Читали ли вы «От двуглавого орла к красному знамени и обратно»?
Пишете ли вы сами? Векселя, мемуары, письма в редакцию?
Являетесь ли вы лично одним целым или вы дробитесь на партии?
Верите ли в возможность сговора с самим собой?
Есть ли у вас писаная торба?
Есть ли у вас собственная урна и что вы в нее опускаете?
Не собираетесь ли вы прикрепить французских крестьян к земле?
Если нет, то почему?
Можете ли вы сами сочинить манифест?
Стоите ли вы за присоединение Абиссинии к Румынии, или наоборот?
На кого вы ставите: на середняка, на бедняка, на кулака. на мужика или на дурака?
И как вы думаете вернуться на родину: на белом коне или пешком?
АКАЖУ И ПРОЧЕЕ
О страсти нашей к так называемым оказьонам и скидкам можно было бы написать целое исследование и по крайней мере в пяти томах.
Но, конечно, лучше не надо, потому что пять томов — это уже не оказьон, а катастрофа.
Что же касается скидки, то это есть понятие не столько арифметическое, сколько психологическое.
Помню еще в так называемое доброе старое время священная формула — вместо рубля пять копеек — в состоянии была обезоружить самые свободомыслящие умы.
Формулой этой веками держался весь вербный торг, и очень почтенные семейные люди дюжинами покупали пуговицы царского режима, носившие соблазнительное название «Радость холостяка».
Приобреталась эта радость исключительно потому, что вместо рубля стоила пять копеек.
С той поры переменили мы немало пуговиц и немало режимов, а страсть к скидкам не только не исчезла, но окрепла и развилась, став неотъемлемой принадлежностью каждодневного существования. Но теперь это уже не от психологии, а от жестокой необходимости.
Капиталу-то у нас и пяти копеек не наберется, а вкусы благородные и утонченные.
Отсюда — и оказьон.
Видали ли вы когда-нибудь, чтобы самый рядовой, самый обыкновенный эмигрант купил себе простой, честный стул для того, чтобы на нем можно было сидеть или, если надо, чтобы его можно было бросить в голову?
Никогда.
Стулья такие еще есть, но таких эмигрантов нет.
— Я ем горький хлеб изгнания, но на блюде в стиле Директории!
Человек отправляется на Марше-о-Пюс (смешно скрывать, но Пюс — это блоха) и упорно разыскивает ночной столик, непременно из акажу и обязательно ампир.
— Когда дела поправятся, мы купим кровать и шкап, нельзя же все сразу…
А пока у человека есть стильный ночной столик, безопасней! бритва и электрический утюг.
Утюг куплен в Берлине и на здешний вольтаж не годится, но все ж таки движимое имущество.
Если только захотеть, и с этими вещами можно устроиться вполне уютно.
Главное — это хорошее настроение, бодрость и ясность духа.
И, конечно, чтобы все было выдержано в стиле.
Квартиру и мебельщика обставить нетрудно, а художественный вкус вырабатывается веками.
Это только нувориши покупают на рынке старинные портреты в овальных рамах и устраивают себе собственную галерею предков.
Но человек с самолюбием, будь он даже самых передовых убеждений, никогда не решится на что-нибудь подобное.
«Маркизом можешь ты не быть.
Но бабушку иметь обязан!»
А если только у человека была бабушка, его уже инстинктивно тянет на акажу.
Это так же непреложно, как существование Пюс на Марше-о-Пюс.
Что касается скидок, то тут могут быть и разновидности.
Скидка — это отрава, которая, раз проникнув в организм. разлагает его медленно и упорно.
Есть маньяки, которые способны по случаю купить несколько пудов наждачной бумаги, хотя наждак этот им так же нужен, как президенту лысина.
Скидка заводит человека в тупик, пробуждает в нем самые плебейские инстинкты и в конце концов превращается в неизлечимую страсть, безумие и одержимость.
Я знаю одну очаровательную даму с такими тонкими чертами лица, как будто их гравировал мастер восемнадцатого века на медальоне из слоновой кости; ну сказать Адриенна Лекуврер — это значит ничего не сказать. До того субтильна.
Так вот, надо было бы вам видеть эту самую Адриенну, когда она вернулась с аукциона, где за неимением больших средств эта благородная женщина с пылающими щеками и воспаленным взором купила… черт знает сколько метров… аптекарской фланели для согревающих компрессов!
И не только купила, а еще с большим азартом доказывала:
— Но зато ведь прямо даром!!!
…Вот вам и гравюра.
ЗАРУБЕЖНЫЙ ПИСЬМОВНИК
Идя навстречу назревшей потребности, переиздательство наше предлагает просвещенному вниманию господ соотечественников, а также соотечественниц настоящий письмовник, состоящий из образцов писем на разные случаи эмигрантской жизни и смерти.
С совершенным почтением Переиздательство.
Дорогой Владимир Андреевич!
Спешу поделиться с вами своей радостью.
Только что получил телеграмму из Ниццы, что наша фамильная персидская шаль в принципе уже продана богатейшей американке.
Деньги будут переведены, как только удастся оформить сделку.
Как видите, предчувствие меня не обмануло.
Кстати, о деньгах.
Не можете ли вы ссудить меня пятью франками до вторника после обеда или в крайнем случае до после ужина?
Если это возможно, то благоволите деньги вручить подателю, который имеет от меня официальную доверенность на всю сумму.
Заранее благодарю Вас и крепко жму Вашу благородную руку.
Дорогие и милые Анна Петровна и Александр Александрович! Какая безумная досада! Только что получили вашу милую открыточку с извещением, что вы будете у нас сегодня вечером, и безумно обрадовались.
Но пять минут назад нас внезапно выселили из квартиры, и мы должны, по новому квартирному закону, немедленно выехать на улицу.
Безумно жаль, но ничего не поделаешь.
Как только вернемся с улицы, так сейчас же пригласим вас на новоселье.
Пишите до востребования.
Любезнейший Яков Яковлевич!
Имею к Вам очень серьезное дело.
Дело в том, что мне нужна виза на въезд в Париж.
При Ваших связях Вам, вероятно, ничего не будет стоить добиться благоприятного результата.
На всякий случай напоминаю Вам, что меня зовут Семен Семенович Канданаки, землемер, 49 лет, при нем жена Мария Спиридоньевна, урожденная Папандопуло, 42 лет, и дети: Кирилл, Мефодий и Артаксеркс, 14, 13 и 12 лет, а познакомились мы с Вами, кажется, в Гурзуфе, кажется, в 1902 году, если это только были именно Вы.
Господи, как время бежит!
Писать можете прямо: Чехословакия, город Брно, угол Трно и Крно, номер пять, мне. Но визу, голубчик, непременно по телеграфу.
Спасибо, спасибо, спасибо.
Дорогой Соломон Федорович!
Вот уже ровно три с половиною месяца, как вы с честью несете знамя нашей дорогой зарубежной матушки-России.
Иных уж нет, а те далече, но вы бодро идете вперед и стоите на посту.
Но все-таки впереди огоньки.
И настанет же день, и погибнет Ваал, и идея восторжествует, как феникс из пепла.
Ура! Ура! Ура!..
Подписи
Милостивый Государь г-н редактор!
Прошу вас не отказать дать место нижеследующим строкам на страницах вашей многоуважаемой газеты:
В отчет о концерте-бале в пользу «Общества борьбы с трахомой среди русских подкидышей» вкралась досадная опечатка:
С обычной грацией был исполнен чардаш не г-жой Телятниковой. как было ошибочно сказано, а г-жой Коровиной.
Примите и проч.
Когда вы будете читать эти строки, душа моя будет уже за рубежом.
Что касается тела, то это ваше дело.
Умираю, чтоб досадить окружающим, пусть повозятся.
Венков и цветов не надо, сами нюхайте.
И затем не прощайте, а до свидания. Надеюсь, скоро встретимся.
Дорогая Катя!
Не такое теперь время, чтоб жениться.
Твой Коля.
НАУКА СТИХОСЛОЖЕНИЯ
На днях получил письмо.
«Многоуважаемый Мосье.
У нас есть к вам просьба, но мы не решаемся ее выразить.
Но, между прочим, решившись, выражаем.
Мы, группа молодежи, хотим писать стихи для красо-гы и вообще для самообразования, чтобы издавать рукописный журнал, хотя бы еженедельный или раз в месяц.
Но, наверное, это очень трудно, хотя родной папа одного нашего сотрудника уверяет, что нет такого болвана, который не мог бы сочинять стихи.
Пожалуйста, будьте настолько любезны и научите в короткий срок, до востребования, и прилагаем марку в 50 сайт, для ответа.
С совершенным почтением группа молодежи».
Мне почему-то кажется, что группа эта, столь расточительно швыряющая пятьдесят сантимов, состоит из одного человека и что человеку этому не ранее как через два с половиной года исполнится полных пятнадцать лет.
Но кто его знает, может быть, и нет.
Возможно, что в самом деле пред нами новая общественная группировка, этакий коллектив честных эмбрионов, которых следует отечески поддержать и, в гроб сходя. благословить.
Поэтому не стану копаться, а просто открою курсы заочного практического стихосложения.
Итак.
— Многоуважаемая группа!
Анонимный папа одного из ваших сотрудников, увы, совершенно прав.
Действительно, нет ни одного мало-мальски законченного болвана, даже совершеннолетнего, который не писал бы стихов.
Но это обстоятельство должно вас только ободрить.