Бегемот по-русски резко обрывает разговор и смотрит в окно. А что я ему скажу?
Вагнера
Бахмут. Город-ловушка, где медленно догорает пламя сражений. Гул орудий и грохот взрывов еще символизирует последнюю дрожь поверженного врага. Здесь отчаянно поют птицы, совершенно не смущаясь разрывами мин. Чихать хотели птички на историческую битву. У них работа такая — петь, вот и поют.
Оркестр Вагнера уже давно стал чем-то мифическим. В реальности эти непростые, смелые люди, борющиеся со смертью, поразили меня своей… скромностью. Они знать не знают о своей мировой славе, о том, что они — герои, что вагнера — это бренд и уже легенда. Они так заняты изнурительной работой войны, что информационный шум их не беспокоит.
Я рассказывала им, что, когда я ехала в поезде в Ростов-на-Дону, весь поезд с вояками пил и кутил, празднуя ИХ победу в Бахмуте. Детям покупали мороженое, дамам — водки.
— А что они праздновали? — озадаченно спросили ребята. — Разве ОНИ брали Бахмут?
— Да не о том речь! — нетерпеливо говорю я. — Вы — часть народа. Вы совершили подвиг в Бахмуте.
Они честно пытались объяснить мне, что значит быть вагнерами. Они говорили все вместе, и в этом хоре голосов я услышала главное:
— Нет здесь романтики и не ищите ее. Есть борьба. Есть достойный противник. Мы всегда своего врага уважаем. Такие же люди, как и мы. Украинцы работают, и мы работаем. Иногда в боях максимальная дистанция была всего двадцать метров. Например, наши заскочили в один подъезд, а в соседнем подъезде — украинцы.
Боец-вагнеровец в Бахмуте. Май 2023 года
Да, у нас есть чувство победы. Мы вместе с командиром праздновали свой День Победы — только чаем и тортиком. Здесь строго запрещены алкоголь, наркотические вещества, мародерство. Здесь есть свод определенных правил, которые все соблюдают. Все нарушения караются строго, без жалости.
А вот мирных людей нам в первую очередь жалко. Мы всегда стараемся гражданских вытаскивать из развалин и спасать. В основном это пенсионеры, и война отобрала у них все. Это ведь хороший край, цветущий, богатый. Люди годами строили свои дома. Они не знают, кого ненавидеть. Им без разницы. Но ведь Мариуполь восстановили! Он стал еще лучше! Наша страна все отстроит достойно. И будет еще цветущий Бахмут.
Про людей с трудной судьбой среди нас? Да, их хватает. Вот представьте, человек отсидел десять лет, а потом решил уйти на фронт. Он сидел в четырех стенах, приехал сюда, и у него сразу дезориентация, потому что здесь строгая дисциплина и субординация. Человек сам делает для себя выводы, что можно и что нельзя. Через четыре месяца у него другое мышление. Здесь каждому дается второй шанс, возможность начать с чистого листа. И коллектив его не бросит. И люди принимают разные решения. Один вдруг решает доработать и уехать к жене и детям, попытаться восстановить отношения. Раньше я, мол, занимался нехорошими вещами, а сейчас хочу начать жить заново.
А кого-то дома никто не ждет. Да, человек накосячил в прошлом, но здесь он нужен. Есть люди, которые просто не видят себя на гражданке, им трудно без адреналина и острого чувства товарищества. А здесь их ждет карьерный рост, обучение военным профессиям и просто понимание своей востребованности.
— А вам не обидно, что вы тут воюете, а кто-то шампанское пьет?
— Ну, вот совсем не обидно. Люди живут, и слава Богу. Война — она ведь не для всех. Люди, которые сюда не пошли, — а за что их винить?
— А вы сможете стать хорошими мужьями?
— Конечно! — дружный ответ. — Когда тебя ждут — это дорогого стоит. Жена вагнеровца — это крест, но зато какой статус! (Смеются.) Вот возвращаешься героем. Домик в деревне, беседка, шашлыки и хороший коньяк. Сидеть с любимыми людьми и делиться эмоциями — это же счастье! Или папа едет к сыну с фронта, с подарками. Для сына он — герой. Конечно, мы всего родным не расскажем. А зачем?
Бахмут, 2024 год
У вагнеров я застряла в подземелье на несколько часов. Откуда мне было знать, что у машины, которую выслали за мной, на разбомбленной дороге отвалилось колесо, и работают дроны? Рация молчала. Война чаще всего состоит в том, что ты сидишь и ждешь неизвестно чего. Вагнера забавлялись моим нетерпением: «Ты прямо как наш попугайчик! С красными волосами, чирикаешь и бьешься головой об клетку!» А у них и впрямь жили попугайчики! «Ну, почитай что-нибудь. Мы стараемся здесь читать, чтоб не отупеть».
Я нашла в развалинах роман Жюля Верна «Вокруг света за восемьдесят дней». Это был сюрреализм чистой воды. Сидеть в подземелье в Бахмуте, слушать взрывы снарядов и пытаться читать о приключениях скучающего английского джентльмена, который на пари отправился в кругосветное путешествие.
Книжку я быстро забросила. Моя пылкая и непосредственная натура не позволяла мне долго церемониться, и, принюхиваясь, словно кошка, я обследовала огромный подвал, комнату за комнатой. Обнаружила громадную печку с отведенными от нее трубами. Вот это была печка! А рядом — настоящая баня! Подлинная роскошь в военных условиях. Я вспомнила, как один из вагнеров сказал мне: «Воевать нужно с комфортом», и я это оценила. Нашла «комнату для разгрузки», всю завешанную коврами, спасавшими от сырости, и случайными картинами. Вот украинская хата, а вот арабский пейзаж, чье-то воспоминание о далекой сирийской командировке. На стульях у печки сушились полотенца. Опрятность — прежде всего. И нравственная, и физическая. Нашла в туалете Камасутру с картинками «52 позы», внимательно рассмотрела и поняла, сколько всего я в жизни упустила. А сейчас уже поздно. Все эти акробатические трюки в любви мне уже не по силам.
Боец Сафрон и его боевой друг квадроцикл. Бахмут, 2024 год
В коридоре обнаружила трех котов. Они были грязные, ободранные, требовательным мяуканьем взывали к моему безграничному могуществу. Из моих рук могла прийти жизнь. Я привела эту банду на кухню, и ребята растерянно почесали в затылках. Что они могли мне предложить? Непритязательное лагерное гостеприимство. «Для вас у нас есть сыр и колбаса, но без хлеба. Мы ведь, понимаете, съезжаем сейчас. А вот для них? Жалко их, конечно, но всех ведь не накормишь». Но все-таки выдали банку паштета. Коты жадно жрали, а я вдруг вспомнила «трехсотую» собаку на позициях под Авдеевкой. Она подорвалась на мине. Собака рычала, не позволяя к себе подходить, и зализывала культю оторванной ноги. Вокруг нее уже кружили зеленые мухи, смерть была совсем близко, а бойцы виновато отводили глаза: «Хорошим она была сторожем. Да что ж поделаешь! Не повезло». Всегда лучше отвернуться от тяжелого. Но перед сном я часто вижу ее человечьи глаза, затуманенные смертной мукой.
Когда машина пришла, мы обнялись на прощание: ребята — сдержанно, а я — пылко. Я хорошо понимаю подобный тип людей. Все мои женские плутни тут не работают. Это боевое братство, крепкое, как масонский орден, спаянное товарищеской клятвой. Они свой выбор сделали.
По пути в Донецк у нас отлетело колесо. Мой водитель, «злой старый волк» Васильич, сталинист и марксист, привычно матерясь, устанавливал запаску. «Чего стоишь? Посвети фонариком!» — ворчал он. А я, опьяненная майской ночью, околдованная ее медленным угасанием, упоенно слушала любовную песнь жаб. Ах, как же они славили всемогущее творение! Это был тот редкий момент, когда ты абсолютно счастлив одним сознанием жизни.
С новыми товарищами в Бахмуте. 2024 год
А уже в полночь в Ясиноватой под Донецком дорога закипела под внезапным ливнем. И в ночи, словно призрак, мимо проплыл уазик с надписью: «ГРУЗ 200». Содрогаясь от ночной свежести и тоски, я прошептала:
— Прощайте, сынки! Прощайте, ребята! Пусть земля вам будет пухом.
Ясиноватая. Лето 2023 года
Утро в Донецке начинается с нехитрой мысли: «Гроза. Это хорошо. Дождь нам необходим». Потом садишься, полусонная, в постели: «Это не гроза. Бомбят». Следующая нехитрая мысль: «Вода! Надо торопиться, пока не отключили». Я живу в шикарных, по местным меркам, условиях: утром в гостинице вода течет тоненькой желтой струйкой как минимум два часа, и мне завидуют все мои друзья. Наполнил баклажку водой, облился, и готово!
Родные до боли, изувеченные «Градом» ворота гостиницы, и вот я прыгаю в машину. Водитель хмуро ворчит: «Не пристегивайся!» За эту дурацкую московскую привычку меня вечно бьют в Донбассе по рукам. Не дай Бог «прилетит», не успеешь выскочить из машины.
Моя любимая донецкая гостиница «Централь», в которую не раз «прилетало»
Моя боевая машина. Прошла огонь и воду
Сегодняшний маршрут — городок Ясиноватая. Сколько раз я проезжала через него, матеря убитые дороги, сколько раз мы теряли колеса в местных ямах, но никогда не думала, что там ДЕЙСТВИТЕЛЬНО живут люди. Кто будет жить в трех километрах от линии фронта, рядом с печально знаменитой Авдеевкой, откуда вэсэушники молотят по городку «хаймарсами», кассетными снарядами и вообще всем, что под руку подвернулось?!
— Разумеется, люди там живут и работают, — заверила меня моя подруга-журналистка. — И мэр там славный, молодой. Поезжай.
Нашу машину немилосердно кидает и трясет на колдобинах, и недалеко от Ясиноватой мы напарываемся на осколок. «Колесо менять надо», — кряхтит пожилой водитель. Колесо на войне просто так не пробивают. Я внимательно прислушиваюсь к близким разрывам снарядов и понимаю, что колесо мы пробили очень даже удачно. Ясиноватую бомбят всерьез, и как раз окраины города.
«В глаза детям смотреть тяжело»
Мэр Ясиноватой Дмитрий Шевченко и впрямь оказался молодым, чрезвычайно энергичным человеком. Дел у него невпроворот, а тут еще журналистка прикатила.
— За полчаса до вашего приезда город обстреляли со стороны Авдеевки снарядами калибра 155 мм, — объясняет он. — Разрушено восемь частных домов, пока не знаем, есть ли раненые. У нас с начала СВО 16 тысяч «прилетов» в город, 260 раненых, 60 погибших. Есть среди них и беременные, и дети. Много ампутаций конечностей. Пострадало от бомбардировок 70 процентов частного сектора. Но мы делаем все, чтобы люди остались. Работают все институты власти, никто не сбежал. За три года мы восстановили тысячу частных домов, хотя повторных «прилетов» здесь не избежать. Сейчас в Ясиноватой проживает около семнадцати тысяч человек из прежних сорока тысяч. Работает семнадцать строительных бригад на восстановление города. Да, бывает, что мы один дом ремонтируем, а потом его опять бомбят.