Оставив пенсионерку, встречаем ещё одну пожилую женщину. В её дом снаряд попал несколько дней назад. Стас вставляет в камеру очередную за день флешку (предыдущая переполнена) – и мы снова снимаем.
В итоге после такой продуктивной поездки мы сделаем сюжет о старушке из бомбоубежища, жилище которой разрушено. Ещё один материал под кодовым названием «сталкер» о заброшенной шахте, недавнем обстреле и очаровательном ребёнке, все друзья которого разъехались.
А про вторую семью из подвала мы расскажем в материале о жителях с улицы Стратонавтов, которые периодически приезжают осмотреть свои дома и уже задумываются о возвращении.
Конечно, истории связаны между собой, мягко выражаясь, не очень явно. В репортаже я сначала показываю эпизод со Стратонавтов, а потом через стенд-ап перехожу к бомбоубежищу.
Получается что-то вроде: пока здесь люди постепенно возвращаются к мирной жизни, другие горожане не выходят из подвала. С того момента в нашем со Стасом лексиконе появляется фраза «а в это время в бомбоубежище», когда в материале кто-то (или мы) пытается связать абсолютно разные истории.
Лайф-позиция на бульваре Пушкина
Если без шуток, то по бомбоубежищам весной 15-го мы поездили очень много. Как-то после обеда звонит продюсер и просит срочно сделать какой-нибудь сюжет – у редакции нехватка материалов на следующий день. Такую просьбу, конечно, проще всего выполнить съёмочной группе в Донецке.
Я экстренно захожу в социальные сети в надежде найти какую-нибудь историю. И уже через несколько минут натыкаюсь на пост, где какой-то пользователь просит всех неравнодушных привести продуктов для молодой девушки, которая живёт с ребёнком в бомбоубежище.
Звоню по указанному в объявлении номеру Анастасии. Прошу молодую маму перечислить все предметы, которые нужны ей и маленькой дочери. Уже через час с полными пакетами еды и подгузников мы приезжаем на территорию заброшенного хлебозавода, где прямо между зданиями расположено старое бомбоубежище.
Сложно представить, что малышка родилась и всю свою пока короткую жизнь провела в подземелье. Можно прогуляться поблизости, но далеко отходить нельзя – вдруг начнётся обстрел. Мы снимаем помещение изнутри, записываем интервью с Анастасией, стенд-ап на улице под звуки стрельбы и в очередной раз отправляемся из этого гуманитарного ада (как сказал один коллега) обратно в центр Донецка.
Эту историю я привожу в пример ещё и для того, чтобы показать: когда помогаешь кому-то, важно не оказать медвежью услугу. В конце командировки Анастасия просит у нас ещё денег. Ну как отказать молодой маме? Достаточно большую сумму по донецким меркам мы вручаем её супругу.
Проходит несколько месяцев, мы снова возвращамся в Донецк. Опять просьба помочь. И опять мы не можем пропустить мольбы мимо ушей. Однако заканчивается всё, увы, неприятно. Девушка начинает постоянно писать смски – просит ещё денег. Скрепя сердце, мы раз отказываем, два, три, десять…
Приходится договориться о встрече, чтобы в глаза объяснить свою позицию, так как сообщениям уже нет конца. Выясняется, что с момента нашей последней встречи у Анастасии, по-прежнему живущей в бомбоубежище, родился ещё один ребёнок, а мужу по-прежнему трудно найти работу. Было тяжело, но в этот раз мы денег не даём.
Во время съёмок помогаем завести автобуз
– Обратил внимание на её руки? – сев в такси, я задаю вопрос Стасу.
– Нет. А что такое?
– Ногти покрыты красным лаком. Причём, сделано очень аккуратно. Видно, что из салона.
– Кстати, да, я даже не заметил.
– Раз на маникюр деньги есть, то и дети голодными не останутся!
Прямой эфир
До командировки в Донецк весной 15-го я выходил в прямой эфир лишь дважды. Поэтому в первый день после приезда в город (а тогда одновременно работали несколько съёмочных групп) продюсеры позвонили более опытному корреспонденту для того, чтобы он включился и рассказал об отводе тяжёлой техники с линии фронта.
Вот только из-за каких-то технических проблем телефон коллеги не работал. Поэтому редакции ничего не оставалось, кроме как набрать мне. Только благодаря этому удачному стечению обстоятельств я и отработал целый день в прямом эфире. К счастью, своим шансом воспользовался. А так бы, может, никто и не узнал, что на меня можно рассчитывать во время включений. Да я, признаться, и сам тогда ещё не был уверен в этом.
Февраль 15-го. Моя первая фотография на фоне техники.
Правда, один эпизод в тот день чуть не испортил мою репутацию. Надо сказать, что у каждого корреспондента своя тактика или даже стратегия работы в прямом эфире. Многие пишут текст и потом стараются его зазубрить выучить.
Некоторые используют планшеты в качестве суфлёров, которые держат им операторы прямо под объективом камеры. У меня давняя шуточная мечта: чтобы во время такого включения за спиной корреспондента упал метеорит, и тот бы не смог и двух слов связать о произошедшем, а так и продолжил читать с экрана.
А вот признанные мэтры телевидения вообще практически не готовятся к прямым эфирам: настоящие профессионалы, зубры настолько погружены в ту или иную тему, что дополнительной тренировки им не нужно.
Что касается меня, то я предпочитаю в голове определить структуру включения, продумать текст, а потом несколько раз – зачастую примерно – проговорить его. В первый день командировки на вечерний праймовый выпуск новостей меня просят рассказать не только про отвод техники, но и о политической подоплёке происходящего. Кроме того, использовать несколько синхронов. Короче, проговаривать пришлось много.
В начале боевых действий большинство телеканалов пользовались услугами турецкой компании. Иностранцы единственные умудрились провести в Донецк спутниковую тарелку, установить её на крыше фешенебельного отеля. И за деньги они продают время для отправления видеоматериалов или выхода в прямой эфир.
Сумма за такие услуги настолько астрономическая, что когда я узнаю цифру, то приду к выводу: «любая моя запинка очень дорого обойдётся компании, поэтому мы будем включаться через лайфю16». Пусть сигнал иногда хуже, зато дешевле, плюс мы более мобильные.
Но это будет позже. А пока я – девятнадцатилетний уже не юнкор, но и явно ещё не мэтр – готовлюсь предстать в перед зрителями праймового выпуска. Известный журналист Владимир Познер на вопрос о волнении перед записью своей передачи ответил как-то, что тем, кто не волнуется перед прямым эфиром, пора заканчивать с профессией.
Могу ответственно заявить: мне ещё точно не пора. Как же я волновался! Всю дорогу до гостиницы известный своей словоохотливостью Стас благоразумно идёт молча – видит, как я пытаюсь сконцентрироваться.
Прямое включение начинается вполне достойно. Говорю хорошо, практически без запинок. Вот только примерно в середине у меня так сильно трясутся ноги, что я уже чуть ли не подпрыгиваю на месте.
Наступает кульминация – сейчас последний синхрон, а потом финишная прямая. Мне – спортсмену-разряднику по лёгкой атлетике – приходит в голову сделать несколько глубоких выдохов, как перед стартом на беговой дорожке.
Первое прямое включение на праймовый выпуск новостей
Только вечером во время просмотра выпуска замечаю, что в момент максимальной концентрации я нахожусь в кадре, и моё нелепое действие видят миллионы зрителей. К счастью, в редакции на мой просчёт тактично не обращают внимания.
Переживать об этом долго просто нет времени. Постоянные обстрелы: погибшие мирные жители, пострадавшие, разрушенные дома. Казалось бы, что ещё может произойти более ужасное?
Шахта Засядько – крупнейшая в Донбассе. Взрыв метана где-то на глубине – и сотня горняков оказываются заблокированными под землёй. Сразу поступает информация о первых пострадавших. На территорию предприятия мчатся машины спасателей и кареты скорой помощи.
Нам остаётся только выставиться на фоне шахты и выпуск за выпуском рассказывать о происходящем на месте, сообщать постоянно обновляющиеся данные о количестве погибших. Но это слишком просто. Желание прорваться в гущу событий берёт верх. Оказывается, наш второй по счёту водитель Олег «Лузга» работает охранником на этом самом предприятии.
– Есть какой-нибудь подъезд поближе к руднику? – спрашиваю я
– Можно попытаться, если заехать с другой стороны – отвечает наша «вторая жена»
– Ну так вперёд!
Уже во время следующего выпуска мы включаемся прямо на фоне того самого забоя, где в этот момент на глубине нескольких десятков метров находятся шахтёры. Но самое удивительное обстоятельство, после которого начинаешь ещё больше уважать опасный труд горняков: в тот момент, когда в одном из рудников замурованы их товарищи, другие спускаются в соседний на такую же глубину, а, может, ещё больше и выполняют свою работу.
На фоне того самого рудника
Делают всё без лишнего пафоса и пышных речей о том, насколько это страшно. Просто принимают, как факт. Суровый факт. Сегодня они замурованы под землёй, а завтра, может, и нам не повезёт. Но мы сами делаем свой выбор!
О героизме шахтёров я и рассказываю в прямом эфире, когда прямо во время выпуска после завершения очередной смены на улицу поднимаются горняки. Люди с серьёзными, даже удручёнными лицами в испачканной одежде проходят как раз в нескольких метрах за моей спиной и садятся в служебный автобус.
Я сразу отказываюсь от заранее продуманного плана включения, разворачиваюсь в сторону шахтёров и описываю происходящее. В итоге за сутки мы выходим в прямой эфир шесть раз. Этот личный рекорд продержится ровно два года до серьёзного обострения конфликта в феврале 17-го.
Что касается командировки, про которую я сейчас рассказываю, то за эти два месяца было одно включение, которое получилось даже более удачным, чем во время происшествия на шахте Засадько.
Посёлок Спартак. Военнослужащие осматривают воронки снарядов, которые разорвались здесь ночью. Сотрудники миссии ОБСЕ, приехавшие осмотреть опасный район, общаются с офицерами на позициях и местными жителями, которые очень редко встречаются на улице. Некоторые не уехали даже в такой напряжённой ситуации. Ну а репортёры снимают происходящее. У нас запланировано прямое включение для 13-часового выпуска. Слежу за временем – до эфира ещё минут 40.