Дон Кихот и Санчо послушались и отправились в комнату, где был расставлен театр. Вокруг театра горели восковые свечи, и он казался пышным и блестящим. Маэсе Педро скрылся за ширмами, так как он должен был управлять куклами, а перед сценой поставил мальчика, своего помощника, с палочкой в руках. Этот мальчик должен был давать зрителям объяснения, указывая палочкой на появляющиеся фигуры.
Все присутствующие частью уселись, частью остались стоять перед театром. Дон Кихот, Санчо, паж и студент заняли лучшие места и с нетерпением ждали начала представления.
Вдруг за сценой послышались звуки множества литавр и труб и грохот пушек. Но вскоре шум этот затих, и мальчик, возвысив голос, начал так:
— Правдивая история, которую мы представим вашим милостям, взята слово в слово из французских хроник и испанских романсов, которые знают не только взрослые, но даже уличные мальчишки. В ней рассказывается о том, как сеньор дон Гайферос освободил свою супругу Мелисендру, томившуюся в плену у мавров в городе Сансуэнье, — так в те времена назывался город Сарагоса. Взгляните, сеньоры, вот и сам дон Гайферос играет в кости, как об этом поется в песне:
Сидит, играет в кости дон Гайферос
И позабыл совсем о Мелисендре.
А вот выходит на сцену с короной на голове и скипетром в руке император Карл Великий, отец Мелисендры. Видя, что зять его занят пустой игрой и ни о чем не заботится, он сердится и бранит его. Обратите внимание, с каким жаром он наступает на Гайфероса. Того и гляди он огреет его своим скипетром. Иные авторы утверждают, что он действительно здорово отщелкал зятя. Карл требует, чтобы Гайферос во что бы то ни стало освободил свою супругу. В противном случае старый император грозит ему позором и бесславием:
Я сказал, теперь подумай!
Затем, — как вы видите, — император покидает взволнованного дона Гайфероса. Дон Гайферос вне себя от гнева. Он далеко швыряет доску и кости и велит немедленно подать оружие. Он просит своего двоюродного брата дона Роланда дать ему на время меч. Дон Роланд не соглашается расставаться с мечом и взамен предлагает брату свою помощь. Однако рассерженный Гайферос отказывается от его помощи, восклицая, что и сам освободит свою супругу, хотя бы она была заключена в недрах земли. Затем Гайферос берет оружие и уходит, чтобы немедленно пуститься в путь.
Теперь, сеньоры, обратите ваши взоры на виднеющуюся вдали башню Сарагосского замка. На вышке башни в мавританском платье — это несравненная Мелисендра. Тоскуя о Париже и о своем супруге, она смотрит на дорогу, ведущую во Францию. А на галерее замка сидит важный мавр. Это мавританский король Марсилий, который держит в плену прекрасную Мелисендру.
Но вот, — продолжал мальчик, — появляется всадник в гасконском плаще на взмыленном скакуне — это сам дон Гайферос. Он останавливается у башни. Прекрасная Мелисендра не узнает своего супруга и обращается к нему с теми словами, которые известны вам из романса:
Быть во Франции придется —
О Гайферосе узнай.
Я не стану целиком повторять их. Многословие обычно порождает скуку. Взгляните лучше, как дон Гайферос распахнул плащ, а Мелисендра радостными жестами дает понять, что она его узнала. Недолго думая, она спускается с балкона, чтобы сесть на коня позади своего милого супруга. О, горе! Подол ее юбки зацепился за железный край балкона, и она повисла в воздухе. Но милостивое небо может спасти человека и на краю гибели: дон Гайферос схватывает ее, не заботясь о том, что ее роскошная юбка может порваться, спускает на землю, одним махом сажает позади себя и велит ей покрепче держаться за его плечи. Он боится, чтобы сеньора Мелисендра не свалилась, ибо она не привыкла к подобным скачкам. Посмотрите, как радостно ржет конь, как он гордится своей прекрасной ношей. Взгляните, как они поворачивают, выезжают из города и, радостные и веселые, скачут во Францию. Счастливый путь, прекрасная чета любовников! Возвращайся с миром к себе на родину! Дай бог, чтобы вы прожили в счастье и согласии всю вашу жизнь! Да ниспошлет он вам Мафусаилов век!
Тут маэсе Педро возвысил голос и сказал:
— Говори попроще, не увлекайся: напыщенность всегда нехороша.
Мальчик ничего не ответил и продолжал:
— Однако нашлись праздные зеваки, которые всегда все видят. Они заметили, как Мелисендра спустилась вниз и села на коня, и донесли об этом королю Марсилию. Марсилий тотчас велел бить тревогу. Взгляните, как все это быстро делается: вот уже на всех мечетях звонят в колокола, и весь город гудит от звона.
— Ну, мальчик, — вскричал Дон Кихот, — это чистый вздор. Звонить в колокола на мечетях! Да ведь мавры вместо колоколов употребляют литавры и дульсайны, напоминающие наши кларнеты.
Услышав эти слова, маэсе Педро перестал звонить и сказал:
— Сеньор Дон Кихот, не обращайте внимания на такие пустяки и не гонитесь за точностью. Вы все равно ее не найдете. Почти каждый день у нас представляют комедии, полные нелепостей и несуразностей, и все же они пользуются величайшим успехом и вызывают восторг. Продолжай, мальчик. Пускай они говорят, что хотят. Пускай у меня окажется столько нелепостей, сколько пылинок в солнечном луче. Все это не беда. Мне бы только набить себе карманы.
— Ну что же, вы, пожалуй, правы, — ответил Дон Кихот.
А мальчик продолжал:
— Взгляните, сколько блестящих всадников скачет в погоне за супругами. Гремят трубы, звучат дульсайны, грохочут литавры и барабаны. Боюсь, что они догонят беглецов и приведут их обратно, прикрутив к хвосту их собственного коня, — какое это будет ужасное зрелище!
Увидев перед собой столько мавров и услышав такой грохот, Дон Кихот решил, что ему следует помочь беглецам. Он вскочил и громко закричал:
— Я не допущу, чтобы в моем присутствии была нанесена такая обида знаменитому рыцарю дону Гайферосу. Стой, подлый сброд! Не смей гнаться за ним, не то тебе придется иметь дело со мной.
И, перейдя от слов к делу, он обнажил свой меч, одним прыжком очутился у сцены и с невиданной яростью и быстротой стал осыпать ударами кукольных мавров. Он сбивал их с ног, снимал им головы, калечил и рассекал. Один раз он ударил наотмашь с такой силой, что если бы маэсе Педро не присел, съежившись, на корточки, Дон Кихот снес бы ему голову с такой же легкостью, как если бы она была из марципана. Маэсе Педро закричал:
— Остановитесь, ваша милость сеньор Дон Кихот! Опомнитесь! Ведь вы истребляете не живых мавров, а кукол, которые составляют все мое достояние. Горе мне, несчастному! Вы сделали меня нищим!
Но Дон Кихот ничего не слышал и не понимал. Он продолжал рубить плашмя, наотмашь, обеими руками. Через мгновение весь театр валялся на земле. Все ниточки были разорваны; куклы искрошены на куски, король Марсилий тяжело ранен, а у императора Карла Великого голова вместе с короной разрублена пополам. Все зрители пришли в смятенье, обезьяна удрала на крышу, студент испугался, паж перетрусил, — и даже Санчо Панса находился в величайшем страхе. (Когда буря прошла, он уверял, что никогда еще не видел своего господина в таком бешеном гневе.) Разгромив театр, Дон Кихот успокоился и произнес:
— Хотел бы я в эту минуту видеть перед собой всех тех, кто не верит и не хочет верить, что странствующие рыцари приносят великую пользу человечеству. Подумайте, что было бы со славным доном Гайферосом и прекрасной Мелисендрой, если бы я случайно не оказался здесь? Конечно, эти неверные собаки настигли бы их и подвергли всяческим унижениям. Итак, да здравствует странствующее рыцарство!
— В добрый час, пускай себе здравствует, — раздался жалобный голос маэсе Педро, — а только мне пришла пора помирать. Я так несчастен, что мне остается только сказать вместе с королем доном Родриго:
Был вчера страны владыкой,
А сегодня нет и башни,
Что своей назвать бы мог я.
Еще минуту тому назад я почитал себя властителем королей и императоров, в моих конюшнях стояли сотни лошадей, сундуки ломились от множества уборов, а теперь я разорен, унижен, беден и нищ. Но хуже всего, что удрала обезьяна: теперь я набегаюсь до кровавого пота, прежде чем залучу ее снова. И все это из-за безрассудной ярости сеньора рыцаря, утверждающего, что его призвание — защищать сирот, восстанавливать справедливость и совершать иные милосердные дела. Только меня одного не коснулось его великодушие. Но и за это должно возблагодарить господа, восседающего на небесном престоле. Видно, рыцарю Печального Образа было суждено лишить образа и подобия мои фигурки.
Слова маэсе Педро растрогали Санчо Пансу, и он сказал ему:
— Не плачь и не горюй, маэсе Педро, не надрывай моего сердца. Знай, что мой господин, Дон Кихот, — человек добрый и совестливый. Когда он поймет, какой нанес тебе убыток, он, наверное, вознаградит тебя да еще с лихвою.
— Я был бы вполне удовлетворен, если бы сеньор Дон Кихот заплатил мне за часть сломанных кукол. Тогда и совесть его милости была бы спокойна, ибо не может спасти свою душу тот, кто сокрушает чужое имущество, не возмещая убытков потерпевшему.
— Все это так, но я не понимаю, маэсе Педро, о каких убытках вы говорите, — спросил Дон Кихот.
— О каких убытках?! — воскликнул маэсе Педро. — А обломки, валяющиеся на этой твердой и бесплодной земле, кто разбросал их, как не ваша могучая рука? И кому, как не мне, принадлежали эти куклы? И разве не ими я кормился?
— Ну, — сказал Дон Кихот, — теперь я окончательно убедился, что преследующие меня волшебники показывают мне настоящих, живых людей, а затем превращают их во что им вздумается. Сеньоры, слушающие меня, говорю вам по чистой совести; все это представление показалось мне действительностью: Мелисендра — Мелисендрой, дон Гайферос — доном Гайферосом, Марсилий — Марсилием, Карл Великий — Карлом Великим. Вот почему я воспылал гневом и, чтобы выполнить свой долг странствующего рыцаря, решил выступить на защиту беглецов. Во имя этой благой цели я и совершил все, чему вы были свидетелями. Если же дело обернулось иначе, то виноват не я, а преследующие меня злодеи. Тем не менее, хотя я и не виновен в моей ошибке, я готов уплатить за причиненные убытки. Скажите, маэсе Педро, сколько вы просите за поломанные куклы, — я готов заплатить вам немедленно доброй кастильской монетой.