ена Ирина. Просто дети подземелья.
— Мы всего год назад поженились, — смущенно объясняет Ирина. — Да и свадьбы никакой не было. Какие уж тут свадьбы? Раньше здесь только топчан был. А сейчас обустроились: печка, кровать, сковородки, консервы. Жить можно.
И в голосе у нее даже появляются горделивые хозяйские нотки. Мол, все как у людей. Я боюсь расплакаться. Живуч человек. И даже в аду устроиться может.
Мы выходим во двор. Галя притопывает сапожками на снегу, чтобы согреться, и вдруг глаза у нее становятся злыми:
— Знаете, мой брат три года был в плену у «укропов». Вернулся по обмену. Живой, но с простреленными ногами. Восстановился и снова ушел на фронт. Сказал: до конца буду биться. И вот я его все время прошу: поймай мне «укропа». Я его хорошо кормить буду. Обещаю. Только поселю в нашей школе, посажу там на цепь. А потом через пару месяцев спрошу: вот за что вы нас, гады, так колошматите? Что ж мы вам сделали?!
Разбомбленная школа в поселке «Шахта 6/7»
Где-то неподалеку ухают взрывы.
— Это в Гагарино, — прислушивается Галя. — Вы знаете, я боюсь тишины. По нервам бьет. Вот когда два дня тихо, прямо места себе не находишь. Что они там затевают? Потом бахнут, и все, успокоилась. Война.
Если завтра война
Все стратегические планы наступления украинской армии на Донбасс рисуют обычно на жирных салфетках в чебуречных. А лучшие чебуреки, с мясом, сыром и грибами, делаются в местных греческих кафе. Уж такова традиция. В кафе забегают донецкие ополченцы перекусить, обняться и узнать последние новости. Имен у них нет, одни позывные. Поэтому я всегда предлагаю: «А давай ты будешь Васей!»
И вот разные «васи» рисуют мне план:
— Украине нужен блицкриг с целью немедленного занятия украино-российской границы и отрезания ДНР и ЛНР от России. Три одновременных удара, которые позволят расчленить территорию Донбасса. Первый удар на южном направлении с Мариуполя на Новоазовск. Максимум час, и они на границе. Дальше пробивается коридор от Новоазовска до Успенки. И мы имеем отрезанный Донецк. Второй удар в районе села Александровка и выход к Снежному. И третий наносится между Дебальцево и Горловкой, тем самым отсекая ЛНР. В города входить не будут. Они отрежут республики от России, возьмут крупные агломерации в кольцо, а дальше будут спокойно их добивать.
— А что же наши? Не помогут? Путин ведь сказал: Донбасс не бросим.
— А тут как у летчиков. Скорость принятия решения. Вот дежурный наблюдатель видит с утра вместо бродящих туда-сюда укров что-то похожее на настоящее скопление сил перед наступлением. Докладывает по цепочке. И комбат привычно говорит: «Опять ложная тревога! Перепроверьте. У страха глаза велики». Перепроверили. Приказ: «Сцепить зубы и не поддаваться на провокации». А часики тикают. Доклад идет дальше по инстанциям и попадает наконец в Россию, где тоже, скорей всего, скажут: «А вы там не преувеличиваете? Перепроверьте». А это снова время. Понимаешь?
Донбасс, как в страшной сказке, уже так устал за семь лет от криков «Волки!», что местные жители стараются не заглядывать в будущее. В центре Донецка идет мирная цивилизованная жизнь: работает великолепный театр оперы и балета, можно посмотреть новый спектакль в драматическом театре, в ресторанах полно людей, которые весело отплясывают под песни советской эстрады. Только слишком узок круг этой цивилизации. В моей гостинице в двадцати минутах езды от центра я была единственным постояльцем, а дальше уже начинались дома с пустыми глазницами окон.
— Украина активно готовится к большой войне, — объясняет бывший ополченец и волонтер Андрей Седлов. — Как ни горько это говорить, но чем быстрее начнется война, тем быстрей все решится. Затягивание конфликта — это лишь углубление проблемы. В войне должен быть победитель. А Россия вынуждена будет вступиться хотя бы по той причине, что здесь уже живут сотни тысяч российских граждан, получившие паспорта.
Что мы наблюдаем сейчас? Сосредоточение сил и средств противника. Когда враг перебрасывает тыловые госпитали — это уже не просто техника, которая катается туда-сюда для накачки мускулов. Здесь прекрасно работает разведка нашего противника, а нам свойственно это недооценивать. Точка кипения близка.
Это все давние англосаксонские дела. Оттягивание старых имперских русских колоний от метрополии. Это мы отлично видим на Кавказе, который всегда опосредованно контролировался англосаксами. Но здесь-то как раз русская земля, и всегда она была русской. Меня часто спрашивают: почему ты из России мотаешься в Донбасс? Это наша Малая земля, где сфокусированы все проблемы Большой земли. Для меня мою Родину просто разорвали на несколько государств. Проблемы России будут решаться здесь, а не в Москве. Центр развития событий и точка решения русских вопросов — Донбасс.
«Вот я — еврей, а мой друг — татарин. Но мы же русские!»
— Вот я — еврей, но русский человек. Мой друг-татарин — тоже русский. Потому что наши деды защищали русскую советскую землю от немецко-фашистских захватчиков. Мы все тут русские! И не важно, какой мы веры и национальности. Не зря так на Украине яростно борются с русским языком, потому что язык — один из маркеров принадлежности к культуре. Там, где русский язык, — там русский мир, там русские люди, там Русью пахнет. Точка.
Мой новый друг Саша Кофман — человек горячий и очень колоритный. (Ой, простите! Председатель Общественной палаты Донецкой Народной Республики и экс-министр иностранных дел Александр Кофман. Вот теперь представила по полной форме.) Он обожает еврейский форшмак и запивает его местной хреновухой, а когда хочет баранины, едет к другу-азербайджанцу. В Донбассе проживает более 120(!) национальностей, и это действительно СССР в миниатюре. Кафе «Комсомолец» мирно соседствует с нарядным золотым новеньким храмом.
В России всегда осторожно использовали термин «русский мир». (Последний, кто официально поднял тост за русский народ, был товарищ Сталин). А Донбасс никогда не был политкорректным, недавно с помпой провел международный форум «Русский Донбасс» и даже выработал русскую доктрину.
— Донбасс сейчас — сердце России, и всегда был! — восклицает Саша. — В 20-х годах даже на плакатах писали «Донбасс — промышленное сердце России». Мы не пытаемся создать русский мир, мы пытаемся напомнить русскому миру, что он есть.
— Легко тебе говорить, — возражаю я. — В Москве к этому осторожнее относятся. Одних мигрантов сколько приезжает и еще с молитвенными ковриками.
— А никто не просит приезжего свернуть свой молитвенный коврик. Россия — мультикультурная страна. Она принимает любую религию без проблем. Просто мужик с ковриком должен понимать, что он находится под сенью русской культуры, в которой есть место и для мусульман, и для католиков, и для иудеев, и для буддистов. И даже для таких атеистов, как я. Русский — это больше, чем национальность. Это история, могилы предков, которые полегли в боях за эту землю.
— А почему ж Украина, где наши исторические корни, не пошла за нами?
— Произошла рагулизация Украины[4]. Западенщина захватила власть. А что мы имеем на Западной Украине? Немного окультуренный поляками Львов, за пределами которого глухая, безнадежно контрабандная деревня. И эти самые люди пытались навязать Донбассу образ гопника и быдла.
Я с большим уважением отношусь к рабочим профессиям. У нас все по Ленину: Донбасс взрастил рабоче-крестьянскую интеллигенцию. У нас любой рабочий завода имел дома библиотеку и знал, кто такой Бунин. Я помню, как еще до майдана сюда приезжали из Киева продюсеры искать таланты. Условие: каждый талант должен спеть «Мурку». Им сказали: валите отсюда, пока вам морду не набили. С «Муркой» — это вам в Одессу.
— А как же красавица Одесса? — с тоской говорю я. — Почему струсили? Почему не поднялось восстание, как в Донбассе?
— Знаешь, когда в городе разом живьем сжигают сто человек, как это было 2 мая 2014 года, все сдуется. Но вообще у страны лишней земли не бывает. Украина сейчас — гальванический труп, подключенный к проводам. Да, это наши корни, которые, к сожалению, заросли метастазами, но спасать-то надо.
Перед отъездом из Донбасса я заезжаю в село Минеральное, которое оказалось прямо на линии фронта, к добродушной паре пенсионеров Татьяне и Анатолию. В селе Минеральное в мирное время процветали дачи (там есть чудесный источник). Мои новые друзья построили себе на старость лет причудливый сказочный домик. Кто же знал, что в домике бомбой снесет крышу, а окна придется заклеивать полиэтиленом. Татьяна хлопочет над заготовками: «Надо вам сала взять домашнего. Это от нашего кабанчика. Мы его всегда на четыре части делим — солдатикам ведь тоже надо кушать. И солонину. Еще компоты возьмите и салаты. Что ж вы там в Москве кушать будете?» Я отбиваюсь изо всех сил. Такое ощущение, что в Москве царит вселенский голод.
Коллекция осколков от снарядов в доме пенсионера Анатолия в селе Минеральное
С Анатолием мы тихо разговариваем в большой зале у заклеенного окна:
— Двигаются украинцы. Мне ли это не знать? Я же в молодости был офицером разведки. А потом уже стал геологом. Люди стали пропадать в «серой» нейтральной зоне. С той стороны у нас друзья остались. Посылают нам сообщения: в ангарах и гаражах скапливаются танки. А у нас село стоит на выгодной для врагов позиции, на высотке. Отсюда весь Донецк и Макеевка как на ладони. Я жену пытался отправить, а она на своем стоит: жить и помирать надо вместе. Да и куда ее отправлять? Вон ее родная сестра из Киева пишет, что мы фашисты и ватники. А какие мы фашисты?
Анатолий вздыхает и внезапно оживляется:
— А у нас в саду целая коллекция осколков от снарядов! Пойдемте посмотрим.
— Вы не волнуйтесь! — Я стараюсь говорить твердым голосом. — Россия вас не бросит. Какие ж мы после этого русские?
Спецоперация. Начало. 2022 год
28 февраля.