Люди на улице обсуждают последние новости, рассуждают о целесообразности еженедельных митингов, периодически скандируют «отпусти, отпусти!» Так продолжается несколько часов – всё это время никто не расходится, наоборот, толпа становится только больше. Наконец, ближе к вечеру под радостные крики митингующих один за другим задержанные активисты выходят на улицу.
Окраина Донецка. Частный сектор. Не новый, но уютный дом задержанного несколько дней назад активиста. Ему повезло меньше, чем тем, кого отпустили из отделения. Пухленькая, круглолицая жена подозреваемого добродушно просит нас не снимать обувь. На кухне пахнет жареным луком, я с оператором прохожу в комнату.
Олеся начинает рассказывать: с оружием по улице её супруг никогда не ходил, радикальных взглядов не придерживался – только несколько раз посетил митинг на площади Ленина. За это мужчине предъявляют обвинение в «подрыве государственного строя», арестовывают по решению суда и отправляют в следственный изолятор в Киев.
При этом, даже не разрешают вещи собрать и попрощаться с семьёй. В день нашего приезда Олеся собирает посылку супругу. Женщина осталась одна с маленьким ребёнком на руках.
Спустя ровно год в марте 2015-го меня со Стасом просят снять эпизод к сюжету для итоговой программы про активистов, которых истязали в тюрьмах. Мы общаемся с тремя пострадавшими. Каждый из них рассказывает, что избиение – это ещё самое мягкое, что им пришлось перенести.
Одного пожилого мужчину после возвращения из плена сразу кладут в госпиталь. По больничным коридорам он может передвигаться только на инвалидной коляске. Когда я узнаю, что он из Мариуполя, то сразу спрашиваю:
– А Андрея знаете? Которого избирали народным губернатором. Я потом про него ничего не слышал.
– Знаю, конечно! Мы с ним в одной камере сидели.
У меня ёкает сердце. Конечно, я предполагал, что если на рядовых активистов надевали наручники, то народному губернатору этого точно не избежать. Но я старался не думать о таком развитии событий. А тут передо мной на инвалидной коляске сидит человек, который вместе с Андреем, вероятно, пережил одно и то же.
– И как он? – задаю я вопрос дрогнувшим голосом.
Следует короткий ответ: «Держится».
Казаки против пограничников
И снова возвращаемся в март 2014-го – «Русская весна», как потом назовут этот период, в самом разгаре. По инициативе нового губернатора Донецкой области на границе с Россией начинают копать глубокую траншею.
Пятиметровый ров проходит прямо по полям, где в разгар посевной аграрии трудятся в поте лица. В редакции предлагают сделать сюжет про реакцию обычных работников сельского хозяйства на такую инициативу. Вот мы и отправляемся в один из приграничных посёлков.
Так близко к дому за всё время командировки ещё не были. Граница здесь весьма условная. Заканчивается одно поле – ещё украинское, а соседнее – уже часть России.
Ров, надо признать, получается основательный. Спуститься на дно не так просто. Вокруг всё раскопано, и очевидно, что работы будут продолжаться. Местные жители возмущены. Эта территория всегда засеивается. А как теперь сажать – совершенно неясно.
Тогда продолжительность стандартной командировки в Донецк была – всего неделя, а не месяц, как во время боевых действий. Я остался, так сказать, на второй срок. А вот съёмочная группа уже сменилась. Теперь со мной оператор Гриша и техник Макс.
Мы записываем синхроны недовольных жителей. «Стыдота», – описывает один из героев происходящее. И с того момента я частенько использую это слово в разговоре. Для подсъёма просим тракториста сесть за руль и сделать пару кругов по полю. Потом Гриша со всех сторон снимает ров. В принципе, нам больше здесь делать нечего. Пора записывать стенд-ап и возвращаться в Донецк.
В этот момент на горизонте появляется «Нива» тёмно-зеленого цвета. Если бы мы знали, что это за машина, то сразу сели в наше такси, и Саша дал по газам.
Так выглядит наговор текста сюжета в домашних условиях
Из салона выходят пограничники и интересуются, съёмочная группа какого канала «производит съёмки». Отпираться бесполезно. Нам остаётся только признаться в том, что мы – российские журналисты. Начинается всё достаточно спокойно:
– А разрешение на съёмку у вас есть? – достаточно вежливо интересуются у меня
– А какое разрешение? Мы же не на закрытой территории, просто общаемся с местными жителями, – деловито отвечаю.
Звонок другу – старший группы набирает номер, видимо, кого-то из руководителей. Разумеется, отходит, чтобы разговор нельзя было услышать. Через минуту офицер возвращается. Звучит короткая фраза: «приказ – задержать!»
В этот момент он хватает оператора за плечо и не очень сильно, но уверенно начинает тащить в сторону служебной машины. Гриша сразу вырывается и, как настоящий профессионал, первым делом нажимает на камере кнопку записи.
Есть выражения «защищать грудью» или «встать на защиту стеной». Обе эти фразы максимально точно описывают то, как местные жители отбивают – иначе не скажешь – нас от пограничников.
– Куда вы ведёте парней?
– Для выяснения обстоятельств. Разойдитесь!
– Не пустим!
– Не вынуждайте применять силу, – кричит один из пограничников.
Кстати, все они вооружены автоматами.
– Ну, давай, стреляй, стреляй в меня – вот я стою.
Так продолжается минут десять. Но, к счастью, до серьёзной потасовки дело так и не доходит. Ведь и пограничники, и защищавшие нас мужики прекрасно друг друга знают. Скорее всего, даже живут рядом и проводят вместе вечера после работы. Поэтому личные отношения в конце концов перевешивают значимость воинского приказа.
И после долгих препирательств на повышенных тонах применять силу пограничники не решаются. Всё так же закрывая нас собой от людей в форме, местные жители сажают нас в Сашин «Ланос».
Уезжаем мы тоже под прикрытием: на всякий случай одна машина впереди, ещё одна сзади, чтобы такси вдруг не перехватили где-нибудь по дороге. «Донецкие казаки своих не бросают», – так буднично без лишнего пафоса говорят мне новые товарищи на прощание.
Учитывая всё произошедшее на съёмке, становится ясно, что сюжет будет не о траншее на границе. Скорее о том, как российских журналистов чуть не задержали пограничники, а местные жители вступились за нас.
Материал такого масштаба юнкору не доверяют – текст сюжета мне пишут в редакции, а мне предстоит его только наговорить. Впрочем, это в центре Донецка весной 14-го тоже непростое занятие. Не понравится какая-нибудь фраза, например, ярому националисту, проходящему мимо, – и получишь по голове.
Мы отправляем материалы через вай-фай из нашего любимого кафе «Три толстяка». Чтобы никто не услышал, пробую начитать репортаж в туалете. Тогда я ещё не знал, что делать это в замкнутом закрытом помещении бесполезно, так как получится эффект эха.
В итоге я отхожу в ближайший двор, где практически никого нет, и наговариваю текст. При этом, в целях безопасности периодически оглядываюсь по сторонам.
Кстати, тогда мы скидывали видео и наговор с ноутбука наших коллег из корпункта канала в Ростовской области – ребята целый месяц проработали в Донецке. Потом Слава со своей группой уехал, и у нас возникла проблема: как перегонять исходники в редакцию?
Продюсеры предлагают обратиться за помощью к местным телеканалам. По телефону руководство одного из них соглашается сотрудничать с нами, правда за астрономическую сумму. Но я сразу отказываюсь от этого варианта – есть, к сожалению, вероятность того, что коллеги просто сдадут нас сыщикам из СБУ.
В итоге в редакции находят двух свадебных операторов, которые прямо в своей квартире соглашаются перегонять наши съёмки. Судя по разговорам, оба они явно одобряют смену власти на Украине и к российским журналистам относятся без особой симпатии.
Впрочем, как известно, деньги не пахнут. Довольно забавно наблюдать, как ребята сначала неодобрительно комментируют наши съёмки, которые отправляются в режиме реального времени, а потом с удовольствием получают валюту за перегон.
Кстати, одного из них я через несколько лет совершенно случайно встречу в московском театре. И мужчина там – не в качестве зрителя. «Таки когда стали снаряды над домом летать, пришлось тикать», – объясняет Костя. Он, как выясняется, переехал в Москву и сейчас подрабатывает фотографом. В разговоре старый знакомый интересуется, не набирают ли на наш канал операторов.
Артёмовская шахта
С самых первых дней командировки активисты рассказывают мне о том, что километрах в пятидесяти от Донецка есть шахта, где хранится оружие, которое складировалось там ещё во времена Советского союза. Какое-то невероятное количество автоматов, пистолетов, патронов, чуть ли не довоенных винтовок – весь этот арсенал уже несколько раз пытались вывезти украинские военные. А местные жители не позволяют этого сделать.
Это сейчас блок-пост ополченцев в Донбассе – массивное сооружение из бетонных блоков с огневыми позициями. Солдаты проверяют документы, осматривают подозрительные автомобили и по сути регулируют движение.
В марте 14-го один из самых первых блок-постов появился как раз рядом с Артёмовской шахтой. И выглядел он совсем иначе: куча сваленных покрышек, рядом несколько бочек. Слово ополченец ещё и не слышал никто, да и оружия у местных жителей не было. Поэтому, говоря по-простому, на дороге сидят несколько обычных мужиков.
Блок-пост на подъёзде к Артёмовской шахте
Они деловито интересуются у проезжающих, куда те едут. Когда слышат, что мы с российского канала, да я ещё и пресс-карту показываю (не зря же документ под стелькой ботинка от таможенников прятал) – машину почтительно пропускают.
Артёмовская шахта. Два вентиляционных ствола жёлто-голубого цвета возвышаются над территорией. У входа то, что можно назвать ещё одним блок-постом. Небольшая гора покрышек, рядом стоит легендарная военная машина, которую иначе как «буханкой» никто и не называет, и небольшая полевая кухня. Багажник автомобиля завален провизией, при нас местные жители приносят ещё пакеты с едой: