Все, что за это время случилось, произойти было должно. Сделать попытку меня полностью ограбить – входило в твои планы давно.
Какая дочь после этого может заикнуться о любви!
Оставь меня в покое и будь счастлива.
Я от всего сердца молюсь за тебя, чтобы ты была счастлива!..
У меня болит сердце при упоминании твоего имени. Не знаю, что будет дальше, но пока я не в состоянии с тобой общаться. Я точно знаю, что никогда, ни в какой тяжелый час, не попрошу у тебя помощи. Но вот тебе я не откажу, если тебе действительно будет необходима помощь. Конечно, если у меня будет возможность.
Кстати, я не предлагала заниматься с Петей по Скайпу. Ты эту идею развивала. У меня нет для этого сил. Я и так по полдня и более занимаюсь домашними делами и еле жива от усталости. Я всего лишь обещала пригласить Петю в гости, когда у нас будет дом. Приглашение это остается в силе. Петя мне искренне очень симпатичен. Я бы хотела, чтобы мои отношения с Петей не зависели от наших отношений.
Катерина, ты живешь с тем, что тебе все время чего-то недодали. Даже когда ты говоришь о своей прошлой любви ко мне, то непременно через упреки…
Я тоже тебя любила. Желаю тебе только добра и счастья. Прошу об одном – оставить меня в покое.
Тетенька с поросенком (так, кажется, ты меня как-то раз назвала)
От кого: KatiAviotova
Тема: Re: Вопрос
Дата: Sat, 08.07.2012 at 3:12 PM
Кому: Alla
Это ты не видишь, что все началось с тебя, с твоей жадности и твоего нежелания хоть что-то сделать для своего ребенка. Я никогда не собиралась тебя грабить, как ты выражаешься. Но в твоем понимании это не так. Когда я просила тебя продать квартиру, ты даже не хотела это обсуждать, а сразу грозила мне тем, что мы поругаемся навсегда и я тебе больше не дочь. Ты не хочешь смотреть правде в глаза, потому что тебе неприятно будет увидеть результат твоих поступков и отношения, того, какая ты на самом деле. Твои многочисленные слова о том, что ты не будешь ждать для бабушки ортопедический матрас, необходимый ей после операции, потому что тебе надо в Третьяковку, и прочие высказывания. Это ты подала в суды, ты искала рейдеров и хотела меня изничтожить, вместо того чтобы поговорить, как я предлагала. И я предлагала тебе сохранить твою квартиру на Тверской. Мне жаль, что ты не видишь истины. Ты получила свои деньги, больше, чем тебе бы дали твои рейдеры за долю. И тебя никто не ограбил, все было честно. Неужели ты думаешь, что если бы я хотела ограбить тебя, то не сумела бы это сделать? У меня никогда не было такой цели. И когда агентство «Золотой домик» предлагало мне это сделать, я отказалась. Но, очевидно, ты судишь людей по себе, по тому, как поступила бы сама. И каждый раз, когда я хотела поговорить, ты отказывалась. Потому что ты всегда хочешь, чтобы только по-твоему и никак иначе.
Петя, когда подрастет, сам решит: общаться ему с тобой или нет.
Думаю, пока ты не поймешь, что все дело в твоем отношении ко мне, твоих придуманных страхах, в самооправдании твоего зла – общаться нам совершенно незачем.
И зачем ты тогда играла с нами, со мной и Петей, во время своего приезда? Боялась ограбления или надеялась обмануть снова, а потом послать к черту?
Пуды зла на твоей карме висят, мама, оттого что ты не хочешь увидеть правду. Я никогда не хотела тебя обокрасть или обмануть, я любила тебя и всегда старалась сделать все, что могу, чтобы помочь.
Ладно, бог тебе судья. Я не держу зла, хотя мне очень больно и обидно.
Единственное благо во всей этой ситуации – поступки моей бабушки и моей матери научили меня относиться к людям с любовью, прежде всего к моему сыну. Я очень люблю его, и он меня любит. И это действительно счастье. Но я постараюсь не слишком боготворить его, чтобы он потом не вырос эгоистом. Впрочем, этого не случится. Мой сын – самый ласковый и добрый ребенок на свете. И ради этого действительно стоит жить и радоваться жизни. А тех, у кого в душе пустота и ад, мне просто жаль. Но единственное, что хочется – поскорее развязаться с этой историей и вычеркнуть этого человека из моей жизни и памяти навсегда. Если бы можно было сделать лоботомию на отдельные участки мозга, отвечающие за память! Но я не могу.
Порой мне кажется, что я не права, а истина на ее стороне. Она подарила мне самое ценное – жизнь, а остального я должна добиться сама. Если она не хотела давать мне что-то еще, по большому счету, это ее право. Разве я заработала эту квартиру по праву рождения? Возможно, да, или нет. В конце концов, она не сдала меня в приют, иногда пыталась заботиться, кто знает, может, и пыталась любить… Мое дело считать, что я должна сделать как мать для своего сына, ведь я это я… Она же другой человек, гениально одаренный, практически живущий в ином измерении…
Я запуталась. Истины не существует. Мы можем принять любое решение, видеть мир каждый со своей колокольни и быть правыми при этом, и у каждого будут свои сторонники, сочувствующие, поддерживающие именно тебя.
Иногда я пытаюсь стать ею, посмотреть на всё с ее точки зрения, ее глазами, прочувствовать ситуацию ее сознанием, ее сердцем… На некоторое время я вселяюсь в нее: гневаюсь, обижаюсь, жалею себя, а потом в ужасе возвращаюсь обратно – я не могу принять мир таким, каким видит его она. В моем есть самый любимый ребенок, верные друзья, от которых я ничего не жду и не ищу выгоды, есть иные ценности кроме творчества и славы. Если бы мне было дано выбирать: баснословное богатство, известность и одиночество или то, что я имею сейчас, я бы, не колеблясь, выбрала второе.
Глава 10. Fuckты биографии
Утром от Максима приходит смс с предложением пообедать в кафе «Пушкинъ» и обсудить интервью. Разумеется, я соглашаюсь. Мне не терпится приоткрыть дверь и заглянуть в его жизнь, пусть даже через замочную скважину. Мое утро начинается с Нино Катамадзе, крепкого кофе и солнца, льющегося в окно… Я танцую обнаженная по квартире, собираясь на встречу, и улыбаюсь наступающему дню. Я не знаю, что он принесет, но мне кажется, что это будет нечто потрясающее… В последние дни моя чуткая любовь к миру приобрела еще более яркие оттенки. Я замечаю мелочи, которых не видела раньше, более остро на них реагирую и создается ощущение, что я чувствую мир всей кожей, каждым атомом тела и души.
Иду по Тверской улице, заглядывая в витрины магазинов, обнимаю взглядом любимые дома, их привычную и родную красоту, среди которой выросла. Я помню эти дворы, переулки, крыши… Я обжила их, как голубь, еще в детстве. Это мой дом. Эти сталинские здания кажутся мне не построенными, а самостоятельно выросшими из земли и потому естественными в отличие от современных зеркально-убогих собратьев, чужеродных пасынков от архитектуры.
Прихожу на десять минут раньше, но Максим уже сидит за столиком и общается с коммуникатором. Он жестом указывает на меню и показывает пальцами «две минуты».
Выбираю из меню «Telnoye – изъ рыбъ речныхъ тельное, до рыхлого фаршу тяпанное, передъ отпускомъ съ обеихъ сторонъ сжаренное» и бокал «Шато О-Бельянъ Антръ-Меръ (белое)». Мне нравится их ресторан со старинной русской дворянской кухней и вся атмосфера этого заведения. Максим предпочитает мясо и красное вино, поэтому заказывает филе миньон и итальянское красное Бароло «Дзонкера». Официанты вышколены, предельно внимательны, но не докучливы, поэтому мы можем спокойно поговорить.
Когда официант отходит, Максим протягивает мне очередную флешку и распечатку интервью для ознакомления. Я быстро пробегаю глазами ответы и взглядываю на него.
– Можно будет тебе задать еще несколько вопросов, не для журнала?
– Попробуй, если я сочту их уместными, отвечу.
– Мне очень хочется узнать, в какой семье ты рос, кто твои родители, во что ты любил играть маленьким, как понял, что ты доминант и что привело тебя к таким практикам…
– Ну что ж… Мой отец сначала был видным партийным деятелем, а потом стал владельцем успешной строительной компании, мать – кандидат наук, преподаватель университета, специалист по французской поэзии эпохи романтизма, одним из основателей которой был Теофиль Готье. Наиболее известное имя поэта той эпохи – Бодлер. Отец по сути человек довольно простой, очень хотел, чтобы в доме все было по высшему разряду, поэтому в семье царил строгий распорядок для всех: завтрак, обед, ужин – четко по расписанию и для всех членов семьи одновременно, за редким исключением. Образованию уделялось много времени, и ко мне всегда приходили частные учителя: по французскому и английскому языкам и математике. Русским языком и литературой я занимался с матерью. Отец настоял, чтобы я еще ходил в секцию бокса, потому как полагал, что я должен уметь постоять за себя. Считал, что это выработает силу моего характера и упорство в достижении цели. Сначала мне все давалось с трудом, я рос довольно болезненным и хилым ребенком, так что процесс закалки проходил медленно и с перерывами на простуды, растяжения связок и другие травмы. Когда я научился драться и сумел поставить себя среди своих сверстников в школе и во дворе – начал собой гордиться и понял, что стать сильным, – правильно. Это помогает быть лидером, закаляет характер и выдвигает тебя на одно из первых мест в жизни. И я благодарен отцу за эту довольно суровую науку. Моя мать считала, что человеку надо культурно развиваться, интеллект помогает в жизни не меньше, чем умение махать кулаками, поэтому неусыпно бдила за моими другими успехами. Конечно, жесткий и неусыпный контроль меня порой раздражал, но ослушаться было немыслимо, поэтому я набирался терпения и ждал того момента, когда смогу жить самостоятельно. Учитель по боксу прочил мне спортивную карьеру, но родители решили, что это ни к чему, и я с ними согласился. Мой выбор института отцу категорически не понравился, поэтому, чтобы угодить ему, я учился сразу на двух факультетах разных университетов: менеджмента и психфак. Свободного времени почти не оставалось, поэтому большинство студенческих пьянок и загулов прошли мимо. Может, именно поэтому девушки обращали на меня пристальное внимание и всячески пытались понравиться. Сходив на пару вечеринок и увидев, что там все отдаются всем и в общаге творится чуть ли не свальный грех, я сделал вывод, что подобные мероприятия меня не устраивают. Мне скучно и омерзительно. Как-то раз, на одной из лекций, я приметил симпатичную девушку. Она тоже довольно часто посматривала в мою сторону. Через несколько дней, выходя из аудитории, мы столкнулись, и я уронил книжку. Она быстро опустилась на колени, подняла ее и протянула мне. Я стоял, смотрел на ее коленопреклоненную позу и чувствовал сумасшедшую эрекцию. Мы стали встречаться. Ее звали Лиза. Она отдавалась мне с готовностью в любое время, в любом месте. Скоро мне это прискучило. Я попытался закончить отношения, но она печально и неотступно следовала за мной по пятам всюду. Я стал прилюдно целовать других сокурсниц, назначал им свидания – ничего не помогало. Казалось, у Лизы совершенно нет гордости. Однажды в раздевалке я подошел к ней и спросил, сколько это может продолжаться. Она разрыдалась, сползла на холодный мраморный пол, обняла мои колени и ответила, что не сумеет без меня жить. Я отвесил ей пощечину, а потом грубо взял ее прямо там, благо, что на дворе стояла зима, и за многочисленными куртками и шубами нас не было видно. Наслаждение внезапно оказалось непередаваемо сильным, и наши взаимоотношения перешли на новый уровень. Я унижал, трахал, доминировал – Лиза подчинялась. Любви и ласки в тех отношениях не существовало. Понемногу мне стало надоедать и это. Я посмотрел «Историю О», «Последнее танго в Париже», «Эммануэль», «Девять с половиной недель», «Пианистку» и другие фильмы. Исподволь приходило осознание, что мне нужны отношения подобного плана, прос