– Лучше ли? Нет, нисколько не лучше, – сказал муж в ответ на женины осведомления о здоровье. – Мне никогда не будет лучше, пока вы будете держать этого повара.
– Но, отказав ему, где мы возьмем другого?
– Не мое же дело приискивать поваров. Я не знаю, где вы возьмете другого. В скором времени у вас вовсе не будет повара, я уверен в этом. Мне кажется, вы взяли в дом двух лишних людей, не сказав мне ни слова.
– При таком собрании гостей нам нужны были лишние люди. Пригласить сюда леди Думбелло – и не дать ей прислуги!
– Кто приглашал сюда леди Думбелло? Я не приглашал.
– Однако, мой друг, ты был доволен ее присутствием.
– Чтоб ей провалиться!
И затем наступила пауза. Графиня не противоречила и радовалась, что вопрос о прислуге был замят с помощью леди Думбелло.
– Взгляните-ка на это письмо от Порлокка, – сказал граф, передавая несчастной матери письмо от ее старшего сына.
Из всех ее детей он был одним из любимейших, но ей никогда не позволялось видеться с ним под кровлею своего дома.
– Иногда я думаю, что это величайший из бездельников, с которым мне когда-либо приводилось иметь дело, – сказал граф.
Графиня взяла письмо и прочитала его. Послание это не принадлежало к числу таких, какое отец с удовольствием мог бы получить от сына, но за неприятное свойство его содержания скорее можно винить отца, нежели сына. Автор письма говорил между прочим, что ему не доставляют с надлежащей пунктуальностью известную сумму, и что если он не получит ее, то вынужденным найдется предложить своему адвокату принять меры к взысканию путем суда и закона. Лорд де Курси воспользовался известной суммой денег насчет фамильного имения, чего он, однако ж, не мог сделать без соглашения с своим наследником, а как соглашения этого не состоялось, то он обязан был выплатить из приобретенной суммы старшему сыну определенную часть. Граф смотрел на подобную уплату как на добровольное пожертвование или вспомоществование, между тем как лорд Порлокк считал ее своею собственностью по закону. В этом письме лорд Порлокк не употреблял фраз, в которых выражалась бы сыновняя покорность и преданность. Оно начиналось следующими словами: «Лорд Порлокк сим извещает лорда де Курси», и проч.
– Я полагаю, что он должен получить свои деньги, иначе чем же он будет жить? – спросила графиня с лихорадочной дрожью.
– Чем жить! – прокричал граф. – Значит, вы оправдываете его и находите, что он должен писать к своему отцу подобные письма?
– Я только сожалею об этом, – отвечала она.
– Я сам не знаю, откуда взять денег. Что касается до него, то если бы он даже умер с голоду, я бы сказал только, что так ему и следует. Он служит позором моему имени и моему семейству. Сколько я знаю, он недолго проживет.
– Ах, де Курси! Не говорите об этом таким тоном.
– Каким же тоном я буду говорить? Если бы я сказал, что он составляет для меня единственное утешение, что он живет, как следует нобльмену, что он пользуется отличным здоровьем, что у него добрая жена и несколько законных детей, неужели вы бы этому поверили? Вы, женщины, все легкомысленны. От слов моих он не сделается хуже.
– Но он может исправиться.
– Исправиться! Ему за сорок лет, а когда я видел его в последний раз, он показался мне шестидесятилетним стариком. Ну что же, отвечайте на его письмо, а я не хочу.
– Что же сказать ему насчет денег?
– Почему он не напишет к Гезби на счет своих поганых денег? Зачем он меня беспокоит? У меня нет его денег. Спросите об них Гезби.
Наступила другая пауза, в течение которой графиня сложила письмо и положила в карман.
– Долго ли же Джорж будет оставаться здесь с своей женщиной? – спросил граф.
– Мне кажется, она никому здесь не мешает, – возразила графиня.
– Садясь обедать, я всегда думаю, что сажусь за стол вместе с своей горничной. В жизнь свою не видывал подобной женщины. Не могу понять, как он терпит ее! Впрочем, он, по-видимому, нисколько о ней не заботится.
– Эта связь делает его степенным.
– Степенным!
– Она скоро разрешится от бремени и поэтому должна оставаться здесь. Если Порлокк не женится, то вы знаете…
– Так, значит, он намерен поселиться здесь навсегда? Я вам вот что скажу. Этому не бывать. Ему лучше и легче, чем мне, держать на своих плечах и на плечах жены свой собственный дом и хозяйство, и это вы можете им сказать. Я не хочу, чтобы они были здесь. Слышите ли?
Наступила новая пауза.
– Слышите ли?! – прокричал граф.
– Да, разумеется слышу. Я только думала о том, что вы, вероятно, не захотите, чтобы я их выгнала из дому, особливо теперь, когда так скоро ожидается разрешение от бремени.
– Знаю, к чему это клонится, но этому не бывать. Не хочу, чтобы они были здесь, и если вы не скажете им этого, то я сам скажу.
В ответ на это леди де Курси обещала выразить им волю своего супруга, полагая, быть может, что способ этого выражения самим графом далеко не может подействовать благотворно, в такую особенную эпоху, какая в настоящее время наступала в жизни мистрис Джорж.
– Знаете ли вы, – сказал граф, переменив предмет разговора, – что сегодня приезжал сюда какой-то человек, который называл себя Делем?
Графиня отвечала утвердительно.
– Почему же вы скрываете это от меня?
И при этом начался тот скрежет зубов, который казался таким неприятным и страшным для мистрис Джорж.
– Потому что в этом я не видела никакой важности. Он приезжал повидаться с леди Джулией Дегест.
– Да, то есть он приезжал объясниться насчет этого Кросби?
– Надо так думать.
– И зачем вы позволили этой девчонке быть такой дурой? Вы увидите, что он сыграет какую-нибудь низкую штуку.
– О, никогда!
– Почему же она хочет выйти замуж за такого человека?
– Он настоящий джентльмен, и притом же имеет значение в обществе. Тут я не вижу ничего дурного. В настоящее время так трудно для девушки выйти замуж без денег.
– Значит, поэтому они должны выходить за кого ни попало. Сколько я вижу, так это замужество хуже, чем Амелии.
– Амелия, мой друг, вышла замуж очень хорошо.
– Гм! Вот уж ничего не вижу в этом хорошего. Напротив, по-моему, это чрезвычайно скверно, так скверно, что хуже этого ничего и быть не может. Впрочем, это ваше дело. Я никогда не вмешивался и не намерен вмешиваться в ваши дела.
– Я вполне уверена, что она будет счастлива, она так искренно привязана к этому молодому человеку.
– Искренно привязана к этому молодому человеку!
Тон голоса и манера, с которыми граф повторил эти слова, были таковы, что невольным образом составлялось мнение, что его сиятельство оказал бы блистательные успехи на сцене, если бы только внимание его было обращено на эту профессию.
– Я делаюсь болен, когда слышу подобные вещи. Она хочет замуж, так пусть же на себя и пеняет, я не могу этому помочь, только помните, чтобы здесь не вышло скандала насчет той, другой девушки. Если он из-за нее наделает мне хлопот, то клянусь… я буду ему хуже смерти. Когда же назначена свадьба?
– Говорят, в феврале.
– Чтобы при свадьбе не было каких-нибудь глупостей и издержек. Если она хочет выйти за клерка, так пусть и свадьба будет такая, какая бывает у клерков.
– Он еще до свадьбы получит место секретаря.
– Велика разница! Секретарь! А как вы думаете, что это за люди секретари? Нищие, которые являются никто не знает откуда! Я не хочу, чтобы были дурачества, слышите?
Графиня ответила, что слышит, и воспользовалась первой минутой, чтобы удалиться. Наступила очередь камердинера. После часовой службы он не раз повторял в лакейской, что старый хрыч расходился, точно сатана в аду.
Глава XXVII«КЛЯНУСЬ ЧЕСТЬЮ,Я ЭТОГО НЕ ПОНИМАЮ»
Между тем леди Александрина старалась представить себе как можно вернее все выгоды и невыгоды своего положения. Она не имела ни особенно нежных чувств, ни силы характера, ни возвышенных целей. Много раз она себя спрашивала, была ли настоящая жизнь ее достаточно счастлива, чтобы постоянное пребывание в ней могло удовлетворить ее желаниям, и каждый раз отвечала себе, что перемена на всякую другую жизнь была необходима. Нередко также советовалась она с собой насчет своего звания, которым немало гордилась, и всегда говорила себе, что не может понизить себя в свете без тяжелых мучений. Впрочем, в последнее время Александрина приучила себя к мысли, что гораздо более выигрывала, сделавшись женою такого человека, как Кросби, нежели оставаясь незамужней дочерью своего отца. В положении сестры ее Амелии было много такого, чему она не завидовала, но еще менее было завидного в положении сестры ее Розины. Дом Гезби не отличался таким великолепием, как замок Курси, но все же он не был таким скучным, не служил источником постоянных огорчений и сверх того составлял собственность ее сестры.
– Очень многие выходят замуж за подобных мужчин, – говорила она Маргарите.
– Да, разумеется. Большая, однако же, разница, когда мужчина имеет состояние.
Разумеется, тут большая разница. Кросби не имел состояния, не был даже так богат, как Гезби, не мог держать экипажа, не имел загородного дома, зато он был светский человек, пользовался в обществе большим уважением, чем Гезби, мог, по всей вероятности, занять высокое место в своей профессии, и вообще был видный мужчина в строгом смысле этого слова. Конечно, леди Александрина отдала бы преимущество джентльмену с пятью тысячами фунтов годового дохода, но как подобного джентльмена не оказывалось, то почему же бы ей не быть за мистером Кросби, чем вовсе не иметь мужа? Она не была влюблена в мистера Кросби, но надеялась, что может жить с ним комфортабельно, да и вообще быть замужем дело хорошее.
Александрина составила себе правила, по которым должна была исполнять свой долг в отношении к мужу. Ее сестра Амелия была полной госпожой в своем доме, управляя всем умеренно и сносно, доставляя таким управлением пользу своему мужу. Александрина боялась, что ей не позволят управлять, но что, во всяком случае, она попробует. Она употребит все усилия, чтобы доставить мужу спокойствие, будет в особенности стараться не раздражать его напоминанием ему о своем высоком происхождении. В этом отношении она будет весьма кроткою, если пойдут дети, она будет заботиться о них так, как будто отец их обыкновенный пастор или адвокат. Много думала она также о Лилиане Дель, задавала себе различные вопросы с цел