и его повадки ясно говорили об одном: рассерди меня – и ты быстро превратишься в крокодилье говно.
– А ты, Брайан, помоги Раулито. Мы хотим быть уверены, что все под контролем и мы можем делать наше дело, как полагается.
И вот опять. Рука. Мой взгляд упал на обрубленные в запястьях руки женщины. Почему они так искалечили ее?
Я не стал поворачиваться, чтобы посмотреть, – я услышал, как тронулся с места Брайан. Я понятия не имел, зачем второму парню, который вел женщину, понадобилась помощь. Судя по ее виду, ей до гроба оставался один шаг, но в мои намерения не входило задавать вопросы.
– Juanca, Marta va a estar aquí en cualquier momento. Cuando llegue, ayúdala a bajar la caja de la troca[253].
Я схватил человека за левую руку. Он сопротивлялся изо всех сил. То, что он говорил из-под липкой ленты, становилось все громче. Адреналин делал его сильнее тех возможностей, что у него были.
– Hay que subir a este pinche cabrо́n a esa plataforma[254].
Мы двигались вместе. Человек противился – упирался ногами в землю, а потому мы приподняли его и понесли. Его тело было скользким от пота, но мы справились.
В приближении к крокодилам было что-то сюрреалистическое. Каждый мой инстинкт остерегал меня, требовал, чтобы я держался подальше от воды, но мое тело подчинялось приказу Дона Васкеса, почти как если бы было некой независимой сущностью.
Нам с Мануэлем пришлось прикладывать еще больше сил, когда мы добрались до лестницы. Бетонная платформа вдавалась в грязную воду. Платформа имела длину около четырех футов и около шести футов в ширину, так что зашли на нее мы без особых проблем, вот только у нее не было бортиков – удержаться не за что. Страх ухватил меня за сердце и сжал его. Я подался ближе к человеку, опасаясь, что он захочет забрать кого-нибудь из нас с собой.
– Брайан, мне нужно, чтобы ты слушал меня. Ясно? – сказал Дон Васкес. – Тебе нужно помочь Раулито принести сюда la bruja[255]. И никаких с ней нежностей. Все, на что она, по твоему мнению, способна, нужно умножить на самое большое число, какое ты знаешь. Тащи ее без жалости, чтобы ее поскорее увести, и все будет хорошо. Ты готов?
Я посмотрел на Брайана – мне показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Он не был готов. Мешки под его глазами потемнели раза в два по сравнению с тем, какими они были до нашего появления здесь. Свет от уличных фонарей не способствовал его случаю. Он кивнул.
Bruja между ними казалась совсем обмякшей. Обрубки ее рук напоминали мне об El Milagrito. Пальцы, схватившие меня за сердце, сжались еще сильнее.
– Cuando estе́s listo, Manuel…[256]
– Agárralo fuerte[257], – сказал Мануэль. Я сильнее ухватил человека выше локтя, предплечьем прижал его согнутую руку к моему телу, сохраняя наклон в его сторону на тот случай, если он попытается скинуть меня с платформы. Его локоть уперся мне под ребра.
Мануэль неловко присел и положил наконец автомат. Потом он встал и вытащил из кармана большой складной черный нож, большим пальцем раскрыл лезвие. Когда оно встало на место, человек, которого мы держали, стал лягаться, как норовистый конь. Локоть сильнее уперся мне в брюшину, а его нога дотянулась до моего подбородка, но я выстоял. Я пригнулся, расставил пошире ноги и приложился плечом к его дергающемуся телу. Вместо того чтобы попытаться укротить его, Мануэль зажал нож в кулаке и завел руку назад. Его кулак пролетел рядом с моим боком и вонзил нож в живот человеку ровно над его джинсами. Мануэль нанес удар с такой силой, что я услышал, как рвется кожа. Человек взвыл под лентой, его ноги задергались. Мы практически держали его в воздухе. Мануэль вытащил нож на себя, как рыболов дергает удочку, чтобы подсечь рыбу. Кожа человека разорвалась еще на несколько дюймов, и лезвие замерло. Мануэль дернул нож еще. В брюшине открылась дыра, обнажилась плоть, мышцы и желтый жир вокруг внутренностей. Я отвернулся. Приглушенные звуки доносились из его черепа. Я был уверен, что клейкая лента сорвется с его рта в любое мгновение.
Из раны обильно потекла кровь. По большей части кровь впитывали его джинсы, которые в процессе быстро меняли свой цвет. Часть крови, однако, проливалась на бетон перед ним, грязь которого жадно ее впитывала. Мануэль отпустил руку обреченного. Мы переступили с ноги на ногу, и мне пришлось постараться, чтобы не упасть. На мгновение меня обуял страх, что Мануэль оставит меня один на один с умирающим, но он зашел к умирающему со спины и обхватил его левой рукой за шею. А правую руку вместе с ножом завел вперед. Он вонзил лезвие почти в то же самое место, что и в первый раз, а потом протащил его по нижней части живота.
Мануэль рассек человеку брюшину еще раз, потом прижался всем телом к обреченному, потащил его на себя за шею, подавая в то же время вперед бедра. Он словно трахал парня сзади. Крики прекратились, когда нож пресек доступ воздуха в его легкие. Я отпустил его руку, когда его тело дернулось. Руки Мануэля приподняли его и наклонили назад. То место, что Мануэль рассекал ножом, теперь превратилось в глубокую, красную бездну плоти. Из раны торчало что-то розовое. Сто невероятных вариантов одновременно промелькнули в моем мозгу. Когда свою голову высунула первая розовая змея, мое сердце остановилось. Потом я понял, что это не инопланетянин и не демон – розовая субстанция была кишками этого человека.
Теперь он согнулся вперед, а Мануэль снова тащил и толкал его под задницу своими бедрами. Лоснящиеся розовые кольца, забрызганные кровью, раскручивались, падая к его ногам, а оттуда в грязную воду.
Вода взорвалась зубами и зеленой чешуей. Крокодилы хватали зубами розовые трубки, крутились в воде, поднимая брызги, вытаскивая из жертвы остатки кишечных колец.
“¡Ayúdame a detenerlo, güey![258] – прокричал Мануэль. Конечно. Он не мог удержать этого парня, когда крокодилы разматывали его кишки и пытались утянуть за собой в воду. Я ухватил его за руку. Тело его дрожало, но он уже никак не мог быть живым.
Каждый раз, когда смыкались крокодильи пасти, звук получался такой, будто кто-то ударял кувалдой по дереву. Зубы у них сверкали невероятной белизной в свете фонаря, а десны внутри их пастей имели розоватый, почти белый цвет и, казалось, не могли иметь ничего общего с таким смертоносным, грязным местом.
Слизь поползла по клейкой ленте, закрывающей рот мертвеца, его глаза закатились. Всплески внизу продолжались. Что-то хватало меня за легкие, выталкивало из меня воздух. Дыхание затруднилось. Запах крови, грязной воды и говна заполз мне в нос. Горло у меня сжалось. Я заставил себя отвернуться и сдержать рвоту.
– Ya, güey, jálalo[259].
Мы с Мануэлем оттащили мертвеца назад к лестнице. Его ноги больше не сопротивлялись. Его внутренности тянулись по бетону. Крокодил тащил на себя длинную розовую веревку, которая тянулась из живота через рану в воду. Она тянулась и не желала рваться. Мы дернули сильнее. Крокодил потряс своей массивной головой, как древний зеленый презрительный бог. Наконец кишка порвалась. Мы почувствовали, как она подалась со щелчком. Мое сердце оказалось где-то рядом с глоткой и заколотилось в моей шее, словно пойманное животное, калечащее себя о стенки клетки.
Мы прошли по металлическим ступеням и положили мертвеца на землю. Я отступил назад, меня мутило. Крокодилы сражались за остатки.
Нижняя часть живота у мертвеца провалилась. Фрагменты… чего-то торчали из длинного рассечения. Кровь неторопливо стекала из раны. Вся передняя часть джинсов приобрела черный цвет.
Появились Брайан и Раулито. Они поставили женщину рядом с мужчиной. Мануэль протянул руку и содрал липкую ленту с его рта, в котором скопилась кровь – часть от раны, а часть, вероятно, от сдавленных криков, паники и безнадежности, которые надорвали его горло.
Женщина, казалось, собирается упасть на тело мужчины. Ее согнутое тело раскачивалось. Ее безжизненные руки висели вдоль боков. Потом она дернула головой. Она стояла спиной к свету, и лица ее не было видно, а пустые глазницы смотрелись, как черные дыры. Крылья ее ноздрей взлетали. Вдруг рядом с ней появился Дон Васкес. Он нагнулся поближе к ее лицу.
– Es hora de comer, Gloria. Chúpale el alma[260].
Дон Васкес положил руку на затылок ведьмы и нагнул ее. Она упала вперед с распростертыми руками. При ее прикосновении грудь мертвеца поднялась. Она еще больше опустила голову и принялась обнюхивать шею мертвеца, как собака, а его тело завибрировало, словно в сильной лихорадке. Она пронюхала дорожку к его губам. Потом разверзла беззубый рот и накрыла им окровавленные губы мертвеца.
Я не сомневался, что этот человек мертв, иначе и быть не могло, но его ноги начали брыкаться, когда женщина прижала свой рот к его. Разрез на его животе вспорхнул, как тонкие губы. Женщина оставалась на прежнем месте.
Чей-то голос рядом с моим левым ухом прошептал что-то. Я повернулся. Никого. Потом я снова услышал этот голос. Впечатление возникало такое, будто какое-то слово облетает вокруг моей головы, а голос, который произносит его, – это невидимое насекомое, двигающееся по той же орбите.
Мужчина перестал двигаться. Женщина оторвала губы от его рта. Она встала неестественным движением, как дряблая кукла, приводимая в действие скрытой в ней пружиной. Долгое, мощное шипение сорвалось с ее окровавленных губ. И голос в воздухе умножился, перешел в неразборчивое шипение. Потом к ним присоединился какой-то тихий голос, принялся шептать слова на языке, которого я никогда не слышал. Голоса усиливались, а шипение старухи продолжалось. Брайан огляделся, на его лице смятение боролось с паникой. Это означало, что голоса слышу не только я.