– Если хотите получить конструктив, сначала мне нужен врач, а потом дайте сутки, чтобы отойти, подумать. Больше я сейчас не скажу ни слова.
– Ладно, подписывай протокол, – Евстифеев бегло дописал несколько фраз на заранее заготовленном листе.
Селиванов взял бумагу, пробежал её глазами и, оставшись чем-то доволен, заявил:
– Ничего подписывать я не буду.
– Это мы уже завтра посмотрим, – Евстифеева такое начало не пугало и не удивляло – многие из его подопечных пытались поначалу храбриться и отпираться. – Увести!
– И будьте в камере поосторожней: у одного из ваших соседей, кажется, открытая форма туберкулёза, – мирно улыбнулся вдогонку арестованному Сердюков, отдавший инициативу Евстифееву и еле сдерживавший кипевшие внутри эмоции.
– Ничего, сидение ему, наоборот, впрок пойдёт, – рассуждал вслух Георгий, – сокамерников ему жёстких подобрали, тоже мне, стойкий нашёлся, не таким рога обламывали.
– А мне это всё не нравится. Что ты себя утешаешь, Жорик? Зачем он про дату спрашивал и на часы зыркал? И ещё, благодаря тебе он знаешь что выяснил? Что он имеет статус задержанного и личность его установлена, следовательно, и по сводкам, и по базе – проходит.
– Но товарищ подполковник… А как было иначе?
– Каком кверху. Не хочешь говорить, кто ты, – сгниёшь, как последний бомжара, и зароют тебя под номерком… И ещё. Организуй, чтобы во время конвоирования в коридоре он увидел задержанного Портного.
– А Портного ничего при этом не хватит? – улыбнулся Евстифеев.
Через день Черепанов позвонил Сердюкову справиться, как продвигаются дела. Голос у подполковника был уставший.
– Хочешь поговорить – подъезжай, я на месте.
Уже через пятнадцать минут Иван переступил порог городской милицейской управы, к которой, как ни странно, за последнее время он порядком привык и уже ходил сюда почти как на работу.
– Пока молчит твой дружок, – тон Сердюкова не выражал особого оптимизма.
– В смысле? – после поимки Селиванова у Ивана как гора с плеч свалилась, и он пребывал в приподнятом настроении. Теперь довести дело до логического завершения ему представлялось делом техники.
– В прямом. Ни слова не выдал. Похоже, на что-то надеется. Вроде бы очевидно, но улики по всем эпизодам в основном косвенные. Но ты не волнуйся, на этот раз вряд ли ему удастся выкрутиться. А банкира твоего завтра отпустим под подписку. Но с одним условием. Надеюсь, ты его сегодня проведаешь и убедишь не дрейфить и дать свидетельские показания против Селиванова.
– И ещё, – продолжил Сердюков уже более дружелюбно, – помнишь, я как-то на бильярде у тебя выигрывал с безнадёжным вроде бы счётом: семь – ноль? А ты взял и потянул партию, и сделал меня: восемь – семь? Это я к тому, что расслабляться в такой игре нельзя до самого финального свистка.
Семён вышел за ворота СИЗО так, словно вернулся из командировки. У входа как ни в чём не бывало его уже ждала служебная машина. Правда, за рулём предусмотрительно находился начальник охраны Константин Юрьевич Деревянко. Он был в курсе событий и оценивал их сквозь призму своего милицейского опыта спокойно и здраво. Его можно было не стесняться, как уролога, которому, когда припечёт, мужчины доверяют свои самые интимные тайны.
– Хорошо выглядите, – подбодрил шефа Константин Юрьевич.
– Диета и еда по режиму – великая штука, – Семён Григорьевич действительно не смущался, чувствовал себя бодро и острил от души. – Представляешь, Костя, всего за каких-то пару недель килограммчиков пять удалось сбросить. И это без каких-либо дорогущих и вредных добавок и специальных диет. Так что я оказался в хорошей прибыли. А что, если пребывание в СИЗО поставить на коммерческую основу? По-моему, желающие нашлись бы.
Заехав домой, Портной обнаружил неряшливо сваленную в раковину посуду, пыль на плинтусах и противный запах от сигарет на кухне. Он быстро привёл себя в порядок и отправился на работу. Первым делом Семён Григорьевич велел Лилии, обратившись к ней официально и на «вы», вернуть ключи от квартиры.
– Сёма, прости меня, я так ошиблась. Этот Паша, он такой гад – меня обобрал, сволочь, – Лиля хныкала, чем только вызывала у Семёна раздражение.
– Сгною тебя на зоне, чтоб другим неповадно было, – «В.В.С.Б.» смотрел на Макарцева зло и безжалостно. – Ты хоть представляешь, придурок, что натворил?! Сейчас мой человек поедет с тобой – сдашь ему все свои архивы. А потом бери верёвку, смазывай и лезь туда, хотя это будет слишком малое для тебя наказание.
– Виктор Владимирович, я всю жизнь верой и правдой… – язык сразу ставшего жалким Макарцева лепетал что-то невразумительное.
– Пшёл вон с глаз моих!
«В.В.С.Б.» метнул в серую, сгорбившуюся фигуру Валентина Петровича брезгливый взгляд.
«Я всех вас научу внутренний устав блюсти, лично у каждого экзамен на любовь к Отчизне и ведомству принимать буду, – в ярости начальник службы безопасности разговаривал сам с собой. – Если сам уцелею. Впрочем, какая разница…»
Ему дали шанс загасить пожар, который он прозевал. И, как охотничий пёс, взявший след, «В.В.С.Б.» уже жил только погоней за целью, ничего другого для него отныне не существовало.
Первое после длительного перерыва заседание предвыборного штаба Иван, в виде исключения, провёл в своём рабочем кабинете в телекомпании. Несмотря на ворох накопившихся проблем, запарки, несколько сползшие вниз рейтинги, энергетический подъём и бодрость духа Черепанова передались подчинённым, окрылили их и добавили уверенности.
– У нас появилось сразу несколько козырей, – бодро начал Иван, – давайте подумаем, как правильно ими распорядиться и в какой последовательности выкладывать.
– Нужно обеспечить максимальные эфиры завтрашней пресс-конференции в ГУВД. Давать повторы во всех выпусках новостей и регулярно добавлять по чайной ложке новые порции подробностей, – подключился Кирилл Воропаев, отвечавший в штабе за событийный ряд. – Потом подключить блиц-интервью с жителями – что они обо всём этом думают. И затем тиражируем по всем почтовым ящикам газетную версию нашего расследования о том, как махинации конкурентов привели к росту коммунальных платежей.
– Кстати, мы типографии предыдущий спецвыпуск ещё не до конца по деньгам закрыли, – напомнил Антон Плачанда, отвечавший за полиграфию.
Иван вопросительно посмотрел на своего главбуха Людмилу Алексеевну, на которую в отсутствие Портного волевым порядком скинул ведение всех финансов.
– Иван Сергеевич, я эту ситуацию контролирую, но дело в том, что они сами разбили платёж на несколько счетов, а по последнему только вчера сдали налоговые накладные. До вечера деньги уйдут.
– Это хорошо, возможно, с завтрашнего дня у вас, наконец, появится подмога в виде самого Портного.
– Хорошо бы, а то у нас по телевизионной бухгалтерии дел накопилось. Но видите, мы справляемся, как положено.
– Молодцы! – Черепанов знал, что главбух, подобно ученице, которая блестяще выучила урок и ждёт похвалы учителя, любит, чтобы с ней советовались и её ценили. Поэтому он никогда не скупился на внимание и добрые слова.
– Может, обновим под ситуацию некоторые из наших слоганов? – снова взял слово Кирилл Воропаев.
Два часа пролетели для участников совещания практически незаметно.
Иван вышел с работы в добром расположении духа – с минуты на минуту должна была подойти Ольга, чтобы вместе двинуться за покупками. И тут, словно в каком-то страшном сне, перед ним возникла смуглянка Анюта из уже забытого и кажущегося теперь ненужным курортного романа: «Вот я и нашла тебя. Думал так просто отделаться? Поматросил, значит, и бросил…» В этот момент непонятно откуда появившаяся Ольга схватила маленькую плутовку за волосы и начала наставлять:
– Ещё раз на глаза попадёшься…
Выражение глаз Ольги было настолько красноречиво, что играть в обиженную девочку было бессмысленно.
– Извините, я больше не буду, просто деньги нужны. Увидела по телевизору и решила: попробую сбить, а вдруг выйдет? – забормотала смуглянка и ретировалась в ту же минуту, как только была отпущена.
– Оля, всё не так, как тебе может показаться, – Черепанов начал виновато оправдываться, едва злополучная Анюта скрылась за углом.
– Не надо, не объясняй ничего, поверь, сейчас для меня всё это не имеет абсолютно никакого значения. И ты должен меня простить. Когда полгода назад я уходила от тебя, мне тоже показалось, что я полюбила другого человека. А потом поняла, что это была иллюзия. Я почувствовала, как сильно тебя люблю, как ты мне дорог, но боялась, что после всего ты уже не захочешь меня принять. И все эти дурацкие обиды. Вань, теперь я… теперь ты мне… ты вся моя жизнь.
– Раз так, с меня ужин, – Иван нежно обнял Ольгу.
«В.В.С.Б.» нажал на кнопку, и тут же раздался голос секретарши, всегда готовой выполнить любое его задание:
– Слушаю, Виктор Владимирович!
– Пусть эта краля зайдёт, – на всю приёмную по громкой связи раздались его унизительные, убивающие слова.
Тихо поздоровавшись, Кутовая, бледная, с покрасневшими глазами, враз постаревшая и осунувшаяся остановилась возле стола, не решаясь без приглашения присесть. Она напоминала школьницу, которую вызвали к доске и которая не выучила урока, а потому сгорает то ли от стыда, то ли от страха. На ней был строгий коричневый костюм, но губы ее были ярко накрашены.
– Чего стоишь, присаживайся, в ногах правды нет, а в твоих – уж точно, – Виктор Владимирович не считал нужным соблюдать учтивость и дал волю грубости и резкости, которые в его исполнении граничили с жестокостью и садизмом. Обращение на «ты» было невинным цветочком в потоке ожидающих Кутовую оскорблений и издёвок.
Кутовая молча присела и покорно приготовилась испить свою чашу, так и не в силах оторвать глаза от пола.
– Что ж ты сейчас такая робкая? – продолжал измываться «В.В.С.Б.». – Тоже мне, Анна Каренина выискалась. Кукла перемазанная! Вот выложит в социальных сетях твой возлюбленный записи ваших деловых встреч, а как потом сынку своему объяснишь, чем это мама на службе с дяденькой работала, если кто из его друзей узнает и спросит? Ах, не думала об этом. Все вы только одним местом и умеете думать!