Я сидела с совершенно пустой головой, наблюдая за актерами. Теперь парни кидались друг в друга тортами. Приходится признать, я не знаю, кто убил Полину, более того, не понимаю почему или, если угодно, зачем? Кому выгодна смерть девушки?
Руки сами собой схватили телефон. Не слишком прилично звонить незнакомому человеку в три часа утра, но Молоков сутенер, следовательно, сейчас у него в самом разгаре рабочий день. Такого человека нужно ловить ночью, утром и днем он спит. Соня дала мне номер мобильного, он начинался с тех же цифр, что и мой, – 792.
«Бип-бип-бип-бип», – неслось из трубки. Небось не слышит, сама сколько раз находила потом в окошечке сигнал «повисшего» звонка.
– Алло, – пробурчал хриплый голос, – кто там?
– Здравствуйте, Кирилл Олегович, – бодро провещала я, – ваш телефон мне дала Соня Кристалинская…
– О боже, – простонал мужик, – кошмар, зуб болит невыносимо, только заснул…
– Простите, – растерялась я.
Но Молоков, очевидно, взял себя в руки.
– Ерунда, слушаю.
– Мне нужно побеседовать с вами лично, когда можно приехать?
– Сейчас!
– Сейчас? В три утра?
– А что такого? – хмыкнул Молоков. – Вы не спите, да еще и меня ухитрились разбудить… Где находитесь?
– Коттеджный поселок Ложкино…
– А, Ложкино, знаю, вам по МКАД до меня пять минут, пишите адрес.
Интересно, кто из наших соседей заказывает у мужика девочек?
Понимая, что прилечь не удастся, я начала одеваться. Потом, покорившись обстоятельствам, открыла балкон, занесла ногу над перилами и услышала за спиной шорох! Вот кошмар! Кто-то из домашних полуночничает и решил заглянуть ко мне.
Я обернулась и увидела Снапа, медленно входящего в комнату.
– Черт тебя побери, напугал!
Ротвейлер завертел задом.
– Ложись и спи.
Снап сел у кровати. Я заперла дверь изнутри и вылезла наружу. Стоял отвратительный холод. Щелкая зубами, я донеслась до «Рено» и тихо-тихо, на первой скорости покатила к воротам. Уже нажав на брелок, при помощи которого автоматически раздвигаются створки, я оглянулась. Наш дом был погружен в темноту, только в моей спальне горел ночник, я забыла выключить свет.
Молоков жил в симпатичном кирпичном домике. Здание пряталось за железными воротами, охранник, очевидно, привычный к потоку гостей, молча пропустил «Рено». Я подрулила к крыльцу и нажала кнопку. Дверь распахнулась, на пороге стоял сам хозяин, одетый в джинсы и голубую водолазку. Сразу стало понятно: Кирилл не лгал про больной зуб. Правая щека мужика выглядела полнее левой.
– Вы Дарья? – вздохнул он и поморщился. – Проходите.
В шикарно обставленной гостиной Молоков сказал, открывая бар:
– Наверное, не станете пить коньяк?
– Нет, спасибо, лучше минеральной воды…
Кирилл открыл бутылку «Перье», отхлебнул из своего бокала и скривился.
– О боже!
– Так болит?
– Жутко, – простонал Молоков, – измучился до предела…
– Чего к врачу не пошли?
– Боюсь, – ответил мужик, – бормашину увижу и умру. Прямо в момент.
– Все равно придется идти…
– Ни за что!
– Заражение крови может произойти…
– Не-а, уже не в первый раз, – вздохнул Кирилл, – дней пять поболит и утихнет.
– Вы прямо пещерный человек, – возмутилась я, – сейчас придумали изумительные обезболивающие…
– Не, – тянул свое Молоков, – ни за какие баксы. Может, и больно не будет, только от страха скончаюсь. Все эти инструменты, крючки, палочки… Прямо камера пыток. Буду терпеть!
Я сочувственно вздохнула: если я кого и боюсь, так это стоматологов. Милейшая Танечка Рудых, которой я изредка разрешаю заглядывать в свой рот, один раз призналась:
– Обожаю, когда ты садишься в кресло!
– Почему? – удивилась я.
– А так орешь, так визжишь…
– Что же в этом хорошего? Извини, сдержаться не могу. Ведь не больно совсем! Воплю от страха.
– Знаю, – веселилась Танюша, – а больные в коридоре этого не знают и думают, будто я несчастной бабе челюсть пассатижами выламываю. Отпущу тебя, выгляну в коридор… Никого! Все смылись! Можно идти пить чай. Красота! Приходи почаще.
Так что я очень хорошо понимаю Кирилла. Впрочем, могу попытаться помочь мужику.
– Вы верите в колдунов?
Молоков проглотил коньяк.
– Нет, конечно, разве я похож на идиота? Почему вы спрашиваете?
– Видите ли, у меня была бабушка, очень своеобразная женщина. Все в ней было необычно, начиная с имени, бабусю звали Афанасия. Она курила, с удовольствием прикладывалась к рюмке, обожала компании, до самой смерти носила каблуки, словом, вела себя отнюдь не как пожилая дама. Более того, бабуля самозабвенно играла в карты, в преферанс. Надо отдать ей должное, делала она это великолепно, потому что обладала великолепной памятью и логическим мышлением. Иногда везение покидало ее, нам, например, пришлось переехать из центра в Медведково, потому что Фасенька ухитрилась проиграть гигантскую сумму… Но чаще она все же побеждала. Ее великолепно знали во всех московских квартирах, где шла крупная игра. Вот видите это кольцо?
Молоков кивнул.
– Бабуся обштопала в свое время некоего Ваню Барона, крупного столичного шулера. А тот, совершенно ошеломленный таким поворотом событий, снял с руки перстень и подарил даме. После бабушкиной смерти печатка досталась мне, я практически не расстаюсь с ней, это мой талисман. Так вот, бабушка умела заговаривать зубы…
– Это невероятно, – пробормотал Кирилл, – такого просто не бывает. Ну-ка, дайте сюда колечко.
Я стянула с руки перстень. Кирилл повертел его и сказал:
– Ага, насколько помню, так.
Он нажал куда-то, и перстень… раскрылся.
– Ой, – ахнула я, – надо же! Понятия не имела, что он с секретом. Бабуля об этом не рассказывала…
– Наверное, она сама не знала, – улыбнулся Кирилл, – видите, там внутри фотография, очень крохотная, правда.
Я уставилась на пожелтевшее, еле видное изображение.
– Кто это?
Молоков улыбнулся.
– Иногда жизнь выделывает такие кренделя, что ни одному писателю не придумать… Перед вами изображение моей матери. Дед обожал ее.
– Не понимаю ничего, – пробормотала я, глядя на кольцо.
– Ваня Барон мой дед, – пояснил Кирилл, – вашей бабушкой он восхищался, знаете, кажется, у них был роман.
– Не может быть!
– Отчего же? Сколько вам исполнилось тогда, когда Афанасия получила перстень?
– Ну… Где-то около десяти…
– А бабушке?
– Думаю, в районе шестидесяти… шестидесяти трех…
– Вот видите, еще не вечер! И деду было примерно столько же… Отлично помню, как злилась моя бабка, когда слышала имя Афанасия. Очень редкое, кстати, ни разу больше не встречал такое.
– Его и нет, – ответила я, – есть мужской вариант – Афанасий. Прадед поругался с попом, что-то они не поделили, и когда родилась бабушка, зловредный священник заявил: «Сегодня день святого Афанасия, вот и крестим младенца по святцам. Не хочешь, езжай в город». До ближайшего населенного пункта было семьдесят километров по октябрьскому бездорожью. Отсюда и такое имечко.
– Зато запоминающееся, – улыбнулся Кирилл, – погодите тут минутку.
Он поднялся и вышел. Я повертела в руках перстень. Бывает же такое!
– Любуйтесь, – сказал хозяин, возвращаясь.
В моих руках оказался снимок. Я вгляделась в него и ахнула: бабуся!
Я не принадлежу к сентиментальным натурам и не разглядываю каждые выходные старые семейные фото. Афанасия давно умерла, и в моей памяти она осталась маленькой, сухонькой старушкой с необычайно яркими, не выцветшими, синими глазами.
Но на фото улыбалась немолодая, прекрасно сохранившаяся дама с неизменной папиросой «Беломорканал» в руке. Бабулю запечатлели в ресторане за столиком, заставленным тарелками и графинами. Рядом с Фасей, обняв ее за плечи, сидел крупный мужчина самого благородного вида, одетый в двубортный пиджак с невероятно широкими лацканами.
Фотография была разорвана пополам, а потом склеена.
– В те годы, – ухмыльнулся Кирилл, – по шикарным заведениям, типа «Метрополь», «Прага» или «Интурист», ходили фотографы и снимали клиентов. Вот дед и сделал фото на память, а жена его нашла, разодрала… Жуткий скандал вышел.
– Подарите мне карточку, – попросила я.
– Она одна, впрочем, могу сделать дубликат.
Еще минут десять мы удивлялись невероятной игре судьбы, потом Кирилл спросил:
– При чем тут зубы?
– Афанасия умела их заговаривать и меня научила. Хочешь попробую?
– Давай, – согласился Молоков, – только я не верю во все такое.
– Лучше принеси простой воды, не газированной, не кипяченой…
Хозяин притащил чашку. Я усадила его на стул, взяла фарфоровую кружечку и зашептала:
– Из-за острова Буяна, из-за синего тумана, из-за моря голубого летит белая птица. Правое крыло у нее черное, левое белое. Птица-синица нигде не садится, к рабу божьему Кириллу подлетает, боль забирает. Как эта птица прочь улетает, так пусть и хвороба исчезает. Как вода выпьется, так и здоровье вернется. Пей, раб божий Кирилл, и больше не болей.
Молоков осушил чашку.
– Болит.
– Погоди, торопыга, – ответила я, – через полчаса отпустит. Кстати, заговор этот действует всегда и на всех. У моей бабушки был еще один секрет. Долгие годы, почти до самой смерти, Афанасия сохранила изумительный цвет кожи, без старческой желтизны и пигментных пятен. И морщин у нее было на редкость мало. Каждый раз, умываясь, Фасенька набирала полные пригоршни холодной воды и приговаривала:
– Ангел воды, дай красоту, здоровье, бодрость. Убери морщины.
Хотите верьте, хотите нет, но средство действовало. Сама им пользуюсь, а меня часто незнакомые люди в присутствии Аркадия называют не матерью, а женой парня. Попробуйте сами, и убедитесь!
– Значит, мы с тобой почти родственники, – подвел итог Кирилл, – предлагаю перейти на «ты».
– Так уж давно перешли, – улыбнулась я, – покажи, как действует запор у кольца.
– Зачем я тебе понадобился? – поинтересовался Молоков, после того как я освоила «механизм».