– Он сказал, что, когда мы получим нашу долю, мы должны будем исчезнуть и превратиться в немых призраков до конца дней.
– Черт побери, с такой кучей денег в кармане я готов и на большее. Хочешь призрака – я дам тебе призрака. А еще я могу изобразить ведьму, зомби, вампира и какого-нибудь долбаного оборотня, который будет играть в кости, пока я уношу ноги из этого городишки.
– Я тебе соберу все что нужно, – сказала Стефани. Брайан подошел к ней, поцеловал ее в лоб, обнял за плечи.
Запланированное двукратное пересечение границы казалось не лучшим выбором: выставлять троих человек против бог знает какого количества. Похоже на смертный приговор. И я не знал, зачем нам нужно тащиться к Васкесу, перед тем как все пойдет прахом. А то оружие, за которым мы ехали, вполне вероятно, не будет стоить и затрат на поездку.
– А ехать к Хуаресу есть нужда?
– Абсолютная.
– Почему?
Хуанка снова улыбнулся.
– Опять слишком много вопросов, güey[81]. Ты мне так и не сказал – ты участвуешь или нет.
– Участвую.
– Он участвует! – сказал Брайан. Он отпустил Стефани, подошел ко мне, похлопал по спине.
– Помни, что я тебе сказал, парень: если обманешь, получишь от меня пулю в голову.
После того как я был так близок к смерти, пока она травила Аниту, и чувствовал, что меня здесь больше ничто не держит, обретение чего-то такого, что пробуждает в тебе интерес к жизни, дало мне ощущение… чего-то, чувство, что жить – это не даром тратить время.
– Я услышал тебя с первого раза и не сомневаюсь в твоих словах. Однако, если ты лелеешь планы использовать меня и кинуть, то пуля будет у тебя в голове. Я в последнее время набил на этом руку.
Губы Хуанки искривились в улыбке.
– Би, мне нравится этот сукин сын, – сказал Хуанка, обращаясь к Брайану и показывая на меня. Он сделал несколько шагов ко мне. Я думал, он сейчас достанет пистолет и пристрелит меня, но он только выставил вперед ладонь. Мы обменялись рукопожатием.
– Las cuentas claras conservan amistades.
Я что-то подобное слышал всю мою жизнь. Это можно было перевести следующим образом: чистые аккаунты сохраняют дружбу, но есть идиома, которая ближе к истинному значению этих слов: хорошие заборы – залог хороших соседей.
– Мы отправляемся в пятницу. Времени у вас будет достаточно, чтобы… подготовиться или что уж там вам нужно. Я приеду за вами рано утром.
Я посмотрел на Брайана. Он кивал, и вид у него был такой, будто он прямо сейчас готов отправиться в путь. В некотором роде я тоже был готов. Я не верил Хуанке, и это дело вполне могло оказаться самоубийственным, но в прошлом я брался и за меньшее, а теперь и возможные последствия меня волновали меньше, чем прежде.
Двести тысяч долларов. До хрена денег. Достаточно, чтобы я мог начать жить заново вдали от того, что преследовало меня. Может, где-нибудь, где зимой выпадает снег и люди здороваются друг с другом на улице. Мой мозг опять показал мне приятный маленький дом с белым забором и огромным деревом перед ним. Гребаная Американская Мечта. У дома маленькая терраса, на которой мы с Мелисой можем присесть, выпить кофе, смотреть, как листья, крутясь, падают с дерева в траву.
Я оттолкнул от себя Мелису, листья, кофе. Это место было опасным, ходить туда не следовало. Мне нужно было сосредоточиться на неотложной задаче и забыть обо всем остальном. Если La Huesuda дает мне один последний шанс, значит, так тому и быть. Ждущие меня крохотные ручки по другую сторону – не тот результат, о котором я когда-нибудь пожалею.
Эта мысль заставила меня задуматься. Попаду ли я на небеса, чтобы быть с моей деткой – ведь я людей убивал? Я знал, что раскаяние способствует искуплению грехов, и я очень на это надеялся, потому что я раскаивался в том, что ударил локтем Мелису, раскаивался больше, чем в каких-либо моих других идиотских поступках. Неужели убийства без раскаяния закроют передо мной райские врата? Узнать это не было возможности. И я решил, что мне все равно. Я убивал сукиных сынов, которые заслуживали смерти, верно? А потом моя мама говорила, что страдания покупают входной билет на небеса, а я выстрадал такое, чего и худшему своему врагу не пожелаю. Худшая часть утверждения, что ты больше не веришь в Бога, состоит в знании: Бог здесь, и он слышит тебя. Вот почему молитвы потихоньку возвращаются к тебе, когда вся эта задуманная срань идет насмарку. Вот почему безверие – это всего лишь переход к другой стене комнаты, из которой ты никуда не выходил.
– Я вижу, ты задумался, Марио. Ты что – возбужден, или испуган, или что? – спросил Хуанка, глядя на меня и игнорируя Брайана, а это означало, он и без того знает, что этот ширяльщик пребывает в возбуждении, горит желанием поскорее отправиться в путь.
– Думаю о делах, которые нужно успеть сделать до пятницы.
– В задницу вас, – сказал Брайан. «Три амиго»[82], леди и джентльмены!
Я и Хуанка посмотрели на него. Глупый гринго.
– Órale pues[83]. Будьте здесь в шесть утра или около того. Путь у нас неблизкий.
Я встал, повернулся. Брайан подбежал и снова похлопал меня по плечу. Хоть он и был наркодилером, но вел себя иногда как ребенок. Стефани смотрела на нас. Она за все это время не сошла с того места, которое заняла, когда появилась в комнате. Голубой бокал в ее руке был пуст. Она рассеянно потирала свой выступающий живот, описывая на нем ладонями неторопливые круги.
Я видел такое рассеянно-защитное поведение раньше. Этот жест разломал меня пополам со страшной силой, мне даже показалось, что я слышал, как что-то треснуло у меня внутри.
– Мы должны отпраздновать это, – сказал Брайан. Он сунул руку в карман и достал оттуда пакетик. Он потряс пакетиком в воздухе, и выражение радости на его лице напомнило мне нетерпеливого щенка. Я ни в коем разе не хотел в этом участвовать, а потому невнятно сослался на одолевавшую меня усталость и сказал, что увижу их в пятницу утром.
Я прошел половину коридора, когда услышал шаги, догонявшие меня. Стефани. Я открыл дверь и развернулся. Она чуть прислонилась к дверной раме.
– Спасибо, Марио, – сказала она, а потом опустила глаза и понизила голос на несколько децибел: – Ты же понимаешь, что Брайан, вероятно, вчистую провалил бы все это дело без твоей помощи, так что спасибо тебе.
Что-то вроде теплого шарика росло у меня в горле, мешало дышать.
– Не за что тут благодарить.
Я хотел было сказать, что делаю это ради денег, делаю это, потому что, убивая плохих людей, я чувствую, что мое отношение ко всему вокруг становится не столь ужасным, хотя причин этого мне не дано понять – ума маловато. Я хотел было сказать, что мой больной мозг преобразовал похищение пикапа, набитого кэшем, в будущее с Мелисой в маленьком домике в альтернативном измерении, в котором я никогда не толкал ее на кухонный стол. Вместо этого я молча смотрел на Стефани, особенно на руку, все еще в защитном жесте лежащую на ее животе. Вот тогда-то я и понял, что делаю это ради нее и ради маленького существа в ее животе в такой же мере, в какой делаю это ради денег. Такие поганые слова будут наверняка много весить на другой чаше весов, если я проглочу пулю. Хорошие люди отправляются на небеса, даже если совершают дурные поступки. Я развернулся и пошел к моей машине, уже предчувствуя ту острую, холодную тишину, которая вскроет меня, как только я войду в дом.
Глава 9
Говорят, что если тебе хватает воли и сил, то ты можешь поменять свою сущность, свое настроение, трансформировать свою реальность. Тебе говорят, что позитивное мышление – вещь очень мощная, а молитва иногда – единственное решение. Все это срань. Мелиса всегда читала книги о самопомощи и зажигала в церквях свечей больше, чем кто бы то ни было. Ничто из этого не сработало. Когда невидимая болезнь принялась быстро высасывать жизненные соки из нашей девочки, наши желания, позитивное мышление и бесконечные молитвы ничуть ей не помогли.
Иногда жизнь начинает идти вразнос, и ты ничего не можешь с этим поделать. И все же мы в большинстве отказываемся сдаваться. Мы вместо этого изобретаем богов, чтобы помогали нам идти вперед. Боль поселяется в нас, а мы находим причины, чтобы продолжать в том же духе. Приближается смерть, тянет к нам свои костлявые руки, а мы боремся с ней, потому что нас обуревает необъяснимое желание продолжать жить.
Большинство людей всегда хочет думать, что жизнь стоит того, чтобы жить. Они не понимают, что цена их жизни гораздо ниже того, что они воображают.
Подумайте об этом.
Сколько стоит ваша жизнь? Я скажу вам: цена вашей жизни меньше жажды наркомана в ломке, проникающего в ваш дом, чтобы спереть у вас что-нибудь, и сталкивающегося с вами. Ваша жизнь стоит меньше, чем ревность мужа, одержимого неверными представлениями о жизни и с пистолетом в дрожащей руке. Стоимость вашего существования гораздо меньше стоимости страховки в глазах обманутого супруга. Если вы черный или смуглый, то цена вашей жизни ниже, чем уязвимая маскулинность копа, который хочет чувствовать свое превосходство, или расиста, который хочет, чтобы вы не попадались ему на глаза, чтобы ему не приходилось смотреть на тех, кого он не понимает. El valor de tu vida es lo que vale el segundo en que alguien aprieta el gatillo, el segundo en que alguien pone toda su ira en su mano y te clava un cuchillo[84].
Вам мало этих аргументов? Подумайте еще. Для большинства людей стоимость вашей жизни – абсолютный ноль. Поэтому они и продают вам еду, которая вас убивает. Поэтому они отравляют воду, нимало не думая о том, что она станет причиной рака, который сожрет вас. Вот почему они позволяют вам полагаться на нашу говеную систему здравоохранения и разрешают страховым компаниям утверждать, что полис покрывает то или иное лечение, основываясь на длинном списке заболеваний, которыми вы страдали до заключения договора страхования, и одним из этих недугов, вероятно, было само ваше существование.