— Хотелось бы услышать вашу версию событий.
— Как вы про меня узнали? — Грейс хмуро щурилась поверх чашки с кофе.
— Из местной газеты. — Это было недалеко от правды. Почему-то казалось неразумным извещать домработницу о беседе с доктором Стилуэллом. — Там сказано, что тела обнаружили садовник Эрл Уилкс и его жена Грейс… Вот я и провел небольшое изыскание в телефонном справочнике. — Кэмпбелл улыбнулся.
Грейс молчала.
— Я всем сердцем соболезную вашей недавней утрате, миссис Уилкс, — проникновенно сказал сыщик.
Вышло неуклюже, но вполне искренне.
Глаза женщины словно тонули в лице. Его нездоровая припухлость — видимо, следствие гормональных препаратов — стерла некогда миловидные черты. Этой невысокой и, в общем, изящной старушке в светло-зеленом спортивном костюме и кроссовках с помпонами на вид было под семьдесят; рядом со стулом она пристроила пару костылей, обвитых веселенькими шифоновыми косынками, оранжевой и желтой.
Трудно представить кого-то менее похожего на миссис Данверс.
Грейс опустила чашку, высыпала в кофе пакетик сахарина и неспешно проговорила:
— Эрл был хороший человек. В конце шибко мучился. Ни слова жалобы. Дозвольте кое о чем спросить, мистер Армур…
— Конечно, все, что угодно, — кивнул Кэмпбелл.
— Зачем опять ворошить печальную историю? Это случилось давно, я рассказала полиции все, что знала. И выкинула из головы. Пришлось.
— Я понимаю, мэм. — Кэмпбелл отведал фирменное блюдо — макароны с сыром под острым соусом — и пожалел, что не заказал апробированного жареного цыпленка. — Но не знаю, с чего еще начать. От полиции никакого толку, абсолютно.
Была мысль заглянуть к местному шерифу, но без лицензии частного детектива он далеко не продвинется и лишь привлечет к себе внимание. Шериф, который вел дело Ситонов, умер несколько лет назад.
— Вы не похожи на частного сыщика.
— Правда? — Кэмпбелл улыбнулся. Интересно, чем он вызвал сомнение: молодостью или этнической принадлежностью? — Значит, хорошо замаскировался.
Вопреки надеждам разговор не складывался. Более уверенный в общении с плазменным экраном, сыщик не желал признать, что отсутствие опыта играет против него.
Они сидели в кофейне «Гриль Энни» в Торрингтоне — захудалом рабочем поселке, что в десяти милях к югу от Норфолка. Место встречи, от пола до потолка выложенное белой плиткой и украшенное магнолией, выбрала Грейс. Она ничего не ела.
— Не понимаю, чем могу помочь.
— Вы его знали, миссис Уилкс, — подался вперед Кэмпбелл. — Вы единственная ниточка, никого не осталось, кроме вас.
— Наверное. А что конкретно ваш клиент от него хочет?
Кэмпбелл откинулся на стуле и помолчал, ковыряя в тарелке.
— Вопрос конфиденциального характера, — сказал он официальным тоном, глядя поверх очков. — Могу лишь намекнуть, что дело касается наследства.
Грейс секунду раздумывала.
— По телефону вы сказали, что мое беспокойство может окупиться. Как это понимать?
— Мой клиент предлагает существенное вознаграждение за любую информацию, которая поможет узнать местопребывание Эрнеста Ситона.
Наступило молчание. Грейс придвинула к себе розовый мобильник-раскладушку, лежавший рядом с ее чашкой.
— Может, для начала расскажете, что произошло тем вечером? — спросил Кэмпбелл.
Секретарша «Всесвятского дошкольного центра» по имени Джой — беременная индианка в сари — напевным шепотом сообщила, что вакансий не предвидится до будущей весны.
— Я не по поводу устройства ребенка, — терпеливо объяснил я. — У меня тут приятельница работает. — Я огляделся. — Кстати, а куда все подевались?
Стояла необычная для детского сада тишина.
— Тихий час, — сказала Джой. — Пожалуйста, говорите тише.
Я показал фотографию Джелли; едва взглянув, секретарша вернула снимок и помотала головой:
— Не знаю такую.
— Кажется, она воспитательница. Еще… играет на пианино.
Джой скосила коровьи глаза к стене, где висел общий снимок всесвятского персонала под предводительством мамаш-наседок миссис Куинн и миссис Арбогаст. Джелли в этой группе не было.
— Как, говорите, ее фамилия?
— Фамилии я не знаю. Послушайте, это важно. Может, я спрошу кого-нибудь из сотрудников?
— Говорю же, здесь она не работает. — Тон секретарши стал жестче и утратил любезность.
Та же история повторилась в «Лягушке-попрыгушке» и «Цветах жизни». Никто не узнал Джелену ни по фотографии, ни по моим отвлеченным описаниям. Еще час я мотался по жаре, проверяя другие окрестные сады, которые на карте пометил как «возможные». Безрезультатно. Конечно, насчет работы Джелли могла слукавить, но было жаль расстаться с идеей, что она как-то связана с этим районом. Станция метро была моей единственной зацепкой.
Я уныло плелся по грязным улицам с чахлыми деревцами. Разношерстные дощатые жилища мелких лавочников, дома из силикатного кирпича, разрисованные надписями, захудалый угловой мини-маркет — все это сильно разнилось с отелем «Карлейль». Когда я дотрюхал к перекрестку с Макдональд-авеню, футболка моя промокла от пота. Асфальт лип к подошвам, каждый шаг давался с трудом, словно я брел по зыбучим пескам.
Наверное, это был знак.
Помню, я стоял перед федеральным банком «Астория», раздумывая, зайти или нет — Джелли говорила, что одно время работала в банке, — когда почти над головой со звуком рвущейся бумаги пронесся реактивный истребитель. Я взглянул на пульсирующее белое небо, и вдруг закружилась голова. Я хотел шагнуть, но не видел тротуара, не чувствовал ног. Кто-то поддержал меня под руку.
Глаза мои заволокло чернотой, едва мы вошли в мороженицу, что соседствовала с банком. Я думал, упаду, но отпустило.
— Вам плохо? — услышал я женский голос. — «Скорую» вызвать?
— Водички, если можно.
Девушка вышла из-за прилавка и усадила меня на стул. В мороженице больше никого не было.
— Неважно выглядите, мистер.
Кто-то меня привел или мне показалось?
— Сейчас пройдет. Непривычен к жаре. — Я поежился — кондиционер шевелил майку на мокрой липкой спине.
— Вы уж поберегитесь, эта жара совсем замудохала.
Словцо удивило. Девушка выглядела школьницей лет шестнадцати: светленькая, юное конопатое личико. Воскрешенный ледяной водой, я поблагодарил ее за «спасение моей жизни» и дал чаевые, от которых ее глаза вспыхнули. Задержавшись у двери, я спросил:
— Скажите, кто-то помог мне войти сюда?
Девушка непонимающе воззрилась на меня и сдернула белый наушник.
— Что?
Я повторил вопрос.
— Честно говоря, я не видела. Вы уж поаккуратней.
50
— Было слишком тихо даже для воскресенья, — начала Грейс, нервно хлопая крышкой телефона. — Я еще в дверях почуяла неладное… Мертвая тишина и какой-то незнакомый запах.
— Время запомнили? — спросил Кэмпбелл.
— По воскресеньям мы приходили позже, около девяти.
— В доме вы не жили?
Грейс покачала головой:
— Съехала после замужества.
Кэмпбелл отвел взгляд.
— Значит, вошли в дом… И что потом?
— Там ни души, и я позвала Эрла, чтобы поднялся наверх… проверить, все ли в порядке… Я ждала у лестницы… Было ужасно тихо, а ведь маленький Эрни всегда носился по дому.
Старуха помолчала; было видно, что она отсеивает воспоминания, стараясь в них не потонуть.
— В зале тикали часы, потом я услышала, как Эрл постучал в дверь спальни и окликнул хозяев…
Кэмпбелл подтолкнул ее к развязке:
— Мальчик прятался в чулане под лестницей?
— Сначала мы подумали, он тоже мертвый.
Кэмпбелл кивнул:
— Писали, он был весь в крови.
— Мы его растолкали… Он не понимал, где находится, даже говорить не мог и только дрожал. Я укутала его одеялом и дала горячего чаю.
— Думаете, он от кого-то спрятался?
Грейс сощурилась:
— Эрни терпеть не мог, когда родители ссорились. Иногда он забирался в чулан, чтобы их не видеть. Это было вроде… его домика.
— Откуда на нем взялась кровь?
— Крови-то было чуть-чуть. Вечно газеты понапишут.
— Но как он измазал лицо и руки? Думаете, это произошло на его глазах или он вошел в комнату, когда все было кончено?
— Я-то откуда знаю?! — вдруг вспыхнула Грейс. — Я и тогда не хотела думать о том, что бедняжка видел и слышал, а сейчас и подавно не желаю этого знать.
— Я вас понимаю, — сдал назад Кэмпбелл.
Опять возникла пауза. Сыщик разглядывал замкнутое лунообразное лицо старухи, не зная, как поступить: постараться вновь расположить ее к себе или поднажать. Отодвинув тарелку, Кэмпбелл мягко спросил:
— Как он ладил с родителями?
— Эрни? Еще несмышленыш, он понимал, что такое Гэри Ситон — провинциальный неудачник, для которого только и радости что вдрызг нахлестаться в клубе «Джин и уха». Они не ладили. Мать была ему гораздо ближе.
— Я видел ее фото, — кивнул Кэмпбелл. — Привлекательная женщина.
— Знаете, в ней ощущалась какая-то сила… жизнелюбие, от которого всем становилось хорошо. У нее была куча поклонников, но она, неугомонная душа, вечно рвалась к приключениям. — Старуха помолчала. — Что ее и сгубило.
— То есть в семье она желаемого не находила?
— Это был несчастливый брак… Они только и знали что собачиться. — Взгляд Грейс стал рассеянным, мысли унеслись в прошлое. — В тот вечер они затеяли свару… Я была в доме, собирала ужин. Гэри напился… оба так орали, что я уж хотела вызвать полицию. — Старуха тяжело вздохнула. — Но потом решила — пускай сами разбираются.
— Не помните, из-за чего они ругались?
— Да та же старая песня, Джун умотала в Нью-Йорк на вечеринку, гуляла всю ночь, да еще в больницу угодила. Ничего серьезного — сковырнулась и расшибла голову, но Гэри пришлось за ней ехать.
— Она ему изменяла?
Грейс кивнула:
— Гэри нашел письмо к какому-то парню, в которого она втрескалась. Наверное, забыла или не успела отправить.
— Вы видели письмо?
— Он стал ее обвинять… мол, она хочет его бросить и сбежать. Джун все отрицала, говорила, это понарошку. Тогда Гэри заставил ее вслух прочесть кусок… про то, как она влюбилась. Джун расплакалась.