалась только поклонным крестом и иконой, стоявшими, по обычаю, в переднем углу, и крестом или небольшою иконой, которую ставили над входными дверьми. Так как утренняя и вечерняя молитвы совершались, по обыкновению, в Крестовой, то в Постельной и не требовалось целого иконостаса. Поклонный крест предпочитался, как сокрушитель всякой нечистой и вражьей силы, столь опасной во время ночного «пребывания», как «бич Божий, бьющий беса», что нередко обозначалось и в монограммах на этом кресте.
В Постельной комнате хранилось необходимое белье и разные мелкие принадлежности мужского или женского убора. Белье в царском быту сохранялось всегда очень бережливо, к чему побуждали распространенные, можно сказать, всеобщие и глубокие верования в порчу, в колдовство и во всякое ведовство, от которого необходимо было уберегать себя самыми строгими мерами. Если случалось заметить что-либо чрезвычайное в порядке или относительно чистоты белья, то панический страх овладевал всеми, кто только был прикосновенен к этой статье царского обихода. Между тем это чрезвычайное представляло почти всегда самые обыкновенные вещи, делавшиеся, разумеется, очень чрезвычайными по суеверному настрою века. Так, в 1630 г. царь Михаил указал отдать свои большие парадные постели в царицыну Мастерскую палату. Когда стали их принимать, то было «осмотрено у одеяла, у большаго на гриве (род каймы) на правой стороне близко угла в двух местах проторчи (дирки) невелики, одна проторчь зашита, а другая не зашита». «Того ж часу начальник Царицыной Мастерской Полаты Фед. Степ. Стрешнев да постельничий государя Степ. Лукьян. Хрущов извещали о том государю, и государь того одеяла в царицынах хоромах осматривал». Не знаем последствий этого дела, но обыкновенно бывало так, что поднимали поголовный розыск на всех, кто сколько-нибудь касался делу.
В. Поленов. Теремный дворец. Выход из покоев на Золотое крыльцо
Допрашивали тех, кто шил, например, одеяло, кто сохранял его, кто убирал им постель и т. д. Приведем еще случай, хотя тоже, к сожалению, неполный, ибо конец дела вовсе утрачен.
Белье, или так называемая белая казна,– сорочки простые и нарядные, порты, поясы верхние и нижние, простыни, полотенца, утиральники, ширинки и т. п.,– сохранялись всегда в кипарисных сундуках за собственной печатью государя или царицы; печать для вскрытия сундука отдавалась самому доверенному лицу, но обыкновенно в такой сундук ходила сама государыня. Сам сундук всегда покрывался суконным чехлом. Упомянем, кстати, что поношенное белье обыкновенно раздавалось в тюрьмы тюремным сидельцам. Так, в 1630 г. развезены по тюрьмам простыни в двух коробах.
Весьма любопытные подробности об изготовлении царского белья и вообще о расходовании царской белой казны находим в сохранившихся записях о расходе полотей «на Государевы дела» за 1583—1587 гг. Здесь между прочим встречаем некоторые приснопамятные дворцовые обычаи, по которым 1. Каждый год в годовщины памяти по отце Грозного, великом князе Василии Ивановиче, декабря 4-го, по самом Грозном-царе Иване Васильевиче, марта19-го, и по его сыне, царевиче Иване Ивановиче, 21 ноября, раздавались из дворца нищим старцам сшитые дворцовыми швеями полотняные рубашки и ширинки (платки), сто рубашек и ширинок по Василии Ив., двести по царе Иване Вас. и двести по царевиче Иване Ив. 2. Каждый год в день Семика, когда, по обычаю, совершалось общее погребение «странных», в Убогих Дом, где находилась общая могила, посылались из дворца сшитые полотняные покровы к погребению умерших. В XVII ст. на это дело выдавались целые полотна.
В Спальной же, а может быть, и в других комнатах, находившихся подле и соответствовавших теперешней Уборной, в сундучках, скрынях, ящиках, ларцах или шкатунах хранились также и все уборные принадлежности. Так как стенные зеркала, особенно до половины XVII ст., не были еще в большом употреблении, то при убиранье большею частию употреблялись зеркала малые ручные, хранившиеся в особых ларцах с гребнями. Круглые или четырехугольные, эти зеркала вставлялись в рамки, или обода, деревянные золоченые или обтянутые бархатом червчатым, вишневым, также камкою жарких цветов, на хлопчатой бумаге или басменною золоченою и серебреною с красками кожею. Нередко их ставили в серебряную или золотую оправу. Устраивали их также в виде складней с затворками. Этого требовал даже обычай, признававший открытое зеркало чем-то греховным, и потому уборные зеркала, как и стенные, обыкновенно бывали закрытыми.
Особенно богаты были по украшениям зеркала турецкие, которые подносились царицам в дар от приезжих с Востока иноземцев, послов и купцов. Они были круглые, семигранные, также четырехугольные створчатые, иногда, особенно круглые с рукоятями, в золотом станке, осыпанном дорогими каменьями, алмазами, яхонтами, изумрудами, бирюзою и др. До сих пор мы говорили о зеркалах хрустальных, к числу которых можно отнести и брусики хрустальные вместо зеркала, устраиваемые, вероятно, на какой-либо черной подкладке и заменявшие таким образом собственно зеркальные стекла. По свидетельству Барберини, еще в половине XVI ст. в Москве продавались превосходные хрустальные зеркала, но в небольшом количестве. Кроме того, бывали зеркала булатные, или укладные. У царя Федора Алексеевича находим булатное, или железное укладное, зеркало, в посеребренных рамах, которое в 1676 г. велено было вычистить и в лицо поставить, т. е. отшлифовать, для чего употреблено английское олово, камень кровавик и смола.
При уборном зеркале хранились гребни и гребенки, которые вырезались из слоновой кости или из кипариса. Кипарисные гребни продавались в торговых рядах. В 1624 г. к государю в хоромы было куплено шесть «гребенен кипарисных». Работой отличных костяных гребней славилась издревле Холмогорская сторона, откуда призывали мастеров и в царский дворец. Здесь они едва успевали удовлетворять почти ежедневной потребности в этих предметах, так что из дворца посылались иногда в Холмогоры особые заказы. Гребни и гребенки делались однозубчатые и двоезубчатые, т. е. с редкими и частыми зубьями, причем у гребней зубья располагались или только на одну сторону, или на обе стороны, на одну частые, на другую редкие. Гребни бывали круглые или четырехугольные, иногда складные. Как гребни, так и гребенки редко бывали гладкие; большей частью их украшали резьбой – или только по поверхности, или сквозной, тогда они назывались прорезными. На гребенках по концам вырезали птичьи или змеиные головки, или простые рожки. На гребнях вырезали или прорезали в травах птиц, зверей, клейма, личины и т. п. изображения. Величина тех и других, в зависимости от необходимости, была различна. Из дорогих гребней упоминается у царя Михаила Федоровича
«гребень роговой, сверху обложен яшмой, а в яшме врезано золото, а в золоте камышки, яхонты да изумруды. Государю челом ударил турецкий посол Том Катакузин в 1630 году. Цена 10 рублей».
Вместе с холмогорцами в Оружейной палате работали и польские или белорусские мастера, а именно из Витебска. Работы всех упомянутых мастеров заключались в изготовлении в разные комнаты дворца гребней и гребенок, уховерток, четок, ароматников, черенков для ножей и вилок, также шахматов, тавлей165, саков (шашек), бирок и т. п. Многие изделия они резали и точили из слоновой кости, другие, различную посуду – кубки, братины, чарки, фрески, роги, пороховницы и т. п.,– из рыбьей кости, т. е. из моржовых клыков, из которой, как и из слоновой, делали даже и паникадила.