ы, власти Донецкой республики имели действительные рычаги в экономике Юга России[447].
Достоверно известно, что довольно активно с руководством ДКР контактировал консул Франции. Та, как писал Куромия, «много вложила в южную промышленную зону и в Донбасс в частности», а потому «имела все основания стремиться вернуть эту территорию». В начале 1918 г. Париж активно, хотя и осторожно, поддерживал контакты с различными административными образованиями на территории России, включая и ДКР, и УНР (само собой, до заключения Радой Брестского договора с Германией). При этом представители Франции подчеркивали, что данные шаги нельзя трактовать как «стремление к расчленению России», и просили рассматривать их как помощь «в формировании той формы правления, которая в будущем обеспечит долговечное существование Российской Федерации»[448].
В архивах, в частности, сохранилось письмо консула Франции в Харькове местным властям от 11 марта 1918 г., в котором он просил отменить решение о реквизиции гостиницы «Гранд — отель», принадлежавшей французскому гражданину Боннотту[449] (находилась на Павловской площади, здание разрушено в 1943 г.). Не прошло и месяца, как этот отель заняли немецкие войска под свои нужды, а в 1919 г. он стал штабом Добровольческой армии.
Письмо французского консула о Харьковский совет
Довольно активно на территории ДКР работала французская военная миссия, которая в конце марта с ведома Троцкого прибыла в Харьков для изучения нужд армии, борющейся с немцами. Антонов — Овсеенко так описывает их прибытие: «В штатском, но военной выправки, эти люди проявляли живейшую озабоченность обороноспособностью Донбасса (были сведения, что эти господа материально заинтересованы в предприятиях бассейна). Они осмотрели подготовленные нами «укрепленные позиции» под Харьковом, ознакомились весьма поверхностно с состоянием наших вооруженных сил (к углубленному знакомству их, конечно, не допустили)». Когда они выразили уверенность, что с этими силами устоять против немцев нельзя, Антонов предложил им съездить в Юзовку, где Центроштаб Донбасса активно формировал отряды. Французы съездили, а после возвращения развели руками: «Но там ничего нет!»[450]
Французы немало поколесили по охваченной войной Донецкой республике и настолько прониклись энтузиазмом, царившим в Донбассе по поводу войны с немцами, что сами решили поучаствовать в организации обороны ДКР. 19 апреля, когда бои с германцами велись уже на территории Донецкого бассейна, советское командование получило телеграмму из Харцызска от представителя французской миссии капитана Борда, который предлагал свои услуги для организации обороны на линиях Волноваха — Мелитополь и Царево — Константиновка (ныне Куйбышево Запорожской области) — Александровск (ныне Запорожье). Однако большевики не решились доверять командование своими войсками представителю Антанты[451].
Областной комитет ДКР несколько раз заслушивал обращения консула Бельгии, связанные с тем же — защитой прав бельгийских инвесторов в Донбассе. Любопытные прения по этому поводу разгорелись на заседании обкома от 28 февраля, что зафиксировано протоколом: «По заявлению гражданина бельгийского консула постановлено передать заявление в Совет народного хозяйства для немедленного рассмотрения, предложено руководствоваться при этом соображениями экономического характера. Предложение т. т. Рубинштейна и Голубовского руководствоваться нормами международного права на началах взаимности отвергнуто»[452].
В это же время в Харькове объявился консул Дании Нильсен, который в январе активно размещал объявления в местной прессе о поисках помещения под консульство. В конце концов оно расположилось в освободившемся кондитерском магазине «Жорж Борман» на Николаевской площади (ныне в этом помещении находится известный всему Харькову кондитерский магазин «Ведмедик»). С приходом немцев датское консульство предоставило оккупантам услуги бесплатных переводчиков и экскурсоводов по городу[453].
Николаевская площадь в Харькове
Но вновь — таки надо подчеркнуть, что Донецкая республика не вела и не намеревалась вести самостоятельной внешней политики, считая себя составной частью Российской Федерации. Мало того, одним из основных направлений деятельности Совнаркома ДКР было предоставление российского гражданства иностранцам, проживавшим на территории республики (что само по себе служит лишним доказательством отсутствия каких — то сепаратистских устремлений в руководстве ДКР). Уже на втором заседании обкома ДКР 18 февраля нарком Жаков доложил о разработанном Совнаркомом положении о выдаче гражданства России иностранцам. В этой связи было принято постановление: «Пролетариям — иностранным гражданам даровать все права русских граждан (снесясь по этому поводу с Всероссийским Советом Народных Комиссаров)»[454].
И иностранцы, волею судьбы попавшие в Харьков, забрасывали руководство ДКР соответствующими заявлениями. К примеру, сохранилось прошение военнопленного чеха Владислава Флашора, служившего в 13–м полку австрийской армии, которое было составлено на имя народного комиссара по делам управления Донецкой республики. В нем чех писал: «С переменой в России образа правления я решил остаться в России, а потому прошу Вас предоставить мне полные права гражданина свободной федеративной республики». Как видим из этого послания, у рядовых граждан, проживавших в те дни в Харькове, не было никаких иллюзий по поводу государственной принадлежности Донецкой республики, к руководящим органам которой они обращались[455].
Тем не менее обстоятельства вскоре вынудили руководителей ДКР объявить о ведении собственной внешней политики. Как мы увидим ниже, за несколько дней до вступления германцев в Харьков Совнарком Донецкой республики самостоятельно обращался к правительствам мировых держав, объявляя о недопустимости вторжения немцев в независимую республику, а Артем стал подписывать документы и в качестве наркома иностранных дел.
ЮЖНЫЙ ОБЛАСТНОЙ СОВНАРХОЗ КАК ОБРАЗЕЦ ДЛЯ РОССИИ
Какую бы популистскую риторику ни брали на вооружение революционные партии тех лет, включая большевиков, но, взяв на себя ответственность за власть, любая партия сталкивалась с суровой действительностью — с полной разрухой экономики и управления, к которой привели Россию мировая война и несколько революций. Еще в сентябре 1917 г. меньшевистская газета «День» писала: «Спор программ сейчас напоминает о метафизической сущности… Перед всей страной ныне стоит одна платформа — национального бедствия… Пусть завтра у власти станет любой герой большевицкого райка, он должен будет, как и его «империалистический» предшественник, озаботиться ликвидацией ташкентского мятежа [имеются в виду стычки на улицах Ташкента в сентябре 1917 г. — Авт.], выкачиванием хлеба из деревни, изобретением нового способа печатания денег. Прекрасные слова, широковещательные лозунги, святость канона — все это блекнет перед неумолимой прозой — такой простой и такой зловещей»[456].
Само собой, столкнулись со «зловещей прозой» и руководители молодой Донецкой республики, состояние экономики которой в начале 1918 года нельзя было назвать иначе как крахом, о чем говорилось и на IV съезде Советов, провозгласившим создание ДКР.
Уже к началу сентября 1917 г. около 100 тыс. шахтеров и 50 тыс. металлургов Донбасса были безработными (это при том, что еще в середине июня военный министр Временного правительства распорядился снять 20 тыс. солдат из числа бывших шахтеров с фронта и отправить их на рудники Донбасса в связи с нехваткой там рабочих рук). Однако уже к осени были закрыты 154 шахты бассейна. Для поддержания экономики в нормальном состоянии необходимо было обеспечивать ежемесячную добычу угля в районе 125 млн пудов, а Донбасс к концу года производил 85–87 млн. В итоге металлургические предприятия края получали примерно 60 % угля, необходимого для нормальной работы, а остальные отрасли (включая железнодорожный транспорт) — менее 20 %[457].
Еще в январе 1917 г. в Донбассе было добыто 123 млн пудов угля, а в декабре — уже 67 млн. То есть за один революционный год ежемесячная добыча угля упала почти в два раза! При этом катастрофически снизилась и производительность работы шахтеров. Если в начале 1916 г. один донецкий горняк в месяц добывал примерно 720–740 пудов угля, то к осени 1917 г. производительность его труда составляла 420–440 пудов. С учетом того, что доля донецкого угля в общем потреблении топлива в России составляла 50,7 % (остальное приходилось на нефть и дрова), можно себе представить, каким бедствием падение добычи угля оборачивалось для всего государства. К примеру, из — за отсутствия донецкого топлива в 1917 г. было закрыто 50 из 73 предприятий Петрограда. А к осени 1917 г. в Москве было запасено на зиму для отопления домов всего 10 тыс. пудов донецкого антрацита при норме 5,5 млн![458]
Значительное падение производства было зафиксировано и в металлургической отрасли края. Так, в октябре 1916 г. заводы Донбасса произвели 16,4 млн пудов чугуна, а в октябре 1917 г. — всего 9,6 млн. Из — за этого предприятия России в 1917 г. получали всего 35–39 % от потребности в металле. Металлургическое производство империи было отброшено к положению 1908 года. В октябре 1917 г. из 65 домен Юга России работали лишь 33 (со средней загрузкой в 65 %), 11 стояли «на парах», 10 бездействовали. Из 102 мартенов работали только 55. А в январе 1918 г. была остановлена работа трех металлургических заводов Юзово — Макеевского района, в Мариуполе же производительность заводов упала в два раза