Что прицепом к русскому легко идет немецкое, мы вообще хорошо перевариваем ценности других культур. Что нет преград – ни сословных, ни имущественных, ни языковых, никаких вообще – для рождения шедевра. Особенно в такой интересной земле, как русская – от Карпатских гор до острова Шикотан, от студеного Белого моря до Каспия и Крыма. Здесь возможно все.
– Как, однако, сплетено все причудливо, прихотливо в восточном славянском племени, – сказал Панас. – Спасибо, история «Очей» меня потрясла. Я бы даже сказал – перепахала всего.
Но вот вам целая сага на эту тему. Надо ее назвать как-нибудь возвышенно и строго. Например, так:
22 ноября 1801 года, посреди дикой степи, в заводском поселке, приткнувшемся к Северскому Донцу при впадении в оный реки Лугань, встречающейся здесь же с еще одной степной речкой, Ольховой, родился человек, которому была суждена удивительная, богатая на события и свершения судьба.
Речь идет конечно же о создателе «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимире Ивановиче Дале.
Свои произведения он подписывал «Казак Луганский». Хотя его отец, заводской лекарь, был натуральный датчанин Йоханн Кристиан Даль, известный в своем отечестве книгочеем и знатоком языков и оттого приглашенный в Зимний дворец библиотекарем. Обладатель фамилии, столь же распространенной на Ютландском полуострове и в Норвегии, как в России, скажем, Иванов, отец Владимира Даля был тем, кого на Руси издревле называли «служилыми немцами».
Волею случая он, врач по образованию, познакомился с британским инженером Чарльзом Гаскойном, которого, кстати, в России тоже «онемечили», называя привычно Карлом. Гаскойн в то время заведовал старой балтийской флотской литейной – Олонецким заводом.
4 октября 1800 года на Луганском литейном заводе была запущена доменная печь, на которой впервые в России чугун был выплавлен с использованием кокса. Завод был создан по указу императрицы Екатерины II трудами знаменитого шотландского инженера и бизнесмена Чарльза Гаскойна. Так было положено начало тяжелой промышленности Донбасса и всей Новороссии.
В 90‑х годах XVIII века он исследовал залежи угля и руд в долине между Луганью и Северским Донцом и был направлен туда Екатериной Великой ставить литейный завод. Даль-старший потянулся за покровителем – работать на строящемся заводе лекарем.
В том далеком 1795 году (который лучше всего считать датой основания Луганска) бескрайняя степь лишь изредка перемежалась крохотными сельцами потомков, бежавших от лютых казней польских малороссов Правобережной Украины, станицами донских казаков и сербских, хорватских да молдавских переселенцев. Все эти люди «русского фронтира» с полным основанием могли звать себя казаками.
Удивительно ли, что такое литературное имя выбрал себе и родившийся на новом месте у датского лекаря сын Владимир. Вчерашний подданный полубезумного датского короля Кристиана VII, перейдя в российское подданство, принял новую родину всем сердцем.
Йоханн Даль хорошо помнил обиды, чинимые датчанам фаворитом всесильной королевы Матильды Йоханном Страунзе, публично оскорблявшим датский язык, насильно внедряя в жизнь королевства немецкий. Россия стала для заводского врача «tabula rasa» – чистой доской для новой жизни.
Здесь он вложил детям в голову собственные моральные принципы. «Гордись тем, что ты русский», – писал он сыну Владимиру в одном из писем, когда тот служил мичманом на флоте. И это были сердечные строки. Расшифровывая их, можно сказать, что отец рисовал сыну картину Российской империи в образе семьи народов под водительством самого крупного, государствообразующего – русского.
Много лет спустя в популярной книжке для народа «Солдатский досуг» Владимир Иванович развил понимание этого мировоззрения:
«В России более шестидесяти губерний и областей, а иная губерния более целой немецкой либо французской земли. Народу… всего более русского; а есть, кроме того, много народов других, которые говорят не русским языком и исповедуют иную веру.
Так, например, есть христиане не православные: поляки, армяне, грузины, немцы, латыши, чудь или финны; есть мусульманские народы: татары, башкиры, киргиз-кайсаки, и много сибирских и кавказских племен; есть еще и кумирники, идолопоклонники: калмыки, буряты, самоеды, вотяки, черемисы, чуваши и много других… Все эти губернии, области и народы разноязычные составляют Русскую землю», все они «должны стоять друг за друга, за землю, за родину свою… как односемьяне».
Русскость была естественным состоянием для него, русского в первом поколении. И подобно Екатерине Великой, которая признавалась, что, будучи немкой по рождению, она чувствует себя более русской нежели некоторые природные русаки, создатель великого русского словаря писал в самом конце жизни:
«Ни прозвание, ни вероисповедание, ни самая кровь предков не делают человека принадлежностью той или другой народности.
Дух, душа человека – вот где надо искать принадлежности его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа – мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски».
Владимир Иванович Даль прожил несколько «профессиональных» жизней.
Сначала он был моряком, потом в Дерпте выучился на хирурга-офтальмолога (там сдружился с великим Пироговым), затем служил чиновником в Министерстве внутренних дел. К каждой своей службе он относился по-немецки педантично, аккуратно исполняя предначертанное.
Но русский дух «Казака Луганского» иногда вольным ветром импровизаций врывался в его действия. Так было, например, в 1831 году при усмирении польского мятежа в виленском крае.
Повстанцы прижали к реке дивизию, в которой военным лекарем служил Даль. Мост был ими же предварительно взорван. На счастье, русских доктор Даль, увидав в сельце у берега огромное количество пустых бочек, взял с собой команду и без приказа свыше (времени не оставалось приказы получать) соорудил понтонный мост.
Когда же русские перешли на другой берег, а поляки взбежали на мост, Даль с солдатами разрубили топорами канаты, державшие сооружение. «Бочки и поляки поплыли вниз по реке», – записал в рапорте командир дивизии, отличивший Даля за смекалку и спасение части благодарностью, а за оставление непосредственных обязанностей – выговором.
Вот эта неизбывная тоска по воле, по самовластью, томящаяся в теле каждого русского человека, и заставляла нашего казака искать трудов и занятий помимо казенной службы. Отсюда любовь к слову, к литературным опытам, составившим Далю славу и фольклориста, и диалектолога, и филолога-любителя.
С детских лет, проведенных в Луганске и Николаеве, в Дале жила любовь к степным просторам Новороссии и романтично-живописным холмам и перелескам малороссийским. Его перу принадлежит одно из самых прочувствованных описаний природы Юга России – хоть Гоголю авторство отдавай:
«Да, благословенная Украйна! Как бы там ни было, а у тебя за пазушкою жить еще можно… Оглобля, брошенная на землю, за ночь зарастает травой; каждый прут, воткнутый мимоходом в тучный чернозем, дает вскоре тенистое дерево. Как сядешь на одинокий курган, да глянешь до конца света, – так бы и кинулся вплавь по этому волнистому морю трав и цветов – и плыл бы, упиваясь гулом его и пахучим дыханием, до самого края света!»
Близкое знакомство с малороссийским говором (и с белорусским, кстати, тоже), часто обзывание самого себя «чулым» казаком, дружба с многочисленными деятелями культуры малороссийского происхождения, искавшими в те поры славы и достатка в столице империи, сделали обычную для великорусского менталитета ошибку – московские да питерские писатели и журналисты искренне считали его если не «хохлом», то малороссом точно.
Биограф Владимира Даля Владимир Порудоминский отмечает это особо:
«Герцен считал Даля “малороссом по происхождению”; Белинский заметил: “Малороссия – словно родина его”».
Даль прожил семьдесят один год, из них двадцать на Юге. Эти годы не слишком заметны – они не так явно связаны с главным делом жизни Даля: четырнадцать детских лет, пять лет службы на Черноморском флоте, пребывание в Новороссии вместе с армией после русско-турецкой войны; позже он бывал там наездами.
Но и в старости признавался: «Будучи родом из Новороссийского края и проведя там молодость свою, я с родным чувством читаю и вспоминаю все, относящееся до Южной Руси и Украины».
Таким образом Даль считал своей родиной именно Новороссию, и Украину называл лишь частью обширной Южной Руси.
И стоит, наверное, посмотреть на ближний круг Даля в Петербурге, Нижнем Новгороде и Оренбурге – Нестор Кукольник, Николай Гоголь, Евгений Гребенка, позже и Тарас Шевченко и даже ссыльные поляки, как, например, герой семеновского «Дипломатического агента» полиглот и востоковед Иван Виткевич.
Что это за круг был, легко можно представить из своеобразного посмертного портрета признанного российского светила математики и механики позапрошлого века, также бывшего в большой дружбе с Далем – академика Михаила Остроградского (по происхождению дворянин Полтавской губернии). Знавший его преотлично, отец русской и мировой аэродинамики Николай Егорович Жуковский писал в воспоминаниях:
«Заимствовав в центре ученого мира свои глубокие познания, М.В. остался по характеру тем же хохлом, каким был его отец. Может быть, влияние французских мыслителей сказалось несколько в его внутреннем миросозерцании, но под конец жизни влияние это сгладилось».
«Русский словарь без малороссийского был бы далеко не полон».
Разумеется, Владимир Иванович четко разделял границы трех русских наречий.
Более того, приступив к созданию своего знаменитого толкового словаря, проработав над ним десяток лет, дав ему имя «великорусского», потому что слова, выражения и пословицы для него собирал по большей части в пределах Петербургской, Московской, Нижегородской и Оренбургской губерний, он тем не менее все еще думал над тем, чтобы сделать словарь трехчастным, чтобы все русское поле народного языка было засеяно, удобрено и дало культурные всходы.