Вы спрашиваете меня, каким он был и что я могу рассказать о его жизни. Что ж, не считая себя вправе давать оценку личности покойного, могу только сообщить вам, что мистер Хьюз был человеком общительным, я бы сказал, не боясь слыть не слишком сдержанным, что он был человеком экспрессивного склада. Очень сентиментален, временами плаксив, но все эти свойства в нем сочетались, как это часто бывает с жесткостью характера, а порой и жестокостью поступков. Но, de mortibur aut bene aut nixi. Он неоднократно рассказывал мне и преподобному Риддлу, что в детстве не смог получить школьного образования, и по бедности семьи (нам журналистам, как никому, известна унизительная бедность валлийцев — рудокопов и литейщиков, не так ли?) вынужден был чуть не с младенческих лет приобрести статус «pit boy», по десяти часов находясь в шахте, раздвигая и затворяя дверцы вслед за вагонетками с углем. Его отец, кузнец, впоследствии мастер на прокатном стане, пожалел маленького Джона и забрал его из бездонных недр рудника в адское логово одного из многочисленных заводов городка Мертир-Тидфил. Там, у кузнечных горнов, паровых молотов и прокатных валков и прошли отрочество и юность мистера Хьюза. К сожалению, за усердным освоением ремесла он так и остался полуграмотным человеком, едва умеющим разбирать печатные буквы заголовочных шрифтов, и абсолютно чурающемся письма. Мне кажется, что именно эта нелюбовь к эпистолярным занятиям и привела мистера Хьюза к тому, что он не смог лично доносить до общественного разума свои неординарные деяния.
О его зрелых годах и занятиях довольно хорошо известно, что и нашло отражение в тех немногих некрологах, коими общество и товарищи по ремеслу и партнеры по бизнесу сочли возможным почтить память этого без сомнения достойнейшего сына Уэльса и подданного Короны.
О его персоне скажу еще только, что он очень увлекался валлийской народной мифологией и той частью английских легенд, которые родились в сумрачных родовых замках Тюдоров и Пендрагонов. Рыцари круглого стола, король Артур, королева Гвиневра — все они вдохновляли его душу и возбуждали восторг воображения. Особенно была им любима легенда о мече Экскалибуре и кузнецах его выковавших. Он говорил о валлийцах, как о древней расе кузнецов и воинов, призванных Господом научить народы кузнечному и оружейному делу. Преподобный Артур Риддл, сам валлиец и отменный знаток тамошнего фольклора, не раз при мне читал старому Хьюзу легенды своего племени.
С домочадцами (сыновьями и внуками) он был в целом ровен и предупредителен, с прислугой ласков, иногда — до фамильярности. Сказывалось простое происхождение мистера Хьюза. В целом же он был любитель радостей жизни. Но не в роде, конечно, Фальстфа, ни в коем случае не жуир и не бонвиван, чтобы не утверждали злопыхатели.
С тяжелым сердцем я вспоминаю день его кончины — внезапной и, в известном роде, трагической. По этой причине позвольте мне, дорогой сэр, не касаться подробностей того дня, начавшегося в привычном для нашей маленькой компании, состоявшей из господ Хьюза, Равельона, Риддла и вашего покорного слуги, тоне, и завершившегося тем, что смерть показала нам свой уродливый и неизбежный лик. Позволю себе только с негодованием отвергнуть все слухи, которыми недобросовестные собратья по перу позволили себе окружить столь прискорбное происшествие. Никаких безудержных возлияний, бледных кордебалетчиц и разудалых гонок вдоль Невы на русской «Troyka», разумеется, не было и не могло быть. Господь призвал к себе достопочтенного Джона Джеймса Хьюза во время степенной прогулки после дружеского обеда, кончина его наступила вследствие обширного апоплексического удара и геммороидальной колики, что не удивительно, ибо исполнительный директор Новороссийского общества был человеком сложения солидного и даже тучного.
На этом, сэр Томас, позвольте мне закончить свое непростое письмо. Вспоминать об этих событиях и о смерти человека, удостоившего меня, скромного корреспондента «Стандард», благосклонностью и дружбой, все еще тяжело и прискорбно.
Искренне ваш,
Джон Б. Баддэли
Донбасс от Европы (Лондон-на-Кальмиусе)
Одной из основных причин первоначального недоверия акционеров Новороссийского общества к деятельности своего исполнительного директора Джона Юза было неудовлетворительное состояние трудовых ресурсов в регионе. Заводу и шахтам общества на первых порах необходимы были всего несколько сотен рабочих рук, но взять их было неоткуда. На это указывал еще французский исследователь Ле Пле, с группой русских и европейских сотрудников проведший детальное обследование потенциального поля деятельности как в горном, так и в металлургическом производстве.
Сел в будущем густонаселенном крае тогда было совсем немного, и все они были не велики числом жителей. И те не собирались оставлять своего крестьянского заведения и отправляться в страшные угольные подземелья и к жутким огням доменных и пудлинговых печей, к смертельно опасным в то несовершенное технически время прокатным станам.
Между тем действовать надо было быстро, потому что договор с царским правительством подразумевал уже к сентябрю — октябрю 1871 года выпуск полноценного проката и за ним — выпуск рельсов, из-за которых, собственно, и было затеяно, как мы с вами знаем, все непростое дело.
Таганрогский порт. XIX век
Отправляясь в последних числах августа 1870 года из Саутгемптона в Таганрог на восьми пароходах с полностью готовой к сборке доменной печью и деталями коксовых печей, исполнительный директор Новороссийского общества вез с собой 254 техника и рабочих из числа валлийцев, которым особенно на родине терять было нечего — частые экономические кризисы убивали огромное количество мелких шахт и заводов в Южном Уэльсе, и даже отличные специалисты порой оказывались на улице. Уж кому-кому, а Юзу и его семье, постоянно нуждавшейся, вынужденной даже Джона и его братьев отдать в раннем детстве работать под землей из-за того, что отец, прокатный мастер, не мог найти постоянной работы, это состояние было хорошо известно.
И все равно — в далекую и дикую по их представлениям Россию валлийцы не спешили ехать массово. Боялись всего — морозов, болезней, отсутствия привычной еды и медицинской помощи. И были правы. В первый же год из поехавших с Юзом от разных болезней и несчастных случаев умерло более 80 человек.
По информации известного русского инженера Петра Горлова, работавшего на конкурента Юза Соломона Полякова, зима 1870/71 года вышла беспрецедентно холодной и жестокой — с ноября по март дули ветры, метели безжалостно обрушивались на тонкие дощатые сборные домики, которые по европейскому обыкновению посчитали достаточными для первого обвыка «понаехавших» экспатов. Вообще, британцы в то время отличались удивительной беспечностью и беспомощностью в делах квартирного обеспечения даже армии, не говоря о строительных отрядах крупных корпораций. На Островах, где погода относительно мягкая, чаще всего хватало обычных палаток. Заслышав, что в России, а особенно в степи, зима очень снежная и холодная, помогавшие Юзу вице-консулы Хьюм и Кемерон предложили ему щитовые домики. За неимением их в Британии адмиралтейство (напомним, оно было в доле НРО) купило конструкции во Франции — там они еще хранились со времен Крымской компании, когда служили главной французской квартирой в Камышовой бухте Севастополя.
Домиков этих для нашей непогоды, конечно, не хватило. Мор и болезни, вызванные или усиленные холодом, начали убивать изнеженных в русском смысле британцев. К лету 1871 года, когда Юз и акционеры усиленно думали, что делать им с этим предприятием и как убрать «козел» из первой, так некстати перед всей Россией и Европой опозорившейся домны, осталось в будущей Юзовке не более половины британских спецов.
Правда, когда акционеры приняли решение все-таки продолжать деятельность в донецких степях, удалось завербовать на заводах Мертир-Тидвила, Ньюпорта, Свонзи, Эбб-Вейла и других индустриальных городков Южного Уэльса (в России того времени говорили и писали, кстати, иначе, чем мы с вами сегодня — «Валлиса») еще пару сотен добровольцев, готовых ради лишней сотни фунтов стерлингов рискнуть здоровьем в медвежьем углу Европы. Но, забегая вперед, скажем, что англиканская община в Юзовке и окрестностях никогда не превышала пяти сотен человек.
Чуть ли не единственным преимуществом нового места работы валлийцы Юза считали дешевую русскую водку, многочисленные кабаки и «samogonka», в изобилии предоставлявшихся в их распоряжение. Известно, что в первые годы существования поселка у заводов НРО или Ливенского поселка (по имени князя Ливена, на чьей земле росли и завод, и поселение заводчан) любимейшим времяпровождением валлийских, английских и шотландских рабочих и мастеров было нехитрое состязание «кто кого перепьет». История, которая так много растеряла из донецких древностей, донесла по своей причуде имя бессменного чемпиона этих возлияний — Флинн, «глиняные ноги».
Гораздо позже европейская община стала разнообразней. В Донбассе зазвучали польская, немецкая, французская, финская, шведская речь. Связано это было с тем, что нищие в то время, искавшие любой работы хоть за океаном, хоть в океане на островах, европейцы охотно стали наниматься во франко-бельгийские, немецкие, голландские компании, бросившиеся осваивать «Новую Америку», так с легкой руки Блока стали именовать в канун Первой мировой Донбасс, приносивший всем капиталистам, вкладывавшимся в самое грошовое предприятие в здешних степях, солидные барыши.
По самым скромным меркам только британцев прошло через Новороссийское общество и другие фирмы до пяти тысяч человек. Точная цифра пока неизвестна. Ну, и остальных экспатов было немало. Допустим, столько же, сколько британцев. Получается солидная цифра.
Одной из самых характерных историй, связанных с Юзовкой, Юзами и британской жизнью в русских степях Донбасса, является биография Энни Гвен Джонс, рассказанная ею самой в суровом 1943 году, когда советские войска освободили Сталино, весь Донбасс и погнали германцев за Днепр. Ребята с радиостанции BBC разыскали в Южном Уэльсе мать своего рано ушедшего из жизни коллеги, Гарета Джонса, Энни Гвен Джонс. Британские журналисты попросили ее освежить в памяти события полувековой давности, припомнить те далекие времена, когда Сталино был еще Юзовкой и по заводскому гудку спешили к доменным печам хмурые валлийские парни, вывезенные с Островов Джоном Юзом и его компаньонами.