— Сейчас я не могу говорить. Вы поймали меня на пороге. — Лора дышала так, словно бегом вернулась к телефону.
— Это займет одну секунду. Мне нужен адрес парижского офиса вашего мужа.
— Посмотрите в телефонном справочнике под «Бью-ли-Листер». — Потом, будто осознав, что вышло грубо, Лора поспешно сказала: — Улица Мабийон, двадцать четыре, неподалеку от бульвара Сен-Жермен.
Морелли не записал и лишь глянул на помощника.
— Благодарю вас.
— Это все, что вы хотели?
Инспектор откашлялся.
— Ваш муж живет по этому адресу, когда приезжает по делам?
— Это офис, а не квартира. Эд всегда останавливается в «Рице»… — Лора замялась. — Я думала, вы знаете. Вы же звонили ему туда.
— Он никогда не хотел… да, конечно, это я сморозил… снять в Париже временное жилье? Где-нибудь поближе к работе?
— Может быть. Честно говоря, я не знаю.
— Он с вами это не обсуждал?
— У нас разное отношение к Парижу. Это не мой любимый город. — Раздался шорох, будто на секунду прикрыли микрофон. — Послушайте, мне вправду надо идти.
— Синьора Листер, есть подвижки в расследовании убийства вашей дочери.
Возникла пауза.
— Какого рода подвижки?
— Называть имя подозреваемого еще слишком рано, но есть весьма обещающий след.
— Наверное, вам лучше поговорить с Эдом.
— Конечно, я только хотел кое о чем вас спросить.
Лора нетерпеливо вздохнула.
— Синьора, если сейчас неудобно, я перезвоню в другой раз.
— Ну давайте уже, господи боже мой!
Отношения с Лорой Листер не сложились. С самого начала она не скрывала, что считает Морелли некомпетентным и ненадежным — вероятно, лишь потому, что он итальянец. Под презрительным взглядом ее голубых глаз инспектор чувствовал себя приниженно, но, как ни странно, восхищался этой женщиной, находя ее поведение смелым и достойным сострадания. В последний раз он видел ее в Сан-Миниато на заупокойной мессе по Софи; она едва скользнула по нему взглядом и казалась еще более высокомерно отстраненной, словно рана ее ничуть не затянулась, но отсекла от жизни и пустила на волю волн. Похоже, ее супруг был слишком погружен в собственные переживания (или мечты о пианисточке, игравшей рэгтайм), чтобы это заметить. Морелли напомнил себе, что собирался закинуть невод.
— Ваш муж обмолвился, что в Париже вы учредили фонд имени Софи в поощрение искусств.
— В Лондоне, небольшой благотворительный фонд.
— Ага… но все равно это прекрасная идея — дать, так сказать, возможность талантливым, но небогатым людям развить свои способности.
— Нам казалось, Софи была бы довольна.
Инспектор нахмурился и покачал головой, поскольку Лучча проявлял нетерпеливое желание вмешаться.
— Я хотел спросить: ваш фонд помогал кому-нибудь в поступлении в Парижскую консерваторию?
— Насколько я знаю, нет. — Голос ее напрягся. Или показалось? — Спросите Эда. За музыку отвечает он.
Возможно, Лора уже заподозрила или даже узнала, что муженек гуляет налево. Если же нет, инспектор вовсе не хотел закладывать Листера. Назначенное на завтра в Париже свидание с Гретхен, изумительным златокудрым физиотерапевтом, делало его великодушным.
— С ним трудно связаться.
Морелли хотел сообщить о рисунке, но потом решил: сказанного хватит, чтобы Лора подстегнула мужа к ответу на его звонки. Ему не терпелось лично информировать Листера об успехе квестуры и посмотреть, как тот отнесется к факту, что Дэвид Малле проживает на улице Мабийон.
— Что такое срочное тебе вздумалось сообщить? — спросил он помощника, закончив разговор.
— Вы опоздаете на самолет.
— Так ты же за рулем, Лучча!
Никаких указателей на Гилманс-Лэндинг не было.
Соцветие скрытых от глаз аристократических усадеб, фасадами обращенных на Гудзон, являло собой выпавшую из времени общину, которая никогда не стремилась объявить о своем существовании. Таксист свернул на Диаруотер-роуд, по крутому спуску под пологом величавых деревьев скатился к реке и еще минут пять плутал в лабиринте проулков и тупиков, прежде чем отыскал ворота «Ла-Рошели».
Расплатившись с водителем, уединенной подъездной аллеей Кэмпбелл прошел к дому Филдингов. Не особо большой, но каменный старинный особняк, стоявший у самой воды, напомнил дедову обитель в Гонконге, которая вызывала неясное чувство родового наследства, хотя сыщик знал ее лишь по выцветшим семейным фотографиям. Шарахнувшись от поливалок, внезапно оживших на лужайке, Кэмпбелл оглянулся и между деревьев увидел голубой треугольник паруса, скользивший по середине Гудзона. Он подумал о тихих слезах Киры и своем позоре.
На гравийном пятачке перед домом не было ни одной машины.
Слабая надежда застать здесь клиента — по телефону горничная сказала, что господина Листера ждут во второй половине дня, — похоже, не оправдалась. Вокруг было слишком тихо. На веранде створчатые двери с цветными стеклами были приотворены. Кэмпбелл раскрыл телефон и вызвал номер Эда. Прежде чем они встретятся, он хотел выяснить, почему в мобильнике убитой Грейс Уилкс оказался номер «Ла-Рошели». Ее вчерашний звонок сюда имел только одно объяснение — необходимость поговорить с Эдом Листером.
Услышав автоответчик, Кэмпбелл облегченно вздохнул. Он оставил сообщение, что не поспевает на встречу, и предложил условиться о новом времени. Затем нажал дверной звонок. В доме работал телевизор, но никто не вышел.
Выждав с минуту, Кэмпбелл шагнул в дом и узким коридором в деревянных панелях пошел на звук телевизора. У двери в гостиную он кашлянул и негромко окликнул:
— Миссис Филдинг? Есть кто-нибудь дома?
61
Он нашел ее в маленькой, полной цветов оранжерее позади гостиной, откуда имелся выход в сад. Сетчатая дверь вела в мощенный плитами тенистый дворик с беседкой из глицинии и видом на реку. Прикрыв колени пледом, Алиса Филдинг сидела в раскладном кресле с ситцевой обивкой и смотрела повтор «Я люблю Люси».[96]
Не отрываясь от экрана, она сказала:
— Мило, что ты проделал такой путь. Как тебе Нью-Йорк? Полагаю, все та же грязь и жара.
— Да, верно, — ответил Кэмпбелл. — Миссис Филдинг, я…
— Я почти не бываю в городе.
Сыщик помялся.
— Простите, что так к вам вваливаюсь, но я звонил в дверь.
— Умора, да? — фыркнула старуха, глядя в телевизор. — Знаешь, мы были очень дружны с Люсиль и Деси, когда после войны жили в Лос-Анджелесе. Они ужасно забавные.
— Правда? Я очень люблю этот сериал.
— Вы что-то продаете?
— Нет, мэм. У меня встреча с Эдом Листером. Извините, вы давно его видели?
Алиса чуть раздраженно вздохнула и, ткнув пультом в телевизор, отключила звук, после чего подняла на сыщика притягательный взгляд серо-зеленых глаз. Она была в строгих черных брюках и серой шелковой блузе; коротко стриженные волосы сбоку были зашпилены перламутровой заколкой, придававшей ей девчачий вид. Хрупкая и явно в легком маразме, она выглядела на свои восемьдесят с гаком, однако напоминала миру, что в свое время была сногсшибательна.
— Кто, говорите, вы такой?
— Кэмпбелл Армур, мэм. Я работаю на Эда.
— А, ну хорошо… Эдди только что уехал в поселок за продуктами. Он скоро вернется. Можете подождать.
— Благодарю вас. — Кэмпбелл скрыл удивление. — Скажите, он был здесь вчера вечером?
— Да, был, — озадаченно взглянула Алиса. — Почему вы спрашиваете?
— Просто мы… разминулись.
— Он никогда не сидел на месте. Статный красивый мужчина, хотя иногда бывает занудой, этаким, знаете, наглухо застегнутым английским чучелом.
Кэмпбелл кивнул, но промолчал. Прямолинейность Алисы слегка обескураживала.
— А после трагедии… — Старуха вздохнула. — Он просто обожал ее.
Кэмпбелл отвел взгляд.
— Да.
Хотелось бы толковать сомнения в пользу Эда, но после его признания, что он знал Джун Ситон, все перевернулось вверх тормашками. Почему он раньше об этом молчал? Ведь наверняка понимал, насколько важна эта связь с «Небесным поместьем». Факт знакомства с Джун еще не доказывал злого умысла, но теперь утверждение Стража, что в ночь гибели его родителей Эд находился в доме, выглядело чуть менее абсурдным.
Дальше оставался лишь шажок до мысли, что любовное письмо Джун предназначалось Эду Листеру и что именно он был тем человеком, в которого она влюбилась на нью-йоркской вечеринке. Что если Грейс солгала, когда сказала, что письмо затерялось? Тогда понятно, зачем ей понадобилось звонить в этот дом незадолго до своей смерти. Это был предпоследний звонок с ее мобильного.
Чем больше сыщик размышлял, тем хуже выглядела позиция его клиента. Он вдруг почувствовал, что все стало очень зыбко.
— Не угодно ли вина? — спросила Алиса. — Об эту пору я обычно пропускаю бокальчик. — Она подняла трубку и нажала кнопку внутреннего вызова. — Интересно, придет ли кто-нибудь. Вечно Хесуситы нет на месте, когда требуется.
— Вы очень любезны. Я бы выпил содовой…
— Он пригласил на ужин подругу. Очень близкую подругу, с которой хочет меня познакомить. — Алиса вдруг подалась вперед и перешла на доверительный шепот: — Сказал, что без ума от нее.
— Простите… о ком вы говорите?
— Об Эдди, конечно. О ком же еще?
— А, понятно. — Кэмпбелл кивнул, стараясь не показать, что ошеломлен.
— Кажется, ее зовут Лора.
Кэмпбелл окончательно растерялся.
— Вы говорите о его жене?.. Вашей внучке?
— Да нет, не о ней, бестолочь. Ту я знаю.
— Видите ли, я недавно работаю на Эда.
— Тогда вам невдомек, — загадочно сказала старуха. Не зная, как все это истолковать, Кэмпбелл лишь кивал. Его растерянный взгляд скользнул к фотографии в серебряной рамке, стоявшей на каминной доске. Похоже, семейный снимок Эда и Лоры с маленькими детьми был сделан в усадьбе. Еще несколько фотографий повзрослевшей Софи расположились на письменном столе, превратив его в подобие алтаря. Особенно впечатляла одна: ветреный день, Софи улыбается в камеру, удерживая слетающие на лицо волосы.