– Впрочем, для вас это все равно, – продолжала Амелия, – сердца, однажды соединенные, никогда не должны быть разъединены, не правда ли? – И она повисла на его руке в то самое время, когда они достигли гостиной.
– Сердца и стрелы – все пустяки, – сказал Джонни, – по-моему, лучше никогда не жениться. Здравствуйте, мистер Люпекс. Что с вами случилось?
Мистер Люпекс сидел на стуле, посреди комнаты, закинув голову за спинку стула. В его позе виден был человек, удрученный безутешным горем, голова его, по-видимому, готова была свалиться и покатиться по полу, следуя направлению, которую бы ей назначил ее владелец. Руки его висели вдоль задних ножек стула, так что пальцы почти касались пола, мисс Спрюс сидела в одном углу комнаты, сложив руки на коленях, а мистрис Ропер стояла на прикаминном коврике, крайне разгневанная и с весьма суровым выражением. Гнев распространялся не на одну мистрис Люпекс. Мистрис Ропер очень надоел и мистер Люпекс, и она нисколько не стала бы горевать, если бы и он тоже убежал, оставив за собою столько своего имущества, сколько было бы необходимо на уплату долга за квартиру.
Мистер Люпекс не шевельнулся, когда к нему отнесся Джонни Имс, но в голове его заметно было какое-то судорожное движение, означавшее, что прибывший в гостиную только увеличил припадок агонии. Стул задрожал под ним, пальцы вытянулись еще ближе к полу и тоже задрожали.
– Мистер Люпекс, мы сейчас садимся обедать, – сказала мистрис Ропер, – мистер Имс, где ваш друг, мистер Кредль?
– Право, не знаю, – отвечал Джонни.
– А я так знаю! – сказал Люпекс, выпрямляясь во весь рост и в то же время опрокидывая стул, который еще так недавно его поддерживал. – Изменник! нарушитель семейного счастья! Я все знаю! Где бы он ни был теперь, эта вероломная женщина в его объятиях. О, если бы он был здесь!
Выразив это желание, Люпекс произвел такое движение руками, которое, кажется, означало, что если бы этот несчастный молодой человек был в настоящем обществе, то он разорвал бы его на клочки, сложил бы их вместе, плотно бы притиснул их и потом швырнул бы чрез бесконечное пространство в царство князя тьмы.
– Изменник! – снова воскликнул он, кончив страшные жесты. – Коварный изменник! Подлый изменник! Она тоже! – Потом вспомнив об этом более нежном субъекте, Люпекс приготовился упасть на стул в новом припадке, но, увидев, что стул лежит на полу, он поднял его, снова закинул голову за спинку и снова вытянул пальцы до самого ковра.
– Джемс, – сказала мистрис Ропер своему сыну, который в эту минуту вошел в комнату, – не лучше ли тебе посидеть с мистером Люпексом, пока мы обедаем. Пойдемте, мисс Спрюс, я очень жалею, что вас должны беспокоить подобные вещи.
– Ах, мне все равно, – сказала мисс Спрюс, приготовляясь выйти из комнаты. – Ведь я старуха.
– Должны беспокоить, – сказал Люпекс, вставая со стула, может быть не имея ни малейшего расположения оставаться наверху в то время, когда обед, за который рано или поздно пришлось бы заплатить, будет уничтожен без его присутствия. – Должны беспокоить! О, я как нельзя более сожалею, что мои несчастья должны беспокоить других. Что касается до мисс Спрюс, то я взираю на ее личность с глубочайшим уважением.
– Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, ведь я старуха, вы знаете, – сказала мисс Спрюс.
– Нет! клянусь небом, я обращаю большое внимание! – воскликнул Люпекс и поспешил схватить руку мисс Спрюс. – Я всегда буду смотреть на старость, как имеющую права…
Но особые права, которыми мистер Люпекс хотел наделить старость, остались неизвестными для обитателей дома мистрис Ропер, потому что в этот самый момент отворилась дверь, и в комнату вошел мистер Кредль.
– Вот молодец! – сказал Имс. – Изволь-ка оправдываться.
Кредль, входя в дом, слышал шум, но не разобрал по этому шуму, что в гостиной бушевал мистер Люпекс. Увидев лицо этого джентльмена, он сделал легкое движение назад.
– Клянусь честью… – начал было он, но ему не удалось докончить своей речи.
Люпекс, опустив руку уважаемой им леди, в один момент налетел на молодого человека, и Кредль задрожал в его руках как осиновый лист, впрочем, не совсем как осиновый лист, потому что последний во время дрожания не является с закрытыми глазами, разинутым ртом и высунутым языком.
– Перестаньте, – сказал Имс, подбежав на помощь к другу. – Это никуда не годится, мистер Люпекс. Вы немножко выпили. Лучше подождите до завтрашнего утра и тогда объяснитесь с Кредлем.
– До завтрашнего утра? Ехидна! – вскричал Люпекс, не выпуская из рук своей жертвы и в то же время глядя через плечо на Имса. Кого он называл ехидной, определить было трудно. – В состоянии ли он возвратить мне жену мою? В состоянии ли он возвратить мне мою честь?
– Кля… я… я… нусь…
Но в эту минуту бедный мистер Кредль тщетно старался клятвою доказать свою невинность и представлять свою честь порукою в своей непорочности относительно мистрис Люпекс.
Люпекс все еще держал своего врага за галстук, хотя Имсу и удалось схватить его за руку и воспрепятствовать движениям его и приступу к новой атаке.
– Джемима, Джемима, Джемима! – кричала мистрис Ропер. – Беги за полицией, беги, беги за полицией!
Амелия, однако же, обладавшая большим присутствием духа, чем ее мать, остановила Джемиму в то время, когда последняя пробиралась к одному из окон, выходящих на улицу.
– Останься на своем месте, – сказала Амелия. – Они сейчас успокоятся.
И действительно, Амелия была права. Призвать полицию, когда в доме шум, то же самое что позвать пожарных, когда в кухонной трубе загорится сажа. В подобных случаях с соблюдением осторожности саже дают время прогореть без участия пожарных. Я расположен думать, что в настоящем случае прибытие полиции не принесло бы существенной пользы ни той, ни другой стороне.
– Клянусь честью… я ничего о ней не знаю… – Это были первые слова, которые в состоянии был выговорить Кредль, когда Люпекс по настоянию Имса ослабил галстук.
Люпекс обратился к мисс Спрюс с язвительной улыбкой:
– Вы слышите его слова! Этого хищника домашнего блаженства. Ха-ха! Говори мне, куда ты отвез мою жену?
– Если бы вы мне подарили английский банк, я и тогда сказал бы: ничего не знаю, – отвечал Кредль.
– И я убеждена, что он ничего не знает, – сказала мистрис Ропер, подозрение которой против Кредля начинало уменьшаться.
Но с уменьшением подозрений уменьшалось к нему и ее уважение. То же самое было и с мисс Спрюс, и с Амелией, и с Джемимой. Сначала все они считали его страшным глупцом за побег с мистрис Люпекс, а теперь начинали считать его жалким созданием, потому что он этого не сделал. Если бы он совершил такую вопиющую глупость, его бы считали интересным глупцом, а теперь, когда все подозревали, что он знал о мистрис Люпекс нисколько не больше того, что знали они сами, Кредль становился в их глазах тем же глупцом, только без всякого интереса.
– Конечно, он ничего не знает, – сказал Имс.
– Не больше моего, – сказала Амелия.
– Самая наружность доказывает его невинность, – сказала мистрис Ропер.
– Совершенная правда, – сказала мисс Спрюс.
Люпекс повертывался то к одной, то к другой даме, когда они защищали подозреваемого им человека, и потрясал головою при каждом произнесенном уверении.
– А если он не знает, так кто же может знать? – спросил Люпекс. – Разве я не видел, что творилось между ними в течение последних трех месяцев. Есть ли какой-нибудь смысл в предположении, чтобы такое создание, какова жена моя, всю свою жизнь наслаждавшаяся всеми удобствами, могла убежать от меня в обеденное время, унеся с собою все мое имущество и все свои драгоценности, и чтобы к этому побегу никто ее не подстрекал, никто не помогал ей? Может ли такой человек, как я, поверить подобной сказке?
Произнося эту речь, мистер Люпекс ходил взад и вперед по комнате и при самом заключении с ожесточением швырнул на пол носовой платок.
– Я знаю, как мне следует поступить, мистрис Ропер, – сказал он. – Знаю, какие должно принять меры. Завтра же утром поручу это дело моему стряпчему.
Сказав это, Люпекс поднял платок и спустился в столовую.
– Ты и в самом деле ничего не знаешь? – спросил Имс своего приятеля, взбежав наверх вымыть руки и обменяться с Кодлем парою слов.
– О ком… О Мэри? Я не знаю, где она, если ты спрашиваешь о ней.
– Разумеется о ней! Другого вопроса тут и быть не может, и что тебя заставляет называть ее Мэри?
– Это нехорошо, признаюсь, нехорошо! Но ты знаешь, что слово иногда само собой сорвется с языка.
– Сорвется! Знаешь ли, что, любезный? Ведь ты готовишь себе неприятную историю, и из-за чего? Этот сумасброд, пожалуй, притянет тебя в полицию за кражу его вещей.
– Но, Джонни…
– Да я все знаю. Разумеется, ты их не украл, да и нечего было украсть. Но если ты будешь продолжать называть ее Мэри, то увидишь, что он к тебе привяжется. Мужчины не называют чужих жен таким образом.
– Разумеется, между нами была дружба, – сказал Кредл, которому как-то нравилось смотреть на этот предмет с своей точки зрения.
– Ну да, сначала ты был в дружбе с ней, а потом она выманила у тебя деньги, вот тебе и начало и конец. Если ты будешь продолжать показывать свою дружбу, у тебя выманят еще больше денег, ты делаешь из себя настоящего осла, вот и все тут.
– А ты кого сделал из себя в отношении этой девчонки? Бывают, мистер Джонни, ослы похуже меня.
Так как Имс не имел готового ответа против подобного отпора, то он оставил свою комнату и сошел вниз, за ним вскоре последовал и Кредль, так что через несколько минут все постояльцы мистрис Ропер обедали за ее гостеприимным столом.
Тотчас после обеда Люпекс ушел, и разговор в верхнем этаже о побеге мистрис Люпекс сделался общим.
– На его месте я бы не стала и беспокоиться о ней: пусть ее живет, как знает, – сказала Амелия.
– Ну да, и потом иметь удовольствие платить по ее векселям, – заметил брат Амелии.