signore? Вы больны? Позвать служащего?
Служащий только что плюхнул в бассейн одышливую толстуху — супругу одноногого джентльмена; брызги полетели во все стороны, и отовсюду раздались проклятия.
— Нет-нет… ничего.
Но Тристано и в самом деле было не по себе. Купальщикам советовали накануне процедуры разбавлять вино водой, чего Тристано не делал: напротив, последние два вечера он безрассудно, хотя и вполне целеустремленно, осушал перед сном целых две бутылки, и в его снах налитая бургундским физиономия графа претворялась в изрядно нахмуренный образ лорда У***.
— Если угодно, мы можем путешествовать инкогнито, — продолжала ее светлость, словно зачарованная этой перспективой. Очевидно, в минуту благодушия, когда отношения между супругами потеплели, лорд У*** описал жене их бегство через Ломбардскую равнину. — Переодетыми, до самого Эдинбурга. Можно будет купить платье у костюмера на Уэстгейт-стрит и придумать себе новые имена. А можно, если пожелаете, отправиться и на вашу родину. Я, полагаю, сошла бы за графиню…
Итак — еще одно бегство. Безмолвно слушая, как ее светлость рисует картины их новой совместной жизни, Тристано испытывал такую же отрешенность, как если бы она всерьез описывала судьбу неких любовников, которые, бездумно отдавшись игре Фортуны, смело противостоят недругам, бросают вызов опасностям, рискуют и кошельком, и головами. Тристано уже почти готов был убедить себя: игра стоит свеч, но тут что-то — не голая ли нога ее светлости? — коснулось его лодыжки, и он ощутил прилив тепла, который никак нельзя было целиком приписать температуре источника. Тристано внутренне уже соглашался с последним предложением ее светлости: раздобыть грубые башмаки и устремиться вдвоем в горы Шотландии, однако внезапно на поверхность вынырнула голова человека, который, по-видимому, и задел под водой его лодыжки.
— Мистер Трамбулл! — вскричала ее светлость, с шумным всплеском откинувшись назад. — Сэр! Что, за шуточки? Вы меня до смерти напугали!
Священник весело крякнул, стирая воду с черепа — в отсутствие парика совершенно голого и, вследствие недавнего погружения в горячую стихию, цветом напоминавшего сваренного рака.
— Я вас сперва и не увидел, — заговорил он, щуря серые глаза и подскакивая в воде, точно поплавок. — Тут, в бассейне, все сплошь застлано паром.
— И мы вас тоже не видели, — настойчиво заявила леди У*** тоном, недвусмысленно дававшим понять, что именно такой поворот дела был бы для нее наиболее желателен.
Священник намека не уловил и, взбурлив воду, поместился между ними посередке. Расспросив обоих о самочувствии и с особенным участием осведомившись о состоянии голоса Тристано, он принялся описывать костюмы намеченного маскарада.
— Я, сдается, слышал только что, как вы упомянули костюмерную на Уэстгейт-стрит?
Несмотря на жаркую атмосферу купальни, румянец, пылавший на лице леди У***, сменился смертельной бледностью.
— Вне сомнения, вы ослышались, сэр, — с усилием пробормотала она, озираясь по сторонам с плохо скрытым отчаянием. Ее мушка соскользнула еще ниже к губам, краска возвращалась на лицо пятнами. Однако священник не стал допытываться дальше.
— У этого пройдохи цены мне не по карману, и я хочу соорудить себе костюм собственными руками. Да, буду работать простой швеей! Это ведь сущий пустяк — изготовить простой костюм ничего не стоит, самый простой. — Мистер Трамбулл широко улыбнулся, обнажив ряд зубов, которые в большинстве своем капитулировали перед разбойными набегами табачных залпов.
— И что же, — спросил Тристано, когда ее светлость, пристально изучавшая теперь этого прилипалу, не попалась на крючок радушной улыбки, — что именно, сэр, будет изображать ваш костюм?
Рот мистера Трамбулла растянулся до самых ушей.
— Смерть, — ответствовал он с ликованием, обычно редко сопутствующим этому понятию. — Мрачную жницу душ людских!
Пока он описывал черный плащ и косу, которую намеревался соорудить из папье-маше и метлы, лицо леди У*** вновь залила неестественная бледность. Тристано почувствовал, как ее ногти впились под водой ему в локоть. И сразу же вслед за этим лишенная телесной оболочки голова священника внезапно двинулась по направлению к леди У***, сам он по пояс вынырнул из воды и, без малейших церемоний, запечатлел на губах ее светлости страстный поцелуй.
— Мистер Трамбулл!
Возмущенная до предела леди У*** потребовала немедленно объяснить причины подобной наглости, но похожий на кряканье громкий смех священника заглушил все протесты. Кое-как совладав с приступом веселости, священник растолковал, что, поскольку мушка на лице ее светлости, постепенно сползавшая вниз, достигла уголка ее губ, он всего лишь подчинился условному сигналу.
— Разве не общеизвестно, что мушка возле глаза обозначает целомудрие, а расположенная вблизи рта застенчиво призывает к поцелую, и кто же тогда, скажите на милость, осмелится ослушаться?
На прощание священник снова закрякал, и его лысая голова, прежде чем вновь исчезнуть с поверхности, запрыгала поплавком в клубах горячего пара.
Выслушав это объяснение, леди У*** порывисто содрала мушку с лица и швырнула ее в воду. А потом, не дожидаясь помощи служащего, одна выбралась из бассейна; из-за напитанных водой юбок движения ее сделались медленными и затрудненными, как у лунатика. Губы она непрерывно отирала носовым платком с таким ожесточением, словно и вправду поверила, что поцеловала ее сама Смерть.
Спустя три дня, в продолжение которых, вопреки обычаю, мистера Трамбулла было почти ни видно, ни слышно, он осторожно постучал в дверь Тристано. До маскарада оставалось три дня. К этому времени Тристано и леди У*** постарались забыть о дерзкой выходке священника в Кингз-Бат. Точнее, желали помнить только одно, а именно: наутро после бала-маскарада они покинут Бат — и Англию — навсегда.
— Скажите, пожалуйста, — спросил мистер Трамбулл, просунув в дверь разве что кончик носа, — не найдется ли у вас, signore, какой-нибудь газеты?
Тристано ответил отрицательно, сознавшись, что по-английски, к сожалению, читает с трудом и потому особой потребности в газетах не испытывает.
— Видите ли, — продолжал священник, словно и не слышал этого объяснения, — я сейчас мастерю косу, а газетная бумага у меня, к сожалению, кончилась.
Через дверной проем виднелась штуковина из газетных обрывков, кое-как слепленных обильным количеством клейстера, — в виде полумесяца, который крепился к верхушке метлы.
— Быть может, у леди У***, — за эти вырвавшиеся слова Тристано готов был прикусить себе язык.
Мистер Трамбулл, все еще торчавший на пороге, отставил недоделанную косу в сторону и покат чал головой.
— Боюсь, что ее светлость… гм-гм… Не позволите ли войти? Благодарю вас, signore.
Мистер Трамбулл уселся в кресло с камышовым сиденьем и принялся вращать метлу в ладонях так, словно собирался ее концом провертеть дырку в полу; несколько ошметков клейстера разлетелись по комнате, однако, погрузившись в раздумье, он этого даже не заметил.
— Нет, — проговорил он, — боюсь, милой леди я не по вкусу, и все тут. Да-да, именно так, уверяю вас. Но разве я могу ее за это упрекнуть? — На губах священника заиграла гадкая ухмылка, обнажившая пожелтевшие от табака зубы. — Конечно же, нет. Я, смиренный клирик? Она выше меня положением, каковое я обязан чтить. Скромный представитель духовенства… — Фраза оборвалась на полуслове.
— Благородное призвание… — начал было Тристано, однако голос его тоже осекся.
Внимание священника переключилось на острие косы. Критически его изучив, он поинтересовался:
— А что наденете на маскарад вы, сэр? Умоляю, скажите, — настаивал он, видя, что Тристано колеблется. — Мы же с вами, надеюсь, друзья. Ради Бога, не таитесь. К чему нам всякие увертки и отговорки?
— Узнать меня будет легче легкого, — сдался, наконец, Тристано, — я оденусь Филомелой. — Он указал на оперный костюм, висевший в armoire. Сьюзи пришлось повозиться с пятнами крови: много раз она отмачивала ткань в сернистом растворе. — Так мне легче будет петь.
— Вот как! — Мистер Трамбулл подался вперед. — А… а леди У***?
Тристано замялся.
— Я не могу… то есть не смею…
— Да ну, бросьте, — не отставал священник, размеренно ударяя своим изделием о пол. — Мы ведь отправимся вместе, все втроем. — Тук-тук-тук!
— Этот костюм дал ее светлости я, — помедлив, выдавил из себя Тристано, — он очень дорогой… Ну хорошо, сэр, я вам его покажу.
Прекратив постукивание, мистер Трамбулл во все глаза следил за Тристано, который откинул крышку одного из двух чемоданов и показал лежавший сверху свернутый костюм.
— Да-а, вот это красота! — одобрительно присвистнул священник. — Турецкий, если не ошибаюсь? Господи, что за вышивка! А каков ультрамарин — прекраснейший цвет! Да ее светлость всех поголовно сведет с ума, клянусь честью!
Тристано опустил крышку — и восхищенные восклицания тотчас смолкли, точно были убраны в чемодан.
— Костюм, надо сказать, самый что ни на есть подходящий к случаю, — небрежно заметил священник, борясь с метлой, которая мешала ему раскурить трубку.
— Не понимаю.
— Если память мне не изменяет, его светлость сколотил себе состояние путем торговли с Турцией?
Это было именно так. Точнее, основная часть богатства, унаследованная им от отца, первого лорда У***, который (до того, как был возведен в звание пэра в награду за любезности финансового свойства, оказанные им королю Вильгельму в начале его правления) пожал существенный коммерческий урожай с военной компании против турок в Средиземном море под предводительством венецианского адмирала Франческо Морозини. Его светлость — то есть сын первого лорда У*** — и сам предпринял ряд честолюбивых вояжей в сторону Леванта, однако таковые, следует отметить, не содействовали сколько-нибудь заметному улучшению фамильного благосостояния.
— Да, — рассеянно отозвался Тристано. — .Пожалуй, вы правы.