Чем дальше в степь – тем меньше следов.
Но что дальше: куда двинулось войско? Памятник литературы указывает нам туманно – на Юг, к морю, к Дону. Тут надо сказать, что для древнерусских читателей в таком указании особой туманности не было. Это нам, грамотеям, хорошо, мы карты географические с детства знаем. С младых ногтей нас учат точности в выборе направлений, расчетливости во всем, что касается географии. Для древних русичей достаточно было общего направления: юг, Дон, море. Все это от черниговской, да киевской, да курской стороны находилось далеко в степи пустынной, почти не существовало, где-то там на юге. Понятия юго-запад, скажем, или северо-восток не существовало. Сказано – в стране полуденной, значит, там и есть – на юге. Для тех же, кто ходил в походы да слушал рассказы бывалых, давались точные ориентиры – названия рек Каяла и Сююрли. Но поди сыщи их нынче, когда с тех пор прошло столько времени, по степям прошло столько народов, государств и правителей. Волны переселенцев в Новороссии с XVI по XX век почти полностью смели с лица земли, то есть, пардон, с карт названия скифские, половецкие, печенежские да старорусские вкупе с татарскими и турецкими. Правда, в тех краях, где Игорь предположительно бился с половцами, в донецких степях, поселились выведенные митрополитом Игнатием из Крыма греки, чей язык – урумский или греко-татарский, почти полностью основан на древней половецкой лексике, как и язык крымских татар, «одаривших» им покоренных в седую старину греков. Поэтому некоторые историки и географы давно пытались связать несчастливую для Игоря Святославича Каялу с донецкими реками Кальмиус, Калка и другими.
И тут свое слово сказал донецкий гидролог.
Существует множество версий того, где именно произошла главная битва князь Игоря со степняками. Куда только не тыкались карандаш и палец географа, историка, писателя, многочисленных любителей отечественной старины, несть им числа. Искали в излучине Дона, чуть не под Сталинградом, под Ростовом, северней Таганрога – у Матвеев Кургана, в Запорожской области. Но нашелся в Донецке человек, который назвал место, и обосновал свою убежденность научными методами.
Ученого секретаря Донецкого отдела Географического общества НАН Украины Александра Петровича Черныха называли «главным гидрологом Донбасса» – много лет он проработал главным специалистом в области гидрологии и разработки комплекса проектов водоснабжения Донбасса. В предисловии к своей книге «История сквозь призму звукосмысла» (2003), немедленно по выходу ставшей библиографической редкостью, Александр Петрович писал, что работа гидролога и предопределила для него переход от изучения современных рек, водных и земельных ресурсов края к исторической географии, к поиску местонахождения древних памятников и событий древности.
В своем труде гидрограф Черных неоднократно обращается к древнерусским литературным памятникам, как источникам – от летописей до «Слова». Поэтически написанная история похода новгород-северского князя же вообще стала и источником, и целью поисков. Черных обосновал рядом доказательство, что легендарная Каяла (кстати, русичи знали несколько рек с таким названием, но нас интересует приазовская) это известная в Донбассе река Кальмиус. Та самая, которая в начале своем течет через центр Донецка, где из скромного степного ручейка сделали Нижнекальмиусское водохранилище.
Можно было бы много рассказывать о том, как ученый расшифровывал старинные названия степных речек юго-востока Новороссии, привязывая их к нынешним именам, но нас интересует все-таки коренной вопрос – где же именно был разбит и пленен князь Игорь?
Александр Черных рассказывал в своей книге об этом так:
«Когда в Донецке готовили к постановке оперу Бородина “Князь Игорь” (фантастическая, надо сказать, была постановка – в Святых горах. – Авт.), исполнительский состав повезли в район заповедника Каменные могилы (часть его в Донецкой области, часть – в Запорожской. – Авт.), где, кстати, в 1223 году проходил драматический финал битвы “на Калках” с монголо-татарами. Повезли “подышать воздухом истории”, так как район битвы “на реке Каялы” 1185 г. с половцами не был достоверно установлен тогда. Но теперь, когда мы почти наверняка знаем это, хочется большего: увидеть то место, где в музыкальной интерпретации “Слова” могли возникнуть наяву и гениальные половецкие пляски, и знаменитая ария Игоря: “О, дайте, дайте мне свободу, – я мой позор сумею искупить: спасу я честь свою и славу, я Русь от недруга спасу!”»
Ученый-гидролог в своих поисках опирался и на рассказ о походе Игоря Святославича в Ипатьевской летописи. Именно обстоятельный рассказ летописца об обстоятельствах жизни Игоря в плену, о деталях побега из оного позволил значительно сузить район поиска кочевья «ялов Тарголове» – половецкого стана, места плена князя. Александр Петрович пишет: «Удалось установить, что место это находилось на правом берегу Каялы-Кальмиуса, в 3 километрах ниже брода у села Подгорное. Именно здесь “впадает” справа в Каялу-Кальмиус балка с загадочным, трудно поддающимся расшифровке названием “Велюб-Алем-Тарама” из летописи».
Черных уверен – переводить надо так – «Балка Большого Хана», то есть по половецким обычаям – «Балка Великого Князя». Великим князем Киевским Игорь Святославич стал только в 1198 году, но претензии на этот титул заявил именно в 1185 году. И в тех краях об этом тщеславном посыле князя знали все – и русичи, и степняки. Именно с этой целью, считают некоторые историки, Игорь и возглавил поход русских князей на половцев, с которыми всего годом ранее воевал в союзе против Киева. Надо сказать, половцы относились к пленному именно как к Большому хану: ездил, где хотел со своими пятью или шестью слугами, охотился с ястребом. А приставленные к нему 20 сторожей, включая пятерых сыновей ханских, слушались его беспрекословно, выполняли все его желания. Известно, что даже православного попа вытребовал Игорь к себе в донецкие степи. Ипатьевская летопись замечает: «Попа же бяшеть привел из Руси к себе со святою службою, не ведяшеть бо божия промысла, но творяшеться тамо и долго быти».
Прав ли Александр Черных, выпустивший в 2011 году еще и специальную книгу «Разгадка тайны реки Каялы»? Ведь его версия всего лишь версия. Одна из многих. Донецким, понятно, она нравится, но, сдается, последнего слова в этой истории пока еще не сказано, поиски продолжаются. Что, впрочем, и прекрасно. Ибо, как заметил писатель Паустовский: «Ожидание счастья иногда лучше самого счастья».
– Что ж, версия, как версия, но чем-то на «Новую хронологию» Фоменки похоже. Нет?
– Ну что ж, придется рассказать вам историю жизни человека, который был серьезным соперником Пушкину. Там уже одни факты.
Нестор Васильевич Кукольник. Немного найдется в русской истории героев, столь прочно и незаслуженно забытых, как он. А между тем было время, когда своей славой на литературном небосклоне России он мог поспорить с Пушкиным.
Поэт, драматург, романист, сочинитель либретто к операм и недурной музыкант, общественный деятель, военный чиновник, человек крайностей и неуравновешенной натуры – это все о нем.
Нестор Кукольник был сыном известного русинского ученого родом из Подкарпатской Руси Василия Григорьевича Кукольника, который, будучи невероятно одаренным от природы, свои таланты применял в основном на поприще естествознания и педагогики. Его труды по химии, физике, геогностике (так при рождении именовали науку геологию), учебник по астрономии сыскали ему европейскую славу.
А поскольку Василий Григорьевич почти все свои труды издавал на родном русском языке (в те поры русинское наречие было очень близко к великорусскому, даже ближе, чем малороссийское), то естественно, что именитого ученого пригласили работать в Россию.
Старший Кукольник приехал в Петербург из городка Замосць в Восточной Галичине, когда жена была на сносях. Поэтому младший сын Нестор появился на свет в столице Российской империи и уже от рождения был подданным русского царя. Впрочем, в городе на Неве семейство Кукольников не задержалось, ибо его глава получил лестное предложение возглавить знаменитую Нежинскую гимназию высших наук имени князя Безбородко.
Надо сказать, что это она так только называлась, гимназия, а по статусу и уровню образования это был самый что ни на есть университет, с гигантской по тем временам библиотекой в 3000 томов.
Это с одной стороны. А с другой – Нежин и сегодня провинциальный городок, больше известный своими огурцами, а в начале позапрошлого века и вовсе был сельской глухоманью. Расположить в нем такое высококлассное учебное заведение во многом было данью заслугам малороссийского казачества и старшины в царствования Елизаветы Петровны и Екатерины Великой.
Даже созданный за четыре года до рождения нашего героя Харьковский университет и то воспринимался образованным, насквозь профранцуженным, русским обществом, как блажь государя. Но движение мысли государственных мужей было правильным – надо было воспитывать смену отечественной элите не только в Геттингене, Кенигсберге, Дерпте и других немецких университетах, не только в столичных Петербурге и Москве, но и на юге, огромном и богатом подбрюшье России и исторической ее пуповине.
Нежин, как и Харьков, был ближе морально и исторически русскому престолу той эпохи. В гимназии, как и в университете, училась вся Левобережная Украина. На противоположном берегу Днепра начиналась практически Польша – потому как Киевская, Подольская и Волынская губернии кишели поместьями «гордых ляхов».
К сожалению, первые годы Нестора в Нежине были омрачены таинственной смертью старшего Кукольника. По не разъясненным причинам, Василий Григорьевич в один совсем не прекрасный день выбросился из окна своего кабинета. Его вдова считала, что местная пьяная кумовская среда затравила ее мужа.