Среди прочих страдальцев, вынужденных в жарком июне жить перебежками от кондиционера к кондиционеру, Семён Григорьевич Портной чувствовал себя особенно ущербным. Не тот уже возраст, статус, привычки. Тучноватый организм талантливого финансиста не прощал хозяину такой фамильярности, как преодоление лестницы на седьмой этаж без лифта. А к бизнесу на прохладительных напитках Портной, увы, никакого отношения не имел.
Семён Григорьевич, проклиная руки монтёра, повесившего на лифте табличку «Не работает», превозмогая одышку и чертыхаясь, налег всем телом на дверь, расположенную под надписью «Телекомпания Зенит», и ввалился в коридор, наполненный прохладой кондиционируемого воздуха.
«Неужели нельзя было разместиться где-либо пониже? Что, без вида на крыши старого города к этим самовлюблённым гениям вдохновение не приходит?» — привычка брюзжать, разговаривая с самим собой, позволяла Семёну Портному как вовремя выпускать пар, так и скрывать от окружающих свои истинные мысли, оставаясь при этом внешне обаятельным и приятным человеком.
Давным-давно он вывел для себя формулу поведения на людях и неуклонно её соблюдал: не следует нагружать своими проблемами окружающих. Как минимум, они выслушают тебя, и ты останешься в их памяти как обиженный людьми либо обстоятельствами человек, а при случае они скорее всего ещё и приложат руку к усугублению твоей проблемы. Его покойная мудрая мама, как и любая другая любящая еврейская мама, учила с детства: «Сёма, не создавай людям проблемы, ты всё равно не нужен никому, кроме мамы».
— Вы к кому? — седой охранник лет шестидесяти прервал мысли Портного, устремив на него взгляд, полный решимости оберегать неприступность вверенных ему границ.
— Боже мой, вы меня не знаете… Вы новенький? И шо я сейчас должен говорить? — Семён Григорьевич никогда не стеснялся своего одесского происхождения, чем иных своих собеседников откровенно развлекал, но некоторых вводил в ступор. В мире людей, произносящих «г» настолько мягко, что, казалось бы, уже дальше некуда, Портному удавалось делать это еще мягче. И это его, с одесским привкусом, «шоканье» доставило Семёну Григорьевичу в своё время много неприятностей. Но он и не думал никогда подражать дикторам телевидения или партийным боссам, боровшимся за культуру речи и на трибуне, и за столом. Семён всегда считал деньги — это была его профессия, и он знал её отменно, зачем ему дикция?
Ещё на заре кооперативного движения, когда стало «всё можно», у многих наших соотечественников от свалившихся на них возможностей и капиталов закружились головы. Однако вскоре выяснилось, что шальные деньги уходят так же быстро, как и появляются.
Умение не спускать на радостях первые заработанные капиталы, не афишировать яркой жизнью их количество спасло Семёна от встреч с «быковатыми» парнями в спортивных костюмах, от пристального внимания разного рода «ищущих спонсоров» организаций — общественных и не очень.
Но скрыть своё умение обращаться с капиталами, талант финансиста он всё же не смог. Конечно, его первый кооператив показался бы сейчас любому из сограждан мелкотой базарной — пояса, сумки, кожгалантерея, а тогда это был удел людей рисковых и талантливых. Довольно скоро Семён, имевший бухгалтерский диплом Института советской торговли, нашел практическое применение своим знаниям. Сумочки да пояски — тема вечная, но имеющая свой предел, а вот сами деньги как товар — здесь поле непаханое. И ведь мало кто задумывался, что деньги — они тоже имеют свою цену, и их цена — это время. Его первым финансовым учреждением стал ломбард.
Несчастные старушки, приносившие фамильное золото; игроки, оставлявшие увесистые золотые цепи и «печатки» для расчёта с победителем ночных игр в карты или рулетку; мелкие прохиндеи специфичной наружности, сдававшие почему-то исключительно женские цепочки и кольца; милиционеры, часто ловившие этих прохиндеев на выходе и возвращавшие их назад уже с понятыми, — вся эта публика жила рядом с ним, в одном городе. Но они жили по одним правилам, а Портной — по другим. Семёну не доставляло радости зарабатывание денег на несчастьях других, он даже корил себя за это, мол, ростовщичество никогда не было в почёте. История знала много случаев, когда разъяренная толпа громила ростовщиков, а если учесть его национальные корни, то были все шансы попасть под каток истории, если бы он повернул в сторону местности, где обитал Портной, так что Семён все чаще задумывался, как жить дальше.
В один из прекрасных с точки зрения его карьеры дней он попал в компанию на преферанс, куда его пригласил старый знакомый Ваня Черепанов.
Семён до тех пор никогда не считал его серьёзным человеком: как можно зарабатывать себе на прокорм писаниной, — это же так нестабильно. Известно, что муза крайне непостоянная барышня. Где она обитает — никто не знает, чем питается — никто не видел, и поэтому неизвестно, чем её приманивать. Поговаривают, что приходит она в головы писак, а особенно поэтов, под воздействием алкоголя или какой-нибудь ещё гадости, — как же можно ей доверять своё будущее и свою печень? Кому ты будешь нужен потом с желтым лицом и пачкой таблеток? А если в поисках сюжета ещё и неприятностей на свою задницу сыщешь? Рискованно. Конечно, как обычно, эти свои рассуждения Семён сложил в карман и никому не показывал, посему пуля была расписана в атмосфере дружеского ржания, подколок, на какие имели право только очень давние и хорошие знакомые, а также в сопровождении небольшого количества хорошего коньяка.
На выходе из подвальчика, служившего конторой некоему «ООО», хозяин которого гостеприимно принял своих товарищей по преферансу, Семён закурил и с некоторым удивлением пронаблюдал, как Иван нажал на брелок сигнализации, и зажглись фонарики очень модного на то время автомобиля «паджеро». Небольшой трёхдверный джип синего цвета тогда мог вполне идентифицировать своего владельца как успешного и уверенного в себе человека. Стало быть, таким и стал его старый знакомый Ваня Черепанов.
— Ого, публика ликует, эффектный выход, Ваня! Ты хоть не разбоем промышляешь? — Семён расплылся в улыбке.
— Промышляю всё тем же: интересуюсь событиями, происшествиями, обстоятельствами, потом их слегка поджариваю на своей редакционной кухне, и на выходе имеем аппетитное блюдо, готовое к продаже. Никакого криминала, всё больше о криминале.
— Я не перестаю удивляться! Такое продаётся, наверное, дорого, раз ты в своей машине сидишь на той же высоте, что и водитель троллейбуса.
— Ты знаешь, Сёма, если честно, то не очень-то и дорого, — больше удовольствия, чем денег.
— Ну, не ставь меня в тупик своими штучками, ты ведь и не разбойник, и не Бармалей, откуда в наши дни такое счастье? — Семёну всё не давал покоя вопрос внезапно возникшего материального благополучия товарища. — Колись, дружище, я тебя два года не видел, и ты меня весьма порадовал: хоть у кого-то дела в гору пошли.
— Сёма, ты, как обычно, чрезвычайно любопытен, а о себе — ни слова. Прямо как настоящий партизан. Садись, дружище, подвезу, ты всё там же, на бульваре?
— Та да, пора бы уже и переехать поближе к центру…
Двери дорогой машины издали два специфичных «японских» хлопка (именно за такой звук открывания-закрывания дверей их так любили), и экипаж тронулся.
— Слышал о твоих заведениях, Сёма, слышал… Не надоело ещё обирать заблудших земляков?
— А у меня мёдом не намазано — не прилипнешь, есть временные трудности — приходи, поможем, чем можем, всё по-честному. Курочка — по зёрнышку.
— Всегда восхищался вашей диаспорой. Фамилия у тебя трудовая — Портной, настоящий еврейский ремесленник, работаешь на деньгах — тоже по профилю, а ведёшь себя, как секретный физик-ядерщик, — полный набор лучших качеств банкира.
— Ну, что вы, друг мой, я скромный ростовщик и звёзд с неба не хватаю, не трогайте меня, и я не трону вас, нам чужого не надо.
— Ты когда-нибудь задумывался, почему тебя судьба выкатила на этот путь?
— Я тебя умоляю, Ваня, это разговор о вечном, ты же умный, историю нашего народа знаешь.
— Так и я об этом: в старушке Европе что ни банк — его хозяин твой земляк
— Я не понял: это комплимент или наезд?
— Сёма, это предложение.
— Сейчас мне, Портному, кацап Черепанов будет делать предложение. Не смешите меня, я не барышня, и замуж мне не нужно, — Семён искренне рассмеялся.
— В нашем любимом с тобой городе готовится к открытию одно весьма солидное финансовое учреждение. Гораздо мощнее, системнее и богаче, чем все имеющиеся на сегодняшний день. Корни иностранные, так что недостатка в оборотном капитале не будет. Они ищут заместителя директора по филиалу. Фактически это директор со всеми полномочиями и ответственностью.
— И что, доля малая будет?
— Ты неисправим, Сёма, так же, как и талантлив в своём деле. Сходи поговори, там видно будет, это же совершенно другой уровень!
— Так-то оно так, но сейчас я сам себе хозяин и никому не должен, а там — попадаешь в полное и безоговорочное рабство.
— Дурак ты, ваше благородие. На нынешних условиях тебе удастся поработать до тех пор, пока тебе позволят. Только перейдешь на уровень выше — появятся ненужные компаньоны, и ещё вопрос, больше ли ты будешь зарабатывать, но проблем и хлопот однозначно добавится.
— Типун тебе на язык!
— Говорю тебе, Семён, иди разговаривай, — Черепанов уже подъехал к нужному подъезду и, вырвав лист из блокнота, написал номер телефона. — Потом благодарить будешь, была б у меня твоя башка, долго бы не выделывался. Сошлёшься на меня — они просили человека порекомендовать.
— Так ты, дружище, не только журналист, ты ещё и кадровое агентство! — Семён дружески похлопал Ивана по плечу.
— Не преувеличивай, так, консультациями подрабатываю в определённых кругах.
Так с лёгкой руки Черепанова Семён Портной стал банкиром и с этого пути уже не сворачивал.
— Скажите Ивану Сергеевичу, что к нему Портной пришёл.
Седой охранник взялся за трубку и пробурчал: