– Не советовала бы им разводить тут грязищу. А если разведут, то советую им убрать после себя.
– Ну, видите? – сказал Хуанка. – Я вас предупреждал, что обстановка здесь иногда накаляется. – Он улыбнулся.
– Прошу прощения, джентльмены, – сказала Ла Рейна. Человек, который принес пластик, появился рядом с ней.
– Все в порядке, босс, – сказал он.
– Куда вы его оттащили?
– В проулок в конце.
– Хорошо. Вы там закончили работу?
Человек вместо ответа посмотрел на свои туфли.
– Да не пудри мне мозги, – сказала Ла Рейна и скользящим ходом двинулась назад тем маршрутом, которым мы сюда пришли. Она открыла дверь в конце помещения и посмотрела на нас. Хуанка поспешил к ней.
– Я только проверю по-быстрому. Не хочу никаких хлопот завтра утром с этим несчастным ублюдком…
Она повернула направо, дошла до самой калитки, открыла ее, потом свернула чуть налево в проулок между двух домов. Проулок был виден до конца с того места, где мы стояли. Человек лежал калачиком на пластике, он стонал и держался за живот.
– Видите? Этот хрен моржовый еще несколько часов может умирать. Он может попытаться встать и добрести до дома с внутренним кровотечением. Не лучший способ умереть. Мошенничать на боях плохо, но не настолько же, чтобы так мучиться. – Она посмотрела на Хуанку. – Нож у тебя есть?
Хуанка сунул руку в задний карман, вытащил оттуда маленький карманный нож с деревянной ручкой и передал Ла Рейне. Она со щелчком открыла лезвие, подошла к человеку, подняла его голову за волосы, и перерезала ему горло. Кровь хлынула на пластик. Ла Рейна отпустила голову. Человек булькнул несколько раз, потом задергал ногами. А потом замер. Ла Рейна нагнулась над ним, отерла лезвие о его джинсы, потом захлопнула нож и вернула его Хуанке.
– Так лучше, – сказала она, посмотрев Хуанке в глаза. – Теперь он не страдает.
Не сказав больше ни слова, Ла Рейна развернулась и пошла назад в бар, но не остановилась там, а подвела нас к двери в левой стене. Дверь открывалась в другую комнату, в которой никого не было. Она вошла и двинулась дальше параллельно стене. У задней стены была белая дверь, и Ла Рейна открыла ее и остановилась по другую сторону порога, придерживая дверь для нас. Улыбка играла на ее лице.
Помещение, в которое мы вошли, напоминало кабинет. На стенах висели фотографии в рамках и постеры коррид. На стене постанывал большой кондиционер. У задней стены стояли два бугая с АК-47, оружие они держали с такой легкостью, что я сразу же подумал, что они спят с ним. Один из них был мускулист и многими своими чертами напоминал Хуанку, включая татуировки, которые почти целиком покрывали его руки, пальцы, шею и лицо. За ними стоял аквариум таких размеров, каких я в жизни не видел. В нем плавали какие-то крупные темные тени, но вода была такой бурой и мутной, что толком я не мог их разглядеть.
Посреди комнаты за столом сидел смуглокожий упитанный человек с седыми усами. На нем была белая гуайабера[239], украшенная замысловатыми вышивками, начинавшимися на вершинах карманов рубашки и уходившими вниз по его бокам до поясницы. На шее у него висела массивная золотая цепочка с массивным крестом и распятым Иисусом. Дон Васкес.
Он откинулся к спинке стула и сложил руки на животе. Золотые кольца украшали несколько его коротких, напоминающих обрубки пальцев.
– Хуанка, – сказал он, вставая. – Ven aquí y dame un abrazo[240].
Хуанка подошел к человеку, и они обнялись. Дон Васкес закрыл глаза, а потом поцеловал Хуанку в щеку, после чего отпустил, потрепав по лицу. Потом он повернулся к нам.
– Это те самые американцы, которые будут тебе помогать? – По-английски он говорил с сильным акцентом, но переход на другой язык его ничуть не затруднил. Истинный бизнесмен.
– Да, Дон Васкес. Это Марио и Брайан.
– Марио, – сказал Дон Васкес, его кустистые седые брови почти сошлись на переносице. Что-то выдавило чуть не весь воздух из моих легких. Если выложить в ряд всех, кто стал его жертвой, то тела, вероятно, дойдут до Остина. Мое имя в его рту – вынести это было нелегко.
– Un placer conocerlo, DonVázquez[241]. – А какую еще херню мог я сказать?
Дон Васкес направился ко мне, вытягивая на ходу руку и смеясь.
– Conocerme nunca es un placer, Mario. Conocerme a mí es una oblicagiо́n, el resultado de una mala decisiо́n o una pesadilla. ¿Tu amigo habla español, Mario?[242]
– No, señor, Brian entiende un poco, pero no habla español[243].
– Что ж, тогда мы будем говорить по-английски. Я хочу, чтобы вы все чувствовали себя как дома, и еще хочу, чтобы все точно поняли, что им придется делать.
Брайан понял, что мы говорили о нем. Еще он понял, что хозяин перешел на английский ради него. Он сделал шаг вперед и протянул руку.
– Приятно позна…
– Спасибо, Брайан, но я как раз говорил твоему другу Марио, что знакомство со мной – это не про приятности. Знакомство со мной – это событие, которое происходит с людьми по причине принятия ими дурного решения.
Голос Дона Васкеса звучал басовито и спокойно. Он был чуточку ниже меня. Полный. Цвет его кожи напомнил мне бабушку – оттенок, который вызывал ассоциации со старыми монетками и напомнил мне о том, что в ее жилах текла кровь индейцев таино. Я легко мог представить себе, что предки Васкеса возносили еще бьющиеся сердца к солнцу[244] еще до прихода испанцев.
– Уверен, вы все устали. Давайте, джентльмены, перейдем сразу к делу, чтобы у вас было больше времени поспать сегодня. – Дон Васкес перевел взгляд на Хуанку. – Ты принес мне то, что я просил?
– Claro que sí, jefe[245].
Хуанка сунул руку в карман, одновременно пододвигаясь поближе к Дону Васкесу, как ребенок, желающий угодить старшему. Он вытащил платок с завернутым в него пальцем. Я снова увидел стены в комнате El Milagrito, дребезжание крестов, подобное жужжанию тысячи рассерженных насекомых.
– Прошу, Дон Васкес.
Дон Васкес осторожно взял палец, начал его разворачивать. За его спиной что-то ударилось в стеклянную стенку аквариума. Что-то темное, напоминающее существо, похожее на морскую звезду, которую я видел в туннеле, оно быстро продвигалось по внутренней стенке аквариума. Я смотрел на его длинные, черные щупальца, и дрожь пробирала меня.
– В этом мире есть вещи, не имеющие объяснения, – сказал Дон Васкес, чем отвлек мои глаза от существа в аквариуме. – Когда сталкиваешься с такими вещами, у тебя есть два выбора. Выбор первый – попытаться сделать что-то такое, чтобы эти вещи обрели смысл. Большинство людей так и поступает. Они чувствуют что-то и пытаются переплавить это событие под свой жизненный опыт, понять, что случилось, используя фильтр известных им знаний. Из этого никогда ничего не получается. Это ведет только к путанице и разочарованию, так? Второй выбор состоит в приятии того факта, что необычные вещи происходят, что невероятное иногда становится реальностью. Если ты принимаешь это, то можешь жить и дальше. Наши предки изобрели богов по этой причине, и благодаря своему изобретению они стали счастливее.
Дон Васкес замолчал, оглядел нас. Кожа под его левым глазом набухла, словно под ней сидело что-то и пыталось выбраться наружу.
– Я говорю вам об этом только для того, чтобы подготовить вас к тому, что вы увидите, – продолжал он. – Не имеет ни малейшего смысла понять его. Вам нужно только знать одно: то, что случится снаружи, – есть вещь хорошая, она облегчит вам вашу задачу. Обеспечит вам безопасность.
Из всего, с чем мы столкнулись по эту сторону границы, самым удивительным было красноречие Дона Васкеса. Видеть собственные предрассудки и понимать, что они ошибочны, вещь довольно мощная. У меня не возникало проблем, когда я считал себя умным человеком, несмотря на мое жалкое положение в этом мире, несмотря на мать-наркоманку, на мой акцент, мою смуглую кожу. Я много читал, усердно учился, потому что верил в образование, считал его вернейшим путем вверх по социальной лестнице. Я глотал книги, потому что не хотел кончить, как моя мать или кто-нибудь из мужчин, которые были нашими соседями в Хьюстоне. Я выучился говорить по-английски и по-испански наилучшим образом, потому что был убежден – умная речь откроет мне двери вверх, избавит в некоторой мере от расизма, которого так страшился мой отец. Я не сомневался, что вся эта срань делала меня особенным. Потом я принялся улучшать себя, потому что никогда не хотел чувствовать себя, как Мелиса, блестящая женщина, которой приходилось смотреть на меня сверху вниз и с опаской услышать от меня какую-нибудь невероятную глупость в обществе ее друзей с работы или других мамочек из ее книжного клуба, часть которых образование получили в Лиге плюща[246]. Однако я никогда не предполагал найти такой же ум в других людях. Дон Васкес в моей голове был не более чем наркобароном, убийцей, чья цель состояла в том, чтобы захватить сети поставки наркотиков и заработать все деньги в мире, наводнить США наркотиками, а Хуарес – насилием. Я не сомневался в том, что ничего другого он собой не представляет, но те слова, что он произносил, создали в моей голове образ терпеливого учителя теологии, разговаривающего со студентами, которым нужно осознать вероятность существования бога, вероятность чудес, происходящих в мире повседневности.
Дон Васкес развернул наконец палец. Расположил его так, чтобы мы могли видеть.
– Это частичка Бога. – Он повернулся к людям, стоящим сзади. – Este es un pedazo de Dios hecho carne. Con esto en mis manos soy invencible[247]