Я почувствовал невесомость. Свет взорвался передо мной. Он был такой яркий, что прожигал мои веки, обволакивал мой мозг, пока все вокруг не превратилось в холодную влагу.
Когда мои глаза открылись, свет исчез.
Дон Васкес передо мной провел пальцем по лбу Брайана. Руки Брайана вдруг дернулись, словно он ударился обо что-то. Глаза быстро открылись. Он сделал вдох и огляделся. Я знал: он что-то чувствует.
– Джентльмены, теперь вы под бдительным оком… я думаю, вы можете называть его Святым Духом, так? Если все пойдет хорошо, то вы всего лишь откроете дверь, увидите, как все оно пройдет, – и деньги ваши. Легко, правда? Если вы совершите какую-нибудь глупость и облажаетесь, то я вас найду, а я всегда нахожу тех, кого ищу, вам это ясно?
Мы кивнули. Его улыбка не исчезла, даже когда он угрожал нас убить, если мы облажаемся. То, что было под его кожей, снова шевельнулось, но на сей раз только на правой половине лица. Хуанка сказал, что он непременно покажет им лицо Родольфо. Они снова обнялись. Дон Васкес наскоро пожал нам руки и ушел. Когда его люди поднимали Глорию, он повернулся к нам.
– Какое-то время вы будете в безопасности, но я предлагаю вам пошевеливаться. Я уверен, что даже ангелы устают от ожидания.
Глава 23
Хуанка запрыгнул на водительское сиденье, я сел на переднее пассажирское. Брайан – опять – забрался на заднее и сразу же свернулся в клубок. Фары пикапа освещали пространство перед нами, но мы могли видеть и ворота в заднем конце участка. Женщина оставила их открытыми. Когда мы тронулись, я в последний раз кинул взгляд на лужицу. Потом я вспомнил темную фигуру и посмотрел в сторону улицы. Фигура все еще оставалась там, более материальная, чем прежде, и теперь расположившаяся ближе к ограде. По своей форме это явно был гуманоид. Казалось, он наблюдает за нами.
Бетонное здание, мимо которого мы поехали, закрыло от меня эту фигуру. Часть моего мозга хотела копнуть поглубже, подойти поближе к этой фигуре, получить от нее кое-какие ответы, получить… бог знает что. Но, как сказал Васкес, вполне возможно, эта фигура представляла собой нечто такое, чего мне не было дано понять. Вечер выдался долгий, на сегодня хватит с нас приключений и выпотрошенного тела на платформе пикапа.
Темнота на улицах, казалось, сгустилась еще больше, словно отсутствие света пыталось спрятать от нас нечто иное, чем день. Мы проехали по нескольким улицам вдоль жилых домов, время от времени нам попадался бар или клуб. Хуанка включил радио. В этой машине динамики были новые. На некоторое время назойливые звуки аккордеона заполнили салон машины.
– Что он такое сделал? – спросил Брайан несколько минут спустя.
– Ты это о чем?
– О мертвеце в кузове. Что сделал, чтобы заслужить такую смерть? Почему просто не… не знаю… почему просто не застрелить ублюдка в голову или что-то такое. Я никогда не смогу забыть его глаза. Я думал, они у него из орбит выскочат. И эта срань… розовые кишки, подумай только. Зачем? Зачем так с ним поступать?
Я хотел оказаться где-нибудь в другом месте, а потому разглядывал темные здания, редкие неоновые вывески и думал о mi angelito[269].
У Аниты было громадное пластиковое суденышко, с которым она любила играть. Кораблик этот раскрывался посредине, в нем были маленькие каютки и капитанский мостик с крошечным коричневым штурвалом. Когда с деньгами становилось хуже, чем обычно, я брал ее в «Сейверс»[270] и позволял выбрать, что ее душа пожелает. В большинстве случаев она выбирала сумку со случайными игрушками, но суденышко было любовью с первого взгляда. Оно пропускало воду и никогда не плыло по прямой, но Анита могла часами играть с ним. Только она не знала того, что сердце у меня разрывается, когда я вижу ее такой счастливой с пластиковой игрушкой, за которую я заплатил четыре доллара. Я хотел купить ей весь мир. Я хотел купить ей все игрушки, какие есть, а потом и дом побольше, чтобы было где хранить. Ничего такого сделать мне не удалось, и это до сих пор приносило мне боль. Эта моя неудача будет преследовать меня вечно. Но, может быть, я как-то смогу искупить ее. Может быть, Мелиса родит еще одного ребенка, и мы наполним новый дом смехом, поцелуями и игрушками. Я буду покупать этому ребенку все, что он или она захочет. Я сделаю себе татуировку Аниты на сердце. Обещания яйца выеденного не стоят, но я продолжал обещать себе сделать все, что в моих силах, чтобы все это случилось.
Мысли эти настолько овладели мной, что я потерял счет времени, но, когда голос Хуанки испугал меня, я понял, что он молчал на протяжении нескольких минут. Вопросы Брайана все это время висели в воздухе, что снова создавало атмосферу неловкости.
– Вам, гринго, этого не понять.
– На наших глазах человека выпотрошили, а потом кинули его кишки крокодилам! Чего я тут недопонял? Вы хотите убить сукина сына – берите на хер пистолет и стреляйте ему в голову. И все – дело сделано. Для вас это недостаточно лично? Зарежьте его. Возьмите большой нож и ткните в печень или еще куда, чтобы он истек кровью за считаные минуты. Или можно ударить его ножом тысячу раз, глядя ему в глаза, чтобы он знал, как вы его ненавидите. Просто. А что мы видели сегодня? Сегодня было кое-что другое. И то, чем занималась эта старая дама, тоже какая-то херня. Я даже не уверен, что хочу знать подробности.
– Знаешь что, Брайан? Я правда думаю, что тебе нужно заткнуться нахер, – сказал Хуанка. – Ты подписался на это, потому что тебе нужны деньги, верно? Я деньги гарантирую, ты меня понимаешь? Estamos todos chingados[271]. Мы все в одной лодке. Но ты должен понять: это не твой мир. Когда мы кого-то убиваем, мы должны отправить послание. Это вероломное говно, что валяется в контейнере? Он один из тех, кто убил моего брата, ясно? Мы получили от него информацию, какая нам требовалась, мы убили его той смертью, какую он заслужил, и теперь он никогда не упокоится в мире. В задницу его. Вы думаете, тут творится много насилия? Вы даже не представляете, что бы тут началось, если бы мы не отправляли послания.
– Никогда не упокоится с миром? А что, если нас остановят и обыщут кузов? Что нам тогда делать с этим покойником? – спросил Брайан.
– Я тебе очень скоро скажу об этом, – ответил Хуанка.
Вот, значит, они что. Они отправляют послания. Месть. Незнание тревожило мою душу. Так как оно означало, что большой вопросительный знак, который ждет нас завтра, имеет кучу маленьких вопросиков, прикрепленных к большому в виде пульсирующих опухолей.
– Убийство есть убийство, чувак, – сказал Брайан грустным голосом потерпевшего поражение, выбитого из привычной колеи. Какими бы ни были его отношения с Хуанкой прежде, теперь они превратились в нечто уродливое. – Я думаю, у тебя получаются довольно сильные послания, когда ты отправляешь кого-нибудь на встречу с Создателем. Остальное просто… не знаю – театральщина какая-то. Ну да ладно – мы можем где-нибудь перекусить? Помираю от голода.
– Ты, наверно, просто выблевал все, что съел, – сказал Хуанка. Я знал: это удар ниже пояса. Тот факт, что он остался безответным, говорил, насколько сильным был этот удар. Мужчины часто сетуют на женщин, потому что те знают, как нас побольнее ударить словами. Мы делаем то же самое. Я думаю, единственная причина, почему мы сетуем на женщин, состоит в том, что у них это получается лучше.
Минуту спустя Брайан снова заговорил.
– Я чувствую, что вся эта чертова затея безнадежна, и сам не знаю почему, – сказал он.
– Ты когда в последний раз курил лед?
– Перед тем как мы покинули мой дом.
– Твой мозг подкидывает тебе всякие дурацкие мысли. Всякое таинственное говно. Монстры и все такое. В общем, ты не горячись. Мы тебе найдем что-нибудь поесть. Потерпи немного. А потом я дам тебе кое-что, чтобы ты завязал, когда вернемся.
– Да, наверно, дело в этом. Наверно, поэтому мне и нюхнуть сейчас хочется, как никогда прежде.
Он смотрел в окно. На его лице не было и следа улыбки. Он был откровенен. Проверял. Он хотел покончить с собой. Его лицо не было лицом человека, собирающегося вышибить мозги приятелю. Не следовало мне позволять Хуанке внедрять мне в голову такие мысли.
– Не горячись, Би, – сказал я. – За день все закончим, через два – будем дома. Скоро ты будешь богачом. И отходняк дело не вечное. Ты только подумай, как счастлива будет Стеф, когда ты скажешь ей, что чист.
Брайан произвел звук – нечто среднее между кряхтением и кашлем. Я оставил его. Сражение в его голове не имело никакого отношения к нам.
После этого мы держали рты на замке. Тишина в салоне компенсировалась музыкой из динамиков, но напряжения ничто не могло скрыть. Когда посторонние люди волею судеб оказываются вместе, происходит столкновение личностей. Уровень ущерба, как производного этого столкновения, зависит от множества переменных, а добавленное стрессовое состояние – один из громадных факторов влияния. Как и страх. Мы тикали, как часы на взрывном устройстве. Если бы мы остановились на обочине, чтобы отлить, я бы не удивился, если бы Хуанка пристрелил Брайана. Или наоборот. Я вспомнил, что сказал мне Хуанка в гриль-баре, когда Брайан ушел в сортир. Тихий голос в моей голове повторял и повторял одни и те же слова: «Никогда не доверяй нарикам, pendejo[272]. Никогда не доверяй нарикам, pendejo. Никогда не доверяй нарикам, pendejo».
Глава 24
Я сбился с пути. В какой-то момент Хуанка, вместо того чтобы повернуть направо и ехать назад к церкви или к тому месту, где, как я был абсолютно уверен, находится церковь, направил машину на другой съезд и поехал по второстепенной дороге. Пространство между домами стало увеличиваться, исчезли бизнесы. Плотность населения в этом районе была совсем ничтожная.