Наконец Руслан оторвался от черно-белых экранов, нажал какую-то кнопку на пульте и с облегчением сказал:
— Ну вот, приехала. Иди, встречай, а то на тебя уже смотреть больно. Сама извелась, и мне все нервы издергала.
Железная дверь подъезда щелкнула и стала медленно открываться, Аня нетерпеливо толкнула ее, выскочила во двор и побежала навстречу бабушке, которая уже шла к дому от ажурных ворот. Бабушка шла уверенно, не оглядываясь по сторонам, будто сто раз уже здесь была. Увидела Аню, Вместо приветствия сердито буркнула: «Я кому сказала, не реви!», — отдала ей большую дорожную сумку и первой вошла в подъезд. Аня поспешила за ней, чувствуя, как с каждой минутой тает страх, как возвращается уверенность и яснеет в голове. Теперь все будет хорошо.
— Ну, теперь все будет хорошо, — бодро сказал Руслан, выходя из-за стойки. — Здравствуйте, тетя Нина. Мы вас тут заждались. Давай сумку, сестренка, я сам до двери донесу.
— Привет, внучек, — на ходу откликнулась бабушка. — Не суетись, там ничего тяжелого. Не оставляй вверенный тебе пост. Бдительно охраняй рубежи и границы. И все будет хорошо.
Руслан засмеялся, глядя на Анину бабушку с горячей симпатией, и даже Аня улыбнулась. Конечно, теперь все будет хорошо, раз бабушка обещала.
…И действительно, все получилось так, как обещала бабушка. В больнице никому даже в голову не пришло спрашивать, с какой стати она требует полного отчета о состоянии больного, к которому формально не имеет никакого отношения. И Михаил Максимович не спрашивал, просто велел выдать им халаты и бахилы, привел в свой кабинет, усадил на кушетку, почему-то застеленную клеенкой, сам сел за старый письменный стол, сложил перед собой руки и весело поинтересовался:
— Ну, и каких еще подробностей вы от меня ждете? Внучка из меня уже все вытрясла. Ничего нового пока нет.
— Ладно, рассказывай что есть, — согласилась бабушка. — Только ты, Михаил Максимович, поподробнее, как следует рассказывай. Чтобы я поняла.
Михаил Максимович рассказывал подробно, долго, послушно отвечал на вопросы, что-то на бумажке записал, отдал листок бабушке, объяснял, зачем это нужно… Аня все равно ничего не понимала, да и почти не слушала его. Она смотрела на бабушку: как та реагирует? И по ее реакции пыталась понять, что там на самом деле с царем Давидом.
— Ладно, — наконец сказала бабушка и поднялась с кушетки. — На данном этапе вопросов к тебе нет. Ты, Михаил Максимович, говорят, у Давида учился? Ну вот, нет у меня к тебе вопросов. Но ты меня к нему пусти. Надо мне своими глазами на него посмотреть.
— Нельзя! — почти с отчаяньем сказал Михаил Максимович. — Что ж вы обе… Нельзя к нему, вы же понимаете!
— Конечно, понимаю, — подтвердила бабушка. — Что ж я, совсем глупая? Ну, пойдем, покажешь нам, где он лежит.
…Царь Давид лежал на какой-то очень высокой кровати, весь опутанный проводами и трубками, рядом с кроватью стояли непонятные аппараты, на экране одного из них бежала и пульсировала яркая зеленая кривая. Аня такое в кино видела. Она помнила, что если линия бежит и пульсирует, — это хорошо. Царь Давид был бледный, но в остальном ничуть не изменился. Просто с закрытыми глазами Аня его никогда не видела, вот сразу и не узнала. Это она так уговаривала себя, что царь Давид выглядит хорошо. Почти как здоровый.
Бабушка стояла, прижавшись носом с стеклу, отделявшему их от палаты, внимательно всматривалась, недовольно сопела, вздыхала, наконец сказала:
— Я так понимаю, что внутрь ты нас все равно не пустишь?
— Нет, — твердо сказал Михаил Максимович.
— Ну и молодец, — неожиданно похвалила его бабушка. — Пусть отдыхает. Как проснется — скажи, что я приехала. Звонка буду ждать.
— Скажу, — серьезно пообещал Михаил Максимович. — А что сказать-то, кто приехал?
— Так невеста, — ответила бабушка с некоторой даже гордостью. — Прямо так и скажи: невеста, мол, приехала. Сама, мол, так назвалась… Ну, пойдем, Ань, что-то мы засиделись в гостях. А в доме дел невпроворот.
Михаил Максимович провожал их до самого выхода, и все рассказывал по дороге, какой царь Давид человек, и как он оперировал, и скольких учеников подготовил… Бабушка слушала, кивала, коротко поддакивала, а на прощанье сказала:
— Ты, Михаил Максимович, не тревожься. Ты из его лучших учеников, мне уж сказали. Ну и делай, что умеешь. Ты ведь хорошо умеешь?
— Я… э-э… да, хорошо, — после некоторой заминки уверенно сказал Михаил Максимович. — Вы тоже не тревожьтесь. Я… э-э… умею, да.
Они распрощались, и, уже выходя из ворот в каменном заборе, который огораживал территорию больницы, Аня оглянулась и увидела, что Михаил Максимович стоит на крыльце отделения, смотрит им вслед и улыбается.
— Хмурится, нет? — спросила бабушка, не оглядываясь.
— Улыбается, — ответила Аня радостно. — Бабуль, это ведь хорошо, что он улыбается?
— Это хорошо, — серьезно ответила бабушка. — Это у меня камень с души. А то я ведь сразу-то сильно испугалась. Вот, думала, замуж-то не захотела, обсмеяла человека, а он вон чего… Испугалась.
— А теперь пойдешь? — Аня уже совсем не боялась за царя Давида, успокоилась, даже развеселилась, и ее все время тянуло сказать что-нибудь такое, чтобы и бабушка развеселилась.
— А теперь посмотрю на его поведение, — строго ответила бабушка. — Еще неизвестно, сколько он в больнице прохлаждаться будет. Я хозяйство бросила, у меня урожай неубранный… Так что лучше Давиду поторопиться с выздоровлением. Я тут не намерена рядом с ним дежурить.
Аня слушала, кивала и старалась не улыбаться. Она не верила ни одному ее слову.
Ну и правильно не верила. На следующее же утро бабушка поднялась ни свет ни заря, собрала то, что они с Аней приготовили вечером для царя Давида — печеные яблоки, творог, абрикосы, какой-то отвар из специальных травок, — и отправилась в больницу. Ане приказала сидеть дома, ждать звонка и никого не пускать. Ближе к полудню позвонила, веселым голосом доложила, что царь Давид проснулся, чувствует себя нормально, но решил еще немного посимулировать, одно яблоко съел, творог не стал, требует селедки, передает Ане привет. Вот сейчас сам скажет…
— Ты там как, девочка? — бодрым голосом сказал царь Давид. А голос был почти неузнаваем. — Ты зачем Нино позвала, а? Не слушаешься совсем. Вот выпустят — и уволю.
Потом бабушка отобрала у него телефон и деловито стала перечислять, что надо сделать прямо сегодня: курицу поставить варить, большую, чтобы бульон был крепкий, курагу залить кипятком, семечки почистить, вымыть и рассыпать на полотенце, чтобы подсохли… Она скоро придет, сама остальное готовить будет.
Потом позвонила дама Маргарита, пожаловалась, что ее к царю Давиду опять не пустили, и никто из врачей ничего ей про его состояние не говорит. Нервно повыспрашивала, что Ане известно, заметно обрадовалась, узнав, что Анина бабушка приехала и добилась разрешения дежурить рядом с царем Давидом, сказала, что Сандро приедет завтра и… и она не знает, что делать. Василий ничего не хочет объяснять матери, вчера вечером взял бутылку вина, закрылся в номере, а утром был похож на настоящего бомжа! Весь мятый, глаза опухли, да еще этот синяк… Она просто не представляет, как будет объяснять мужу всю ситуацию.
— А зачем вам самой объяснять? — наконец не выдержала Аня. — Пусть Василий сам объясняет. Или Давид Васильевич, если захочет… Ведь брата к нему пустят, наверное?
— Наверное, — помолчав, неуверенно сказала дама Маргарита. — Нет, то есть пустят, конечно! Так значит, все-таки есть, что объяснять?
Аня не знала, что на это ответить. Дама Маргарита послушала ее молчание и вдруг беспомощно призналась:
— Анна, я боюсь.
— Бояться уже нечего, — уверенно заговорила Аня, сделав вид, что не понимает, чего боится дама Маргарита. — Совершенно нечего бояться! Врачи говорят, что опасность миновала. Состояние стабильное. И бабушка говорит, что все хорошо. И Давид Васильевич сегодня сам со мной по телефону говорил. Сказал, что уволит, как только выпишется. Значит — уже в норму приходит.
— Сандро с тобой поговорить захочет, наверное, — предупредила дама Маргарита. — Спрашивать будет. Ты ему что расскажешь?
— То же самое, — успокаивающе ответила Аня. — Все, что знаю: бояться не надо, опасность миновала, все будет хорошо.
Пришла бабушка, и Аня рассказала ей и о звонке дамы Маргариты, и о ее страхе — даже не понятно, перед кем: перед царем Давидом или перед мужем? Она подозревает, что виноват во всем Васька, но даже себе боится в этом признаться. И еще больше боится того, что узнает Васькин отец.
— Узнает, если не совсем дурак, — равнодушно заметила бабушка. — А ты не думай обо всем этом. Ты давай мне помогай, да свою работу делай, да вот матери позванивай. Ей тоже сейчас невесело, одной-то в доме.
Аня старалась не думать обо всем этом. Действительно, и работы много, и мама там одна, и бабушка тут одна ничего не успеет… Какое ей, Ане, дело до чужих людей с их проблемами? В которых они же сами и виноваты, между прочим. Особенно Васька. Наверное, и его родители, раз именно они его таким воспитали. Правда, Васькин отец — еще и родной брат царя Давида… Поэтому с ним придется разговаривать. О чем он будет спрашивать? Что ему можно говорить?
В общем, не думать обо всем этом не получалось. Она даже попыталась представить возможные вопросы и отрепетировать подходящие ответы на них. Поймала себя на том, что десятый раз репетирует ответ «Не знаю» — с ее точки зрения, самый подходящий на любой возможный вопрос, — и немножко поплакала от тревоги и беспомощности. Все равно ведь она не знает, какие вопросы будет ей задавать Васькин отец. Родной брат царя Давида. Очень богатый бизнесмен. Все это как-то не складывалось в один образ, все время представлялись три разных человека, и к двум из них она заранее испытывала неприязнь.
На следующий день позвонила дама Маргарита, предупредила, что приехал Александр Васильевич, собирается зайти к ней в течение часа, так что пусть Анна пока никуда не уходит, Александр Васильевич очень хочет с ней поговорить о своем брате, а то Василий даже отцу ничего не рассказывает, и она не знает, что мужу говорить…