– Нет, на самом деле.
– Я… – Он откашливается. – Я тоже плохо спал.
– Ты не умеешь врать. – Я подталкиваю парня, и мы наконец начинаем двигаться.
Рядом кружатся пары. Звучит расслабляющая музыка. Незнакомые мне люди тихо и спокойно общаются, медленно жестикулируя, медленно улыбаясь и медленно отвечая. Я вдруг думаю, что богатым некуда спешить, вот они и растягивают даже самые короткие слова. Они так похожи на нас, на простых смертных, и тем не менее между нами огромная пропасть. Реши я с кем-то поговорить, это бы обернулось большим недопониманием.
В лучшем случае.
Мне неожиданно кажется, что за нами кто-то наблюдает, и я оглядываюсь.
– Ищешь кого-то? – спрашивает Бертрам, а я перевожу на него взгляд. Мне не нужно вновь дружить с ним два года, чтобы расслышать в его голосе насмешку.
– Не ищу.
– Ты не умеешь врать, так же, как и я.
Он притягивает меня к себе еще ближе, а я недоуменно вскидываю брови.
– В смысле?
– Ты знаешь, о чем я.
– Нет. – Качаю головой. – Не знаю.
– Ты прекрасно выглядишь.
– Думается, ты другое имел в виду. Но спасибо. – Я опять чувствую на себе чей-то взгляд и осматриваюсь. – Все эти люди знакомы с твоим отцом?
– Нет, конечно. Было бы классно, если бы он знал по имени хотя бы десяток.
– Тогда что они здесь делают?
– Работают. – Парень криво улыбается. – Знаешь, у докторов есть халаты, у военных форма и квадратные ботинки. А у людей Верхнего Ист-Сайда – пиджак и галстук. Они выходят на охоту, вооружившись дорогим одеколоном. Работают и днем и ночью, то и дело продавая свои слова, мысли. Да и самих себя.
– Звучит паршиво.
– Реальность паршива.
– Но тебе здесь нравится.
– Скажем так: плюсы покрывают минусы.
– Интересный ответ. Какие же тут есть плюсы? – Я вскидываю бровь.
– Я алчный человек, Ренни, – смеется Бертрам. – Я не прочь получать много денег и не париться насчет завтрака по утрам.
– А минусы?
– Ну есть один минус. Большой, пожалуй.
– А ты меня заинтриговал. – Я смотрю парню в глаза и хитро улыбаюсь. – Неужели минус лишь один? О чем же мы говорим?
– О ком, – тихо поправляет Бертрам, и я понимаю, что мы больше не танцуем, что мы не двигаемся. Застыли посреди зала и глядим друг другу в глаза.
Я опускаю руки.
– Это человек?
– Это девушка.
– Девушка? – Я усмехаюсь. – Так ты влюблен? Господи, Бенни, почему же ты молчал? Я должна с ней познакомиться.
– Вряд ли получится.
– Почему?
Парень просто молча смотрит мне в глаза, а я ничего не понимаю. Что с ним? Отчего в его взгляде страх и трепет? Внутри у меня всё переворачивается и лихо валится вниз с оглушающим треском. Бертрам приподнимает руку и касается пальцами моей щеки.
Друзья так друг к другу не прикасаются, уж точно. У меня немеет все тело. Я в ужасе гляжу в эти знакомые глаза, но не узнаю человека перед собой.
– Дело в том, что я…
– Нет! – Я трясу головой.
– Послушай, Ренни!
– Перестань!
– Я хочу сказать…
– Не хочешь.
– Хочу. – В глазах Бертрама бушует пламя. Оно поджигает меня, испепеляет. – Я…
– О чем шепчемся? – внезапно раздается знакомый голос, и перед нами вырастает Уильям Гудмен собственной персоной. Я хмурю лоб, а Бенни стискивает зубы.
– Мы разговаривали, – с наигранным спокойствием сообщает он.
– Ну говорите. Я вам мешаю?
– Мы хотели поговорить наедине.
– Наедине? Да тут человек восемьдесят.
– Уилл, – восклицаю я и делаю шаг к нему, – ты что тут делаешь? Ты же уехал.
– Я вернулся.
– Почему?
– А когда еще пригласят покутить в Верхнем Ист-Сайде, верно? – Уилл наклоняется, а я улавливаю запах алкоголя, исходящий от него. – В чем дело, птенчик?
– Ты пьян.
– Немножко.
– Давайте выйдем на улицу, – предлагает Бертрам. Он кладет руку на плечо Уильяма, но тот вдруг порывисто выворачивает ее и тянет на себя. Я даже опомниться не успеваю, а друг уже от боли стискивает зубы. – Какого черта?
– Уилл! – кричу я. – Ты что творишь?
– Мы сами с птенчиком разберемся, что нам делать, – шепчет он и откидывает парня от себя резким толчком. Не знаю, как Бертрам умудряется удержать равновесие, но он не падает.
Внимание всего зала приковано к нам. Я вижу, как сквозь толпу прорываются двое мужчин, и пронзаю Уильяма испепеляющим взглядом. Что он делает? Что на него вообще нашло? А я еще хотела его увидеть! Лучше бы он уехал и не вернулся.
– Быстро, – рявкаю я и хватаю Уилла за локоть, – уходим!
– Но мы не потанцевали. Куда ты торопишься?
– Просто шевелись!
Толкаю Уилла к выходу и периодически оборачиваюсь, проверяя, не преследует ли нас охрана. Надеюсь, Бертрам не сдаст нас, хотя я на его месте не была бы столь милосердна. Иногда Уильям ведет себя как кретин.
Мы оказываемся на улице, и шум Нью-Йорка сваливается на мои плечи, будто груда камней. Но сейчас я не готова к такому. Не готова наслаждаться хаосом. Мне хочется как можно скорее очутиться в тишине.
Я тру ладонями лицо и растерянно осматриваюсь.
– Ты чего? – пошатываясь, спрашивает Уильям и наваливается на меня. – Только не говори, что ты не скучала. Ты скучала. Я точно знаю.
– Боже.
– Нет, я Уилл.
– Черт!
– Опять не угадала.
– Просто закрой рот, хорошо?
Даже думать не хочу о том, что происходит. К счастью, в сопровождении алкоголиков у меня имеется опыт. Но я не хочу им пользоваться. Не хочу, чтобы Уилл был таким же, как мой отец. Это неправильно. Если они хотя бы чем-то похожи, я должна уносить ноги.
– О чем думаешь, птенчик?
– О том, что ты полный кретин.
– Я испортил тебе вечер?
– Такими темпами ты испортишь мне жизнь.
– Нет, подожди. – Уильям выпрямляется и тут же становится намного выше меня. Глаза его потемнели, а скулы подрагивают от того, как сильно он стискивает зубы. – Ты делаешь вид, что я дерьмо, что я что-то испортил. Но я спас тебя.
– Спас меня? – громко переспрашиваю я. – Ты спятил?
– А разве не так? Ты бы посмотрела на себя со стороны. Этот придурок пытался тебе в любви признаться, а ты ведь ничего к нему не чувствуешь. Ни-че-го.
– Это не твое дело.
– Это мое дело.
– Как только я проиграю пари, я сообщу тебе об этом.
– Я сейчас не о пари.
– А о чем?
– О том, что ты меня любишь. – Он покачивается, но взгляда от меня он не отводит.
– Что?
– Ты услышала.
– Ты сам себя не услышал, Уилл. Ты пьян, ты не понимаешь, что несешь.
– То есть я не прав?
– Конечно! – В глазах у меня темно, а ноги трясутся от ужаса. – Какое мне до тебя может быть дело? Влюбиться в человека, которому никто не нужен? Потерять голову из-за того, кто не ценит близких? В того, кому не нужны отношения и любовь никакая не нужна? Я что, свихнулась?
– Именно. Я ведь говорил тебе. В самом начале. – Уильям оказывается так близко, что наши лбы соприкасаются. – Ты из тех, кто не любит, а страдает. Ты страдаешь из-за меня, птенчик. Тебе больно, потому что ты влюбилась в такой кусок дерьма, как Уильям Гудмен. Паршиво, верно? – Его пальцы путешествуют по моей щеке, его дыхание греет и морозит мои губы. Я не могу стоять, не могу его слушать, и мне так страшно и больно, что внутри всё переворачивается и вспыхивает ярким пламенем. – Ты меня любишь.
– Нет. – Я глубоко-глубоко втягиваю воздух и перехватываю его руку. Уилл застывает, а я отстраняюсь и рассерженно поджимаю губы. – Мне наплевать на тебя.
– Ты не умеешь врать.
– Мне наплевать на тебя!
– Повтори это еще раз, и, возможно, только возможно, ты сама в это поверишь.
– Перестань! Ты не должен быть здесь. Вызови такси и отоспись. У тебя в голове кавардак.
– Зачем мне такси? Я приехал на машине.
– На машине? – Я скрещиваю руки на груди. – И ты сядешь за руль в таком состоянии?
– Тебе же наплевать на меня. – Он ухмыляется и не спеша направляется в сторону «Доджа». Я округляю глаза от ужаса.
– Уилл! Чертов идиот, что ты делаешь?
Он не отвечает и идет дальше, а я мнусь возле входа в галерею и понятия не имею, что мне делать. Дьявол! Я срываюсь с места и бегу за Гудменом, прокручивая в голове самые страшные ругательства. Во что я ввязалась?
Будто фурия, я налетаю на парня сзади и ударяю по спине, когда он открывает дверцу с водительской стороны. Уилл оборачивается, а я хватаю его за ворот куртки.
– Ты сейчас же отдашь мне ключи от машины, понял?
– Ого, – присвистывает он, – ты нравишься мне в гневе, птенчик.
– Я не шучу.
– Я тоже.
– Отдай ключи!
– Нет! – Он ухмыляется, а меня тошнит от запаха алкоголя. Когда он успел выпить? Зачем? – Я так и не доехал до Нью-Хейвена.
– Нью-Хейвена? – переспрашиваю я удивленно. – Что ты там забыл?
– Отца.
– В смысле?
– В прямом. – Он хихикает, а я недоуменно смотрю на него.
– И что мистер Гудмен делает в Нью-Хейвене?
– А разве я сказал что-то о мистере Гудмене? – шепчет он и глядит на меня глазами, полными безумия, отчаяния и ужаса.
– Не понимаю.
– Зато я всё понимаю, – едва слышно говорит он и пытается открыть дверь машины, но я хватаю его за плечи и тяну на себя. Он не сопротивляется. Парень вялый, да и на ногах стоит еле-еле. Я приближаюсь к нему.
– О чем ты говоришь?
– Ни о чем.
– Уилл, объясни мне.
– Я уже всё сказал. Я должен ехать.
– Нет, Уилл, что ты сказал о своем отце? Зачем? Это неправильно. Дрейк, он ведь замечательный, он…
– …не мой отец.
Я отступаю. Внезапно мне становится больно, и я хватаюсь руками за живот.
– Такого быть не может!
– Я тоже не поверил. А потом – вух! Жизнь такая подлая тварь, Реган. Она таится в уголке и ждет, пока ты пробежишь мимо. А затем впивается зубами в твою глотку.
– Ты ошибаешься.
– Думаешь? Мой настоящий отец двадцать три года прохлаждается в Нью-Хейвене, а моя мама всё это время вешала мне лапшу на уши.