Фима почувствовал, что голоден: позавтракать так и не удалось. «Долго ещё? – подумал с раздражением. – Сидим, друг на дружку пялимся. Дальше-то что?»
За спиной у Фимы послышались шаги. По галерее прошла Надя.
«Тоже ведь не завтракала. В магазин-то осаждаемым можно сгонять?»
В створке окна, отразившей дверной проём и часть галереи за ним, Фима увидел, как Надя остановилась, бросила быстрый взгляд в ту сторону, откуда пришла.
– Папа! – позвала она, перегнувшись через перила. – Папа, ты где?! Кажется, Юля рожает.
Она произнесла это негромко, но дом будто вздрогнул. Заныл, загудел. Брякнулся где-то стул, раздался топот.
– Рожает! Рожает!
Смысл этих слов дошёл до Фимы не сразу. Но как только дошёл – ошеломил и сковал. Всё существо его точно захлопнулось, туго свернулось в защитную позу.
«Нет… только этого не хватало…»
Фима остался стоять как стоял – прильнув к окну, тщетно пытаясь собраться с мыслями, а пространство позади него стремительно наполнялось звуками и движением. Сорвалось и помчалось.
– Где она?
– Сюда, наверх!
– В «скорую» звоните!
В одно мгновение не стало вокруг Фимы унылого утра с милиционерами, с удушливой тишиной, с несостоявшимся крестным ходом.
«Отсюда до ближайшей больницы пилить не меньше часа… А ждать, пока приедут…»
– Юленька! Что?!
На галерею взбежал Сергей. В ответ Юля только выдохнула:
– О-о-ой.
– Говорит, схватки, – сказала Надя. – Начались.
Её било дрожью, она заикалась.
– Господи, отведи, – прохрипел Сергей и бросился вниз.
Фима упрямо таращился в окно. «Сейчас, сейчас… ещё минуту…»
– Как ты, Юленька? Не молчи, – бубнила Надя, нервно пританцовывая перед лестницей, – не в силах, видимо, решить, бежать ли на поиски отца или остаться с Юлей.
Было слышно, как Сергей мечется по первому этажу. Потом по дому прокатился грохот: он принялся вышибать дверь.
Милиционеры во дворе привстали со своих лавок.
Ещё несколько ударов – и треск поддавшегося дерева.
Сергей сбежал во двор. Навстречу ему – как бы нехотя смыкая на ходу шеренгу – двинулись милиционеры. Дубинки перехватили поудобней. Некоторые, отстав, наклонились за шлемами.
– Куда летишь? А? Что там у вас?
Сергей добежал до них, встал, собирался сказать, но вдруг засуетился беззвучно, хватая себя за горло, – и бросился дальше.
Прошёл сквозь милицейскую шеренгу – как ниточку тоненькую порвал.
– Эй! Слышь!
В один прыжок он добрался до выхода. На улицу. Ворота за его спиной пропели: бом, бом.
Двое выскочили следом за Сергеем, бросились догонять.
Из автобуса, к которому бежал Сергей, посыпались остальные милиционеры. Пошли неуверенно навстречу.
В доме возня.
– «Скорую» нужно.
– Не получается! Как с мобильника-то вызывать?
– Напасть какая! Э-эх!
– Что происходит? – раздался голос отца Никифора. – Что это было? Штурмуют?
– Да какой там, – ответили ему. – Другое совсем. У Юли вот… началось.
Фима наконец обернулся, отошёл от окна. Не спеша дошёл до двери.
Мимо проскочил отец Никифор.
Лестница была запружена. Растерянные лица.
В дальнем конце галереи, вытянув прямые ноги и привалившись спиной к стене, сидела Юля. Обе руки прижаты к низу живота. Платок сбился, на лбу блестят капельки пота. Губы покусывает. «Как лицо изменилось, – подумал, разглядывая её, Фима. – Будто высветилось. У бабы Насти, когда умерла, – тоже… только по-другому…»
Над Юлей стоял отец Никифор.
– «Скорую» вызвали? – спросил он Надю.
– «Скорую»-то вызвали? – подхватили его вопрос толпившиеся на лестнице.
– Вызываем!
Отец Никифор наклонился к Юле, не зная, куда девать руки – они будто мешали ему. Обнял её голову, поцеловал в макушку.
Выпрямился, опять наклонился.
– Может, тебе на кровать перейти?
Юля повела тоскливым взглядом вокруг себя.
– Где Серёжа? Не послушалась…
Топот на втором этаже. Выскочили двое, встали как вкопанные рядом с Фимой. У одного в руке надкушенный «сникерс». Фима уловил запах шоколада.
Ощущение нереальности происходящего сгущалось. Гул стоял как в растревоженной голубятне.
– Папа, скорее! – встрепенулась вдруг Надя. – Она рожает.
– Пропустите, – услышал Фима голос отца. – В сторону!
На ходу вытирая руки полотенцем, Степан Ильич протиснулся сквозь столпившихся на лестнице, подошёл к Юле. Отец Никифор отступил на шаг. Перекрестил Юлю, сам перекрестился.
– Мы стояли, разговаривали, – засуетилась Надя. – Она вдруг так… согнулась и…
– Какой срок, Юленька?
– Семь месяцев, пап, – со слезами в голосе ответила за неё Надя.
– Свят, свят, – ахнул отец Никифор.
Степан Ильич заметно помрачнел.
– Дайте телефон!
– Телефон, – как эхо повторила Надя и тут же вынула свой мобильник, подала.
– Так, – Степан Ильич прищурился. – Кажется, помню.
Набрал номер.
Фима слушал будто сквозь сон, как отец разговаривает с каким-то Вениамином Дмитриевичем, как требует от него чего-то.
Поддаваясь странному позыву, Фима приложил руки к животу – так, как держала их Юля.
– Вениамин Дмитрич, Веня… Да погоди ты, потом! У меня женщина… Седьмой месяц беременности. Возможно, преждевременные роды. Это в Солнечном, улица… Что? – Степан Ильич заговорил неожиданно жёстко. – Чтобы ты выслал мне перинатальную бригаду. Да. Вот прямо сейчас… Веня, здесь нет больниц. Ты сейчас направишь мне свою перинатальную бригаду, ладно? Что? Пиши. Ну, запоминай. Посёлок Солнечный, улица Тихая, дом двадцать. Тихая, дом двадцать. Западный выезд, а там прямо по указателям. Христом богом, Веня, попроси, пусть едут быстро. А, вот что – ты перезвони мне, пожалуйста, скажи, какой номер у машины… Нужно. Их милиция на трассе встретит, сопроводит. Потом всё объясню… Слушай, Веня, слушай меня! Ты просто сделай, как прошу, хорошо? Да? Точно?
Он сунул мобильник в задний карман брюк, внимательно посмотрел Юле в лицо.
– Сейчас нужно всем уйти, – сказал Степан Ильич не оборачиваясь. – Вниз. Я позову, если понадобитесь. Антона найдите. В гараже был.
Незнакомо выглядел отец. Говорил незнакомым голосом.
– Идите же, – замахала Надя руками. – Папа – врач. Идите.
Лестница и галерея быстро опустели. Стало тихо. Слышно было, как внизу снимают с петель выбитую дверь. Петли поскрипывали. Шаркали подошвы. Во дворе защёлкала, сипло и неразборчиво заголосила рация. Снова кто-то куда-то бежал.
Присев перед Юлей на корточки, Степан Ильич промокнул ей лоб полотенцем.
Юля, не моргая, уставилась на него, произнесла неожиданно спокойно, своим обычным голосом – но теперь он резал слух:
– А если они не успеют?
– Всё будет хорошо, – будто приказал ей Степан Ильич.
Заметил Фиму. Собирался сказать что-то, но Юля взяла его за подбородок, наклонила к себе.
– А если не успеют?
Надя подошла к отцу, тронула его за плечо. Не оборачиваясь, он отдал ей полотенце, поднялся.
– Батюшка, – сказал он отцу Никифору. – Вы бы тоже… мне осмотреть её нужно.
– Так вы врач? – тихо спросил отец Никифор.
– Врач.
– Акушер?
– Кардиолог.
Пару секунд они смотрели друг на друга.
– Кардиолог?
– Прошу вас, – нетерпеливо сказал Степан Ильич.
Отец Никифор быстрым шагом направился к себе. Но, почти дойдя до двери, выходившей на крыло галереи, что перпендикуляром примыкало к тому, где оставалась сидеть Юля, священник резко развернулся и пошёл назад. Спускаясь по лестнице, бросил Степану Ильичу:
– Нам тоже ехать надо. Навстречу той бригаде.
– Владыко! – окликнула его Юля.
– Держись, дочка. Сейчас.
Во дворе раздался его сочный бас:
– Господин милиционер, будьте любезны, где тут у вас старший?
Степан Ильич снова присел на корточки.
– Юленька, – улыбнулся он. – Слышишь меня, солнышко?
Юля посмотрела на него в упор огромными блестящими глазами.
– Да.
– Схватки есть?
Она отрицательно мотнула головой.
– Вот только один раз. А теперь затихло. Тяжесть. Нехорошо мне.
– По ногам не текло?
– Нет.
– Ложись-ка. Давай помогу. Надя, дай под голову!
Надя подняла валявшийся на пороге балкончика плед, торопливо скрутила:
– Держи.
Степан Ильич уложил Юлю.
– Фима! Не стой там!
Фима послушно шагнул в комнату и закрыл за собой дверь, спиной прислонился.
В окне – блёклое пустое небо, в тёмном зеркале открытой створки – лицо. Фима слегка наклонился в сторону, будто для того, чтобы убедиться, что это его лицо. Да, это он там, в прямоугольнике слева от неба. Кажется, лет сто не оставался один на один с собой… или только кажется? В раннем детстве часто бывало: когда заскучает – встанет у зеркала и смотрит… Хмыкнул в досаде на самого себя: что только не лезет в голову в такие минуты.
«Только бы всё сложилось. Только бы отец справился».
– Мне нужно тебя осмотреть, – слышал Фима из-за двери. – Что ты, милая? Пусти. Так надо.
В дверь постучались. Он отступил, впустил Надю.
Прикрыв за собой дверь, она порывисто его обняла, встала рядом.
– Фим, ты как? Может, вниз пойдёшь, к остальным?
Подумав, он ответил:
– Нет. Я лучше здесь.
– Ты бледный.
– Ерунда. Надя, он роды когда-нибудь принимал?
– Нет.
– А эти, которых он вызвал, скоро доедут?
Надя лишь плечами пожала.
– Меня колотит со страшной силой, – призналась она. – Зуб на зуб не попадает.
– Понимаю, – улыбнулся Фима.
– Ты сейчас совсем как папа улыбнулся. – Надя снова его обняла, но на этот раз не спешила отпускать. – Я чуть-чуть за тебя подержусь, ладно? Мне так легче. Чуть-чуть, ладно?
Ком подступил к горлу. Будто воробей замёрзший, хрупкий к нему прижался – дрожит, защиты просит.
Отрешённость лопнула. Внутри было столько нежности, что Фима испугался: сейчас расплачется. Чуть не бросился бежать. Глубоко вдохнул. Отпустило немного. Шепнул Наде в самое ухо: