В папке была лишь сканированная копия письма от 29 июля 1979 года — того самого письма, которое написала, но так и не отправила любовнику Джун Ситон.
Милый мой любимый, больше ждать нельзя. Я так боюсь, что не сумею скрыть своих чувств, и он все поймет. Прошлым вечером, когда мы говорили о том, что нас свела судьба, твои слова зажгли в моем сердце негаснущий огонь. Я поняла, что ты моя вторая половинка, да, мой любимый, а я — твоя.
Возник образ насмерть перепуганной женщины, которая подчиняется приказу пьяного мужа и, давясь слезами, вслух читает эти строки.
Кажется, будто я всегда тебя знала, Эдди, и теперь, когда мы нашли друг друга, нам нельзя расставаться. Мальчик уже предчувствует перемены. Ты был прав, когда (слово неразборчиво): если не рискуешь, потом платишь гораздо больше. Теперь я это понимаю.
Я бросаю его. Приходи вечером. Джун.
Факсимиле письма на голубой бумаге выглядело вполне подлинным: заваленный влево женский почерк, яростные подчеркивания и вымарки, чернильные разводы и нечто похожее на пятна крови. Письмо не доказывало, что Эд Листер был любовником Джун, что в ночь трагедии он находился в доме и убил ее. Но все стрелки указывали в одну сторону.
Как же Эд раздобыл копию письма, которого вроде бы не получал? Может, еще тогда забрал оригинал с места убийства? Или все это время письмом владела Грейс Уилкс? Понятно желание уничтожить разоблачающую улику, но зачем сохранять ее копию? Да еще оставлять на виду? Каждый вопрос рождал три новых. Слишком много переменных величин.
Однако есть несомненное сходство между тем, что Эд якобы говорил в 1979 году Джун Ситон, и его проповедническим тоном, каким он признается в любви Джелене. В одном месте слово в слово: Если не рискуешь, потом платишь гораздо больше…
О господи! Кэмпбелл отер взмокшее лицо.
Все в папке «Хранить вечно» говорило о том, что Эд Листер и прежде охотился и, возможно, убивал. Представляет ли Джелли, какая опасность ей грозит? Все как в учебнике: если между жертвой и охотником возникли отношения, их вероятный итог — насилие.
Но верный ли след? Возможно, улики подбросили намеренно и все это сфабриковано. И что теперь предпримет Эрнест Ситон? Нельзя хватать то, что лежит на поверхности, ибо собственный девиз сыщика гласил: в Сети все не такое, каким выглядит.
Кэмпбелл защемил переносицу. Глаза устали. Сейчас бы вздремнуть — мысль напомнила о том, что в Нью-Йорке остановиться негде. Соберись.
В постепенно раскрывавшейся «истории любви» он замечал приемы охотника, однако не находил главного признака маниакального поведения — сбора информации о жертве. Эд мог бы легко раздобыть личные детали, не всполошив девушку. Он знает, как она выглядит, поскольку есть ее фотография. Однако почти не задает вопросов о ее жизни, работе, друзьях, семье и ее интересах за рамками их отношений; он проявляет интерес к ее музыкальным способностям и предлагает помочь с учебой в Париже, но не удосуживается выяснить ее настоящее имя.
Похоже, его вполне устраивают отношения на уровне сетевой дружбы, безопасно удаленные от реальной жизни. Эд не сознает, что уже отравлен, но возникает опасность ее потерять… и тогда — бац! — он безумно влюбляется. Девушка его отвергает, но малый уже слетел с катушек и не может без нее жить — по крайней мере так это выглядит в файлах Приблуды, — а потому он отправляется в Нью-Йорк, чтобы ее разыскать и… что? Убить?
Возникла мысль, что все это время Эрнест Ситон пытался предостеречь насчет клиента. Тогда понятно, зачем понадобилось «Небесное поместье»: мальчик хотел сказать, что Эд Листер, убивший его мать, готовится повторить представление.
Возможно, это отсроченная месть.
Вдруг Кэмпбелл вскочил и подошел к окну.
На террасе кто-то тихо скребся. Загородившись рукой, сыщик вглядывался сквозь стекло, но в темноте ничего не видел. Наверное, енот. Возможное появление Эда лишало покоя.
И тут огрела мысль: если есть хоть полправды в том, что он узнал о клиенте, про вознаграждение, не говоря уже о премии, можно забыть.
Он стал предметом разового пользования.
Кэмпбелл вернулся к столу и быстро вышел на сайт domoydotemnoty. Едва загрузилась картинка, он ввел пароль и оказался у черного хода виртуального особняка.
В доме горел свет. Дожидаясь выхода «миссис Данверс», сыщик вспомнил гостиную и несчастную Грейс Уилкс с размозженным черепом. Аватар не появился, и тогда он сам пошел по лесной тропинке, уводившей к кладбищу.
Ночь стояла безлунная. Сова молчала. Без фонарика Кэмпбелл не различал могил, но лишь очертания корабельных сосен и кованой чугунной ограды. Обернувшись, он между деревьев увидел, что дом озарился и сияет в темноте, точно морской корабль. Из верхнего окна вдруг повалил дым, а через мгновение оранжевые языки уже лизали карниз крыши. В секунды пламя объяло весь дом. Сыщик тотчас понял, что это не просто имитация пожара — скрытый смысл самоуничтожения поместья был в том, что зловещий сайт полностью выполнил свою задачу.
Страж закончил игру.
С гадким предчувствием Кэмпбелл увел курсор от горящего дома и вернулся к маленькому погосту. В трепещущих отсветах пожара он увидел подтверждение своим страхам.
На третьем надгробии появилось имя:
ДЖЕЛЕНА МЭДИСОН СЕЖУР
Даты еще не выбиты, могила оставалась разверстой. Надолго ли? Кэмпбелл только что видел, как превратился в дым чек с его вознаграждением, и прекрасно сознавал свои перспективы, но не мог позволить сбыться предсказанию о судьбе девушки.
Нужно опередить Эда Листера, иначе она ляжет в землю.
Оставалось найти неведомо кого, неведомо где.
63
— Было проще, когда ты — это не ты, — сказал я. Она отпила вино и взглянула поверх очков.
— Ты вправду не догадался?
— Грызли сомнения. Пока не увидел, как ты выходишь из такси.
— Прости.
— Не за что. Было приятно отобедать с дамочкой с фотографии.
Джелли улыбнулась:
— Я не проверяла тебя, правда.
— Ничего, даже если проверяла. Мы встретились как два совершенно незнакомых человек… Ну разве что ты имела небольшое преимущество.
— Иначе я бы не справилась.
— Понятненько. Хорошо, что ты передумала.
— Наши души уже встретились.
— Что?
Она рассмеялась:
— Так говорят те, кто знакомится сначала в Сети, а уж потом вживую. Ну, будто все шиворот-навыворот.
— Наверное, много разочарований.
— Ты разочарован?
— Пока нет.
Джелли скорчила рожицу и высунула язык; увидев блестящий розовый кончик, я вдруг почувствовал озноб желания.
— Ничего, ждать недолго.
Интересно, подумал я, она всерьез или только дразнит? Должна бы понимать всю опасность подобного заявления.
Я разглядывал ее через узкий столик, на котором горела свеча. Мы сидели в ресторане с якобы лучшей в Нью-Йорке итальянской кухней, но что ели — не помню. Я не мог отвести от нее глаз. Стараясь не пялиться так уж откровенно, я фокусировал взгляд на ее обнаженном плече, на руке с длинными красивыми пальцами или изящной шее. Однако весь вечер ее ощутимое присутствие лишало меня покоя, что еще слабо сказано.
Я стараюсь, чтобы мой отчет вышел сухим и бесстрастным. Но двухчасовое пребывание с ней в полумраке под музыку Чайковского повысило градус.
На ней было купленное в комиссионке черное тюлевое платье (видимо, ироничная отсылка к балету); умелое сочетание розового и черного в других деталях недорогого туалета и бижутерии придавало ей современный и в то же время старомодный вид. Ее ладность и живость позволяли справиться с подобной комбинацией. Волосы являли собой кудрявое облако. Она выглядела оригинально и безоговорочно прелестно.
— Я больше не могу читать твои мысли.
Я улыбнулся:
— Отказали экстрасенсорные способности? Я думаю о том, что, если коснусь твоих волос, меня шарахнет током.
— Ничего не выходит, правда. Когда мы разговаривали в Сети, я всегда знала, что у тебя на уме.
— Так бывает у слепых, вновь обретших зрение. Другие чувства, прежде обострившиеся, дабы восполнить нехватку, приходят в норму.
— Не врешь?
Я пожал плечами и коснулся ее руки, отчего нас обоих прострелило током. Даже если исчез почти интуитивный навык угадывать слова и мысли другого, взамен мы обрели нечто иное. Ощущение неразрывности, которая, полагаю, обоим казалась слегка чрезмерной.
Все шло без всяких усилий — так, словно мы всегда были знакомы и поддерживали наш нескончаемый разговор. Среди прочего мы говорили о музыке и учебе в Парижской консерватории (тут она еще упиралась) и, конечно, о Софи. Джелли спросила, пойман ли тот, кто убил ее и несчастных девушек в поезде. Еще нет, ответил я.
Она поняла, что тема нежелательна, и мы заговорили о другом.
— Значит, ты не работаешь в детском саду?
— Не-а.
— И живешь не в Бруклине?
Джелли помотала головой:
— В Манхэттене. Работа нудная — сижу в конторе и отвечаю на звонки… Во Флэтбуше. Мама живет неподалеку.
— Зачем ты врала?
— А как ты думаешь? Чтоб ты меня не нашел.
Я на секунду задумался.
— Если б ты не позвонила, я бы тебя не искал. Я уже сдался.
— Точно?
— Вообще-то не знаю. Сейчас даже представить невозможно… Ты за это в ответе.
Она рассмеялась:
— Будем считать, нас прибило друг к другу.
Я опять покрылся мурашками. Глядя на Джелли, я не мог изгнать всякие мысли — естество никуда не делось и бурлило, — но ее благопристойная серьезность помогала сдерживаться. Она уже сказала, что ничего такого не будет, и я знал — это не кокетство.
И все же она сама то и дело возвращалась к этой теме.
— Нам было суждено найти друг друга, — сказал я.
Кэмпбелл Армур положил трубку и прислушался.
Какое-то движенье наверху говорило о том, что старуха восстала из дремы. Как только бабуля спустится, он поблагодарит ее за гостеприимство, попросит, чтобы Эд, если все же приедет, позвонил ему, и уберется отсюда подобру-поздорову.