– Чуваки, почему бы вам не поехать в магазин на новом пикапе? – спросил Кевин. – Будет странно, если мы все выедем разом. Вы там постоите чуток, а потом, когда увидите нас, поедете следом.
– Окей, – сказал Хуанка. – Скажите Брайану, чтобы пришел к нам туда.
Мы сели в машину и подъехали к входу в магазин, но внутрь входить не стали.
Из магазина вышла толстая женщина. В одной руке она несла младенца, а другой тащила за собой малышку, едва начинающую ходить. Младенец на руках плакал. Малышка – девочка с взъерошенными каштановыми кудряшками и в розовом платьице, усыпанном улыбающимися рожицами, – сопротивлялась, плакала. Она сражалась, как сражаемся все мы. Мы приходим в мир, сражаясь, приходим в крови и слезах, потом мы сражаемся с болезнями, катастрофами, возрастом или экссангвинацией. Суть в том, что нам необходимо сражаться. Всегда. Сдача никогда не бывает одной из наших опций.
Вернулся Брайан, а Хуанка отправился в туалет. Мы молча сидели в машине, смотрели, как толстая женщина тащит за собой девочку по парковке к старенькой «Хонды Аккорд» в конце здания. Неожиданно из магазина вышел человек, подстриженный ежиком, с несколькими брошюрами в руках. Он был невысокого роста, в синих спортивных шортах, в шлепанцах и белой майке-алкоголичке. Он подошел к маленькой девочке, взял ее за руку, которую держала женщина, и дернул вверх. Ее крохотные ножки оторвались от земли. Когда он ударил ее в первый раз, Брайан всосал в себя воздух через зубы и сказал: «Черт!» Когда он ударил ее во второй раз, я открыл дверь машины. От третьего удара человек воздержался, потому что я закричал на него. Он посмотрел на меня. На его лице вели сражение смятение и ярость, и никто из них не мог победить. Я набросился на него, еще не успев понять, что сейчас произойдет. Мой кулак с размаху нашел его челюсть. Клац. Костяшки моих пальцев застонали. Он уронил девочку, но она приземлилась на ноги. Второй удар был прямым и пришелся в лицо между носом и ртом. Его зубы врезались в мою кожу. Боль пронзила меня до самого локтя. Хрящи в его носу хрустнули, как куриная ножка, отделяемая от тушки. Его глаза закатились до белков, и он упал на спину, приобретя в падении достаточно инерции, чтобы его голова стукнулась о бетон, когда он упал. Женщина завизжала, как поросенок, прижимая к себе детей. Оба ребенка плакали.
– Когда он придет в себя, скажите ему, что я буду всю его поганую жизнь наблюдать за ним. И если он еще хоть пальцем прикоснется к этой девочке, я буду ждать, и если мне придется отлупить его еще раз, то я не остановлюсь, пока он не перестанет дышать. Вы меня поняли?
Она меня не поняла. Она не поняла, потому что все это время кричала. Я почувствовал чьи-то руки на себе.
– Братишка, у тебя кровь!
Это был Брайан. Я развернулся и оттолкнул его. Неужели этот мудозвон пришел спасать скотину, которая била ребенка?
– Твоя рука, бля! Она тебе понадобится сегодня вечером.
Моя рука. Боль, которая скрывалась за стеной адреналина, выбежала и лягнула меня в мозг.
– Черт. – Брайан свистнул. – Каким же нужно быть ублюдком, чтобы бить такого ребенка.
Дыхание у меня затруднилось.
– Я оставил вас, мудозвонов, всего на минуту, а вы за это время умудрились уложить на парковке какого-то говнюка? – голос Хуанки перекрывал хаос. – Чувак, куда ж ты со своей глупой задницей лезешь? А ну давай в машину, и уматываем отсюда. Только этого говна нам сейчас не хватало.
Он не был не прав, но то, что сделал я, казалось более правильным, чем любое количество правоты, которую выражал Хуанка, а потому мне было все равно.
Глава 31
На Карибах вечер наступает так, будто кто-то щелкнул выключателем. Солнце не ползет вниз по небосклону, чтобы спрятаться за океаном, – оно падает, как часть радиоактивно загрязненного фрукта, по которому бьет палкой рассерженный малыш. В Техасе и Нью-Мексико все иначе. На американском юго-западе солнце заходит вежливо, словно дает вам понять, что скоро стемнеет. Оно чмокает небеса синюшными поцелуями и нередко проливает акварельные оранжевый, розовый, красный и фиолетовый цвета на облака. Травяные угодья в Нью-Мексико обширны и великолепны, а еще они однообразны и обыденны. Да, в этом можно услышать противоречие, но нужно побывать там, чтобы понять, насколько это верно. С одной стороны, эта необитаемая земля тянется в бесконечность во всех направлениях, и вы понимаете, каким удивительным может быть мир, когда нигде вокруг не увидишь ни одного здания – ни моллов с нагромождением товаров, ни людей, шумящих вокруг тебя. Открытая земля подчеркнута низкими горами и бесконечным небом, как напоминанием о лучших временах, о временах, когда здесь не было людей.
Я видел, как Стив и Кевин последовали за нами, когда мы по съезду покинули Ф-10 и поехали дальше по бездорожью, но теперь я их не видел. Я был уверен: эти мудозвоны передумали.
Пикап ехал хорошо, большие колеса и хорошие амортизаторы делали свое дело, но из-за неровностей контейнер в кузове подпрыгивал и ударялся о борта. Знание о том, что в нем лежит тело, не придавало уверенности.
Впереди справа земля постепенно темнела и повышалась. Вблизи Флоридские горы казались засохшими коричневыми шрамами на земле.
Хуанка съехал в высохшее русло реки, остановился за холмом и заглушил движок. Темнота поглотила все.
Мы просидели бездвижно около минуты, давая глазам привыкнуть к темноте.
– Вот это место, – сказал Хуанка. – Будем надеяться, эти мудозвоны обоснуются где-то поблизости. Вершина любого из этих холмов – прекрасная позиция для стрельбы по машине, при этом сам ты остаешься невидимым. Сначала они пробьют покрышку, а потом уже в дело вступим мы.
– У нас есть шанс подобраться к ним вплотную незаметно для них? – спросил Брайан.
– Вообще-то нет, но они окажутся в темноте и будут сбиты с толку, а это работает на нас, – сказал Хуанка.
Брайан кивнул несколько раз и огляделся.
– Ты не хочешь еще раз пробежаться по своим планам, Хуанка? – спросил он. – Я представлял себе пустыню, а тут эта гора хренова… пугает меня маленько.
– Эти гребаные «Гордые парни»[314] поднимутся где-то рядом на холм и залягут наверху. Кевин сказал, у них тонна всякого хитрого оборудования, которое позволит им увидеть машину задолго до того, как она подъедет сюда. Они пробьют как минимум одну покрышку. А еще я попросил их пустить пулю в окно, чтобы их крики и ругань были слышны.
– Для чего? – спросил Брайан.
– Для него, – сказал Хуанка, показывая на кузов пикапа. – Я выдвину нашу машину чуток вперед, когда все это говно начнет происходить, опущу задний борт и открою контейнер. Один из вас будет стоять на шухере. Другой поможет мне выпустить Родольфо сзади. Когда мы их всех убьем, деньги станут наши. Легкая работа, легкие деньги, cabrones.
Легкость. Не о легкости я думал.
– Не, подожди-ка на хер минутку, – сказал Брайан. – Конкретно: что мы должны делать с этим пустым мешком мяса в контейнере?
Брайан поймал Хуанку на том, что тот дает нам задание, которое, возможно, закончится нашей смертью.
– Подожди – сам увидишь. – Губы Хуанки вытянулись в некое подобие улыбки.
– Черт! Я знал, что ты скажешь что-то в этом роде. Ты в этих ответах уклончив, как дряблый хер. Так же, как и твоя заява, будто ты не хочешь больше убивать, потому что выйдешь за отведенную тебе квоту или что-то такое. Ты ведь не собираешься оставаться в машине и ждать, когда мы закончим работу, да?
Хуанка повернулся к Брайану.
– Нет. Этих людей должен убить я. Они последние. На этом я остановлюсь. Вы и представить себе не можете, что, по словам того провидца, меня ждет, если я после этого убью еще хотя бы одного человека. Последними будут эти плохие ребята, а после них я выхожу из игры.
У меня все еще оставались вопросы, и один из них давил мне на легкие.
– А что, если два этих расистских мудозвона не появятся? – спросил я. – Они куда-то пропали некоторое время назад.
– Появятся.
– Откуда ты знаешь? Когда мы там у них были, мне показалось, что ты не очень им доверяешь.
– Я им ни на грош не доверяю, но они появятся, потому что хотят получить обещанные деньги и, вероятно, не прочь посмотреть, как будут умирать мексиканцы. Эти cabrones, когда им больше нечем заняться, надевают свое дерьмо из «Кабелы»[315] и патрулируют границу. Не удивлюсь, если обнаружится, что они прокалывают емкости с водой, которые люди оставляют для тех, кто переходит границу на своих двоих. Возможно, они и отстреливали кой-кого, кто переходил…
– Ни херасе! – сказал Брайан.
– Можешь не сомневаться, – сказал Хуанка, а потом посмотрел на меня. – Ты не волнуйся, они сделают то, за что им обещаны бабки. Но нужно держать ухо востро, чтобы они не попытались убить нас всех и забрать все бабки.
Последнее его замечание находилось в ряду где-то между шуткой и вероятностью.
Хуанка включил радио. Свет панели управления упал ему на лицо, повернутое ко мне.
– Solo unos cuantos muertos más.
«Еще несколько покойников».
Брайан глубоко вздохнул.
– Мужики… я не хочу тут помереть.
Никто на это ничего не сказал. Молчание превратилось в нашу любимую игрушку, а слова Хуанки пригласили это молчание в машину, где оно окутало всех нас троих. Хуанка достал телефон. То же сделал и я. Никаких новых эсэмэсок, требующих от меня денег, не появилось, что можно было считать редкостью. Я не стал разблокировать телефон, я смотрел на Хуанку, который прокручивал экран. В темноте было плохо видно. Мне казалось, что он прячет экран от меня. Мы все что-то прятали друг от друга. Меня это беспокоило. Особенно прятки Брайана меня беспокоили.
Я разблокировал телефон и вошел в «Фейсбук». Последний пост Мелисы ничем не отличался от других ее постов за много месяцев – она просила молиться за Аниту. Я снова залез в фотографии ее профиля. Тут был снимок, на котором