В светлую лунную ночь русалки выбирались на берег и пели песни. Пение было таким красивым, что если человек его слышал, то шел к этому месту. А оказавшись совсем рядом с прекрасными девами, вообще терял голову. Если это был романтичный юноша, то он тут же безумно влюблялся в одну из прислужниц водяного и уже не мог отойти от нее. Зрелого вдовца ждала та же участь. А вот мужчину женатого, но любящего изменить супруге, охватывала жуткая похоть, которая в некоторых случаях бывает посильнее любовных мук.
Души юных отроков подводный владыка назначал блудичками. Это болотные и водяные духи в виде блуждающих огоньков, которые смущали людей, забредших к болоту или к пруду. Человек шел или плыл на огонек, а тот все удалялся, удалялся и наконец ускользал. В итоге несчастный мог обнаружить, что находится в непроходимой трясине или на водяной глади, скрытой от берега высокими камышами. Заблудившегося или затягивало в болото, или он тонул, стараясь добраться до берега. Души утопленников речной владыка либо брал себе в услужение, либо отправлял прямиком в адово пекло к сатане. Такая же страшная участь постигала и души утонувших пьяниц, которые ни для какой полезной деятельности в подводном царстве не были пригодны.
Кататься водяной дух любил на сомах. Рыба эта большая, надежная, солидная, плывет неторопливо, озорством и игривостью не отличается. Сядет водяной на нее, устроится поудобнее и поедет по просторам глубоководным. То в одну протоку завернет, то в другую, то к берегу пристанет, а то и на самое дно уйдет – проверить свое хозяйство. Правда, не всегда пользовался подводный хозяин услугами больших рыб. Иногда, чтобы как-то разнообразить скучную действительность, он превращался в огромную щуку и уже в этом обличье плавал и нырял на принадлежащих ему просторах, наводя ужас на рыб и вводя в смущение рыбаков, которые по неопытности принимали его за обычного речного хищника и даже пытались загнать в свои сети.
Такие потуги незадачливых селян необычайно веселили и забавляли водяного. Заглатывал он наживку, попадался на крючок, но вместо того, чтобы оказаться в уже подставленном садке, опрокидывал рыбака в воду, бил щучьим хвостом того по голове, а оглушив, иногда забирал к себе. Но чаще подбивал к берегу, чтобы человек не утонул, – все зависело от настроения.
А вот чего водяной никогда не любил, так это сетей. Если выйдут рыбаки на такую ловлю, то им несдобровать. В лучшем случае потеряют они свои снасти, а в худшем – могут и сами погибнуть, запутавшись в расставленных ими же сетях. Но человека не зря отличают сметка и сообразительность. Находил он способы договариваться с духом рек и озер. Это была ежемесячная дань водяному. Если рыбалка проходила удачно, то самая крупная рыба отдавалась ему. Не жалели люди и откормленных жирных гусей: такому красавцу без сожаления рубили голову и бросали упитанную тушку в воду. После этих даров рыбалка была спокойной и вольготной, а утонувших становилось меньше.
Главную свою резиденцию водяной обычно размещал под колесом мельницы. Здесь вода никогда не застаивалась, а в речном дне вымывалось большое углубление. Подводный владыка строил в этом месте роскошные палаты, которые не уступали царским. В огромной зале устанавливалось каменное ложе, оно покрывалось тиной и украшалось лилиями.
В летнюю пору не бывало ночи, чтобы водяной не появлялся над водной гладью. Поскольку обратиться он мог хоть в птицу, хоть в зверя или рыбу и даже в человека, то никто и не знал, кем в эту ночь он представится. Иногда и сам водяной, в зависимости от своего душевного состояния, определялся с образом только перед тем, как покинуть покои. Любил он поплавать в лунную ночь, порезвиться в воде. В это время никто его не видел, а потому сом в качестве наездника был ему не нужен: сам с собой он в солидность не играл и царское величие не изображал. Являл водяной тут свою истинную суть, становясь лихим и отчаянным покорителем вод.
Жизнь водяного была тесно связана с определенными временами года. По осени, когда начинали дуть холодные ветры, когда первый снег укрывал землю, он устраивался отдыхать на своем удобном ложе, так как зимой делать на подведомственной территории нечего. Озера, реки, пруды и болота покрываются слоем льда, а сверху еще и снег ложится. Пробиваться на божий свет из подводного мира трудно, да и ни к чему. Укутывался водяной тиной и засыпал до весны. Все подвластные ему духи делали то же самое, а вот для рыб наступало раздолье. Резвились они без строгого присмотра до марта-апреля, пока теплые солнечные лучи не начинали растапливать ледяную корку.
В это время водяной открывал глаза, потягивался и сбрасывал с себя тину. Вставал во весь рост и громко хлопал в ладоши. Трещал тогда весенний лед, шел по реке, освобождая водную стихию от крепкого ледяного панциря. Люди, догадавшись о том, что водяной проснулся, тащили к воде разные подарки да гостинцы, понимая, что владыка после зимний спячки голоден и зол. Здесь были и куры, и утки, и свиньи. Некоторые особенно заинтересованные в покровительстве хозяева вели коров и лошадей. Все это безжалостно резалось и бросалось в воду в знак уважения к властителю подводного мира. Тот не отказывал никому – подарки принимал, но не торопился оказывать милость и выказывать расположение. Чтобы удостоиться молчаливого согласия на богатый рыбный улов и безопасное плавание в воде, человек был обязан каждый месяц оставлять дары водяному. Иначе тот мог рассердиться и отказать в своей симпатии и благосклонности.
Лето было пиком безраздельного владычества водяного. В этот период года он руководил подводным миром строго – любое его распоряжение выполняли беспрекословно. На день Ивана Купалы (7 июля) владыка водных глубин набирал такую силу, что, пожалуй, мог и лешего за пояс заткнуть. В лунную ночь он иногда встречался с этим духом, пробовался с ним силой. Тогда шумел лес, трещали деревья, поднимались гребни волн на речной да озерной глади. Бились властители, но ближе к утру все же расходились миром, так и не выяснив, кто более силен и могуч.
На Петров день (12 июля) водяной снова принимал подарки от рыбаков. Тот же, кто не проявлял должного уважения, мог оказаться и без лодки, и без сетей уже на следующий день. Но поступал так всесильный дух не от жадности или капризности, а только для того, чтобы не уронить своего авторитета в глазах подданных и простых смертных.
Ближе к октябрю его пыл и свирепость постепенно утихали, он становился более спокойным и покладистым. Даже рыбы в это время переставали бояться владыку – не до них ему было в эти осенние дни. Подбивал он итоги своей работы за летний период, решал вопросы благоустройства на зиму своих подданных, да и себе место готовил тщательно и скрупулезно. Ну а к концу октября погружался подводный владыка в долгий и спокойный зимний сон.
Среди ближайших помощников водяного особая роль отводилась анчутке, тоже тесно связанному с водой и болотом. Он был необычайно свиреп и жесток. Если у пловца вдруг случится судорога, он должен знать, что это водяной анчутка схватил его за ногу и стремится утащить на дно. Оттого-то еще с древних времен всякому пловцу советуют иметь при себе булавочку: нечистая сила до смерти боится железа. Примечательно, что стоит только человеку вспомнить об анчутке, как он сразу же является на вызов. Поэтому лучше всего о нем помалкивать, иначе можно ожидать всевозможных проказ и шуток. Анчутка отлично умеет плавать и летать. Часто он, как птица, проносится по небу, ныряет в воду и наблюдает за своими владениями из-под листка кувшинки.
С приходом христианства анчутку превратили в страшного черта, неумолимого беса, болотное страшилище, созданное только для того, чтобы пугать им детей. На самом деле это далеко не так. Даже если просто произнести его имя, то можно сразу увидеть странную мордочку с невероятно плутовским выражением. Однако не надо забывать, что анчутка все-таки является навьим духом и верно служит своим хозяевам – Чернобогу, Марене и Вию.
Помимо властных функций водяному приписывались и пророческие способности. Будучи хозяином вездесущих вод, он знал все, что происходит в мире, и мог показывать будущее в зеркале воды. Не случайно на святочные гадания девушки ходили к проруби, стараясь разглядеть в ней лицо суженого. Водяной мог исцелить, наделить здоровьем и красотой. Главное – уважительно относиться к владениям духа-хозяина, не вынуждая его вступать в борьбу за выживание.
Бродники-болотники
Если среди лесов и полей люди могли чувствовать себя относительно свободно, то болота с их трясинами и бездонными омутами оставались загадочными и непредсказуемыми. Человек, попавший в болото, подвергался смертельной опасности, причем исходила эта опасность не от неприятеля, с которым можно было бы сражаться, а от зловещего места. Отсюда – страх перед трясинами, в которых, как считалось, непременно должны были селиться недобрые духи. В числе таких духов – бродники и болотники, живущие в совершенно непроходимых местах.
Кто-то полагает, что бродники – это духи воды, кто-то видел их воочию, а кто-то считает их вполне материальными существами. Так или иначе, но вполне понятно, что бродники «отвечают» за броды, их охрану, порядок и чистоту. Если верить старинным преданиям и сказкам, они относятся к добрым существам. Например, следят за маленькими детьми, когда те находятся вблизи их владений, и предотвращают несчастные случаи, если ребенок заиграется и зайдет слишком глубоко в воду. В этом случае бродники просто отпугнут его от опасного места шумным всплеском воды. Помогали они и воинам, предупреждая их о приближении врага.
В отличие от бродников, болотники и болотницы считались воплощением нечистой силы, имея при этом внешность весьма неопределенную. Поэтому разные болотные жители в представлениях народа нередко смешивались с лешими, водяными, чертями и бесами. По поверьям, собственно болотник (дух болотных топей) выглядит как седой старик с широким желтоватым (как болотная вода) лицом или как человек с длинными руками, покрытым серой шерстью телом и длинным крючковатым хвостом (по сути, это образ водяного беса или черта). У него голый живот и лягушачьи лапы, выпученные глаза, огромный рот и длинная борода, по которой стекает болотная жижа. Свою бороду болотник отращивает годами и никогда не расплетает и не расчесывает, очего она обычно грязная, свалявшаяся в колтун.