Сейчас лозунг «Донбасс — сердце России!» и соответствующий плакат 1921 года могут кого — то и удивить. Но еще тогда, в начале 1920–х годов данный слоган не удивлял ни самих донбассовцев, ни жителей России. Как бы большевики ни говорили о борьбе за «советскую Украину», но, воюя за Донбасс, они довольно четко ставили задачу объединения его с общероссийским государством — не столь важно, в какой из республик. «Для нас один выход, — писала в те годы правительственная газета «Экономическая жизнь», — …добиться, как можно скорее, воссоединения с Россией Донецкого бассейна и Кавказа — этих основных источников нашего экономического существования, прежде чем добрые наши союзники успеют выкачать оттуда все имеющиеся запасы для себя»[1245].
Сами жители Донбасса, несмотря на то что уже успели побывать к началу 1920–х годов в различных государственных и полугосударственных образованиях, продолжали считать себя русскими, имея в виду, разумеется, не столько этническую принадлежности, сколько государственную. Анализ различных документов того периода свидетельствует о том, что чаще всего в ходе различных общественных мероприятий население Донецкого бассейна «забывало» о своей принадлежности Украинской ССР или фактически не знало об этом.
Так, первомайский митинг в Луганске в 1919 г. вспоминал о «победоносном пролетариате России» вообще и о «смелых борцах Красного Луганска» в частности, бросал клич «Стойте же смело, товарищи, на подступах Русской Революции!», призывал к единению «русских рабочих и крестьян», но ни словом не упоминал о советской или какой бы то ни было еще Украине[1246].
Да что там говорить о луганцах, если даже Всеукраинский съезд профсоюзов, обращаясь к защитникам Луганска, писал: «Организованный пролетариат Юга России в лице своих профессиональных союзов шлет вам братский привет, выражает твердую уверенность в том, что общими дружными усилиями победим контрреволюцию и водворим в России нашу власть»[1247].
Съезд волостных ревкомов Юзовского района еще в феврале 1920 г. принимал резолюцию, в которой отмечалось, что съезд «настаивает на скорейшем экономическом и политическом слиянии Донецкой губернии с Советской Россией в едином ВЦИК Советов»[1248].
Побывав в течение двух лет в нескольких административно — государственных образованиях — в Донецкой республике, в УНР, в Украинской державе, в УССР, в «единой и неделимой России», — жители Донбасса не переставали считать себя составной частью общероссийского государства. И, как это ни покажется кому — то парадоксальным с точки зрения современных идеологем, большевики в этом смысле многим казались центристами на фоне националистической Центральной Рады, настаивавшей на отделении Украины от России, и Деникина, выступавшего, как и большевики, за «единую и неделимую Россию», но категорически запрещавшего украинский язык.
Большевики, с одной стороны, распространили действие законов России на территорию Украинской ССР — абсолютно по сценарию лидеров Донецкой республики. Они постоянно заявляли: «Вольная и независимая Украинская Социалистическая Советская Республика… будет идти рука об руку с вольной и независимой социалистической Советской Россией. Объединение их армий в одну русско — украинскую Красную Армию будет служить залогом прочности этого союза». Некоторые из них даже не стеснялись в открытую использовать лозунг «единая и неделимая» в отношении общероссийской партии большевиков, что вызывало гневные филиппики от национал — коммуниста Н. Скрыпника[1249].
Но с другой стороны, большевики, в отличие от Деникина, не отрицали права украинского языка на существование и свободное развитие. Возвращаясь на Юг России в конце 1919–го — начале 1920 г., они провозглашали: «Украинская культура, преследовавшаяся как старым правительством, так и белогвардейскими властями Деникина, глумившимися над украинским языком, закрывавшими украинские школы, получит возможность развиваться свободно при содействии самой рабоче — крестьянской власти. В трудовой школе Украинской Советской Социалистической Республики украинский язык станет мощным и действительным средством освобождения украинских трудящихся масс от темноты и невежества. Да не будет больше никакого национального гнета, да исчезнут всякие национальные привилегии!»[1250].
Очень быстро, по мере развития идеи о будущем общероссийском государстве как союзе национальных республик (то есть той самой идеи, против которой активно боролись идеологи создания Донецкой республики), большевистские лозунги в национальном вопросе стали приобретать все более радикальный характер и все более сближаться с лозунгами украинских националистов. Под давлением очень активных аппаратчиков, более опытных в подковерных партийных интригах, вроде Скрыпника, при поддержке массы советских номенклатурщиков, направленных в Харьков и Киев на «усиление партийных организаций» из Москвы и совершенно не понимавших, что собой представляет Юг России, началось откровенное заигрывание с украинскими националистами. Уже в декабре 1919 г. Ленин открыто заговорил о том, что «надо сыграть в поддавки, надо сделать максимальные уступки националистическим тенденциям»[1251].
Если еще в середине 1917 г. большевики, как было показано выше, вообще сомневались в необходимости использовать термин «Украина» и создавать «общеукраинскую» партийную организацию, если еще в 1918–1919 гг. верхом проявления своей приверженности национальным устремлениям украинцев была печать листовок на суржике и празднование дня рождения Тараса Шевченко (кстати, распоряжение о чествовании Кобзаря отдавал лично В. Межлаук[1252]), то уже в январе 1920 г. появились «рекомендации» о назначении на высшие посты преимущественно этнических украинцев. Что резко контрастировало с обещаниями отсутствия «национальных привилегий»[1253].
В декабре 1919 г., на VIII партийной конференции РКП(б) бывший преподаватель Киевского политехнического института Владимир Затонский заговорил о необходимости идти к «украинскому мужику» с украинским языком, приведя сравнение с Польшей и Францией — излюбленное сравнение, используемое сторонниками тотальной украинизации и по сей день: «Если речь идет об украинском языке, то это не уступка. Если вы едете во Францию или в Польшу и говорите с французскими рабочими по — французски, а с польскими по — польски, — что же это уступка? А когда говорят с украинским мужиком по — украински, то, говорят, это уступка, чтоб себя разорвало, сам определяйся, я тебе уступаю. Это старая привычка товарищей смотреть на Украину как на Малороссию, как на часть Российской империи — привычка, которая вколочена вам тысячелетиями, сотнями лет существования российского империализма».
Правда, «уступки» или «поддавки» предполагались сначала очень умеренными, без украинизации всего и вся. Тот же Затонский сразу же уточнил: «Украинский национализм требует национальной украинизации, чтобы она проводилась, например, в смысле обязательного обучения детей на украинском языке. Это излишне, это не нужно. Этим никого мы на свою сторону не привлечем, а только оттолкнем всех тех украинских культурных работников, тонкий слой которых на Украине все — таки существует, на которых надо опираться». Данный подход не встречал никаких возражений у жителей территорий, входивших в состав бывшей Донецкой республики[1254].
ГИБЕЛЬ АРТЕМА
Но как недолго длилась эта умеренность! Уже в те годы советскую Украину наводнили посланцы общероссийского руководства, которые сами себя откровенно называли «гастролерами, попавшими в украинскую ссылку» (именно так себя назвал один из будущих украинизаторов Д. Мануильский), а других своих коллег — «накипью, полученной из Москвы». Быстро вникнув в дела и считая, что они уже во всем разобрались, данные лица заявляли о несогласных с их взглядами: «Советскую вошь, товарищи, которая проникла к нам на Украину, мы будем теперь гнать и будем направлять в пломбированных вагонах обратно в Москву»[1255].
Эти люди большей частью совершенно не знали местных условий и обстоятельств, истинного отношения населения Юга России к националистическим лозунгам и самостийническому движению. Руководство в советской Украине в 1919–1920 гг. начали формировать либо же такие «гастролеры», либо же выходцы из Малороссии. Харьковцы, прекрасно разбиравшиеся в настроениях жителей индустриального Юга России, постепенно устранялись от управления, Артем изредка появлялся на заседаниях ЦК КП(б)У, сосредоточившись на работе в ЦК РКП(б) и на делах Донецкой губернии. По мнению Солдатенко, Артему, «очевидно, было тесно и в пределах губернии, и в составе Украины»[1256].
Центральное руководство Компартии всегда считало верхом мудрости решение локальных споров и конфликтов путем перемещения одной или всех спорящих сторон в иные географические районы, подальше от места конфликта. В конце 1919 г. таким образом решили «переместить» Артема, направив его в… Башкирию. Вплоть до начала 1920 т. он представлял там ЦК Компартии и возглавил организацию «Башкирпомощь». Данная структура была создана в 1919 г. для помощи голодающим башкирам, но в конце этого же года Троцкий обвинил бывшего главу Башкирской республики, а на тот момент главу Башкирского ревкома Ахмет — Заки Валидова (в будущем — подданный Турции и любитель Гитлера Заки Валиди) в растрате средств, после чего начался серьезный конфликт, сопровождавшийся арестами сотрудников «Башкирпомощи».