Меньшевики, в принципе не возражая против национализации, тем не менее считали, что к началу 1918 года эти меры запоздали и уже не могут служить панацеей для спасения хозяйства. Цукублин с трибуны съезда заявил: «Для национализации потребовалось бы 4 месяца тому назад 600 млн рублей, а теперь более миллиарда… Но теперь это невозможно — предприниматели бегут»[490]. Конечно, представитель Временного Донецкого комитета, говоря это, имел в виду цивилизованную смену собственника путем выкупа предприятий. Стихийное же присвоение имущества помещиков и бизнесменов, которое тогда практиковалось по всей России, первоначально не входило и в планы большевиков.
24 февраля Оболенский, выступая в Харькове на экономической конференции, организованной Бажановым, говорил о национализации предприятий именно как о панацее для всей экономики России. Но также призывал бороться со стихией в этом направлении, объясняя рабочим, что национализация не означает анархии: «Национализация есть переход предприятия в руки всего государства, а не рабочих. Потому что собственность для рабочего класса есть большая опасность. Рабочие будут делать то же самое, что и капиталисты. Что даст нам такая национализация?» Бажанов на этой же конференции заявил, что «национализация промышленности Донецкого бассейна — единственная гарантия его дальнейшего развития»[491].
Следует подчеркнуть, что к моменту создания ДКР значительная часть крупных предприятий Юга уже была объявлена собственностью Российского государства. К январю 1918 г. из 15 крупнейших металлургических заводов Юга были национализированы 9, которые производили 80 % всего чугуна и стали. После провозглашения Донецкой республики национализация приобрела более системный и планомерный характер, хотя чаще всего решения ЮОСНХ по этому поводу выносились по мере поступления соответствующих решений трудовых коллективов тех предприятий, на которых собственники либо полностью прекратили выплаты зарплаты, либо приняли решение о закрытии завода, либо же попросту исчезли. В конце февраля ЮОСНХ принял решение национализировать завод «Штальберг и К°» в Харькове, 7 марта — Русско — французское акционерное общество на станции Основа, 5 апреля — Кальмиусо — Обеточные копи в Донбассе[492].
До 2 марта хозяйственным органом ДКР было национализировано 97 шахт и рудников Донбасса, дававших 42 % годовой добычи бассейна, а к 29 марта число национализированных шахт достигало уже 230. Надо учесть, что в бассейне в это время было всего около 1200 шахт, включая мелкие частные рудники. Советские историки утверждали, кроме того, что на 65 % шахт Донбасса к 1 марта было введено рабочее управление. Однако надо к этим данным относиться осторожно, так как, по свидетельству самого Оболенского, очень часто этот «рабочий контроль» сводился к элементарному захвату мелких крестьянских рудников шахтерами, которые выгоняли владельцев и техперсонал взашей. По подсчетам главы ВСНХ, примерно треть рудников Донбасса была захвачена именно подобным способом[493].
При таких захватах порой возникали совершенно дикие ситуации. Как, к примеру, в случае с захватом шахты на станции Рясное председателем местного Совета Гуртовым, который до этого был шахтным десятником. Вот как описывала этот случай газета «Возрождение»: «Гуртовой… назначается диктатором предприятий… Берет в свои руки управление этими рудниками, выгоняет администрацию рудников и объявляет свободную продажу угля, отказываясь праздновать не только «Монотоп», но и Совет народного хозяйства… На границе своих владений Гуртовой установил заставу и никто из посторонних не допускается и не выпускается из района его действий»[494]. С подобной «национализацией» руководству ДКР приходилось сталкиваться и бороться довольно часто.
Надо отметить, что решение о национализации угольной промышленности Донбасса было принято на более высоком уровне еще осенью 1917 года. 18 ноября Всероссийский совнарком во главе с Лениным поручил областному исполкому Донецко-Криворожской области создать специальное учреждение для исследования состояния промышленности Донбасса и подготовки юридической и экономической почвы для национализации шахт[495].
Вердикты о национализации крупнейших стратегических объектов региона также чаще всего принимались в российской столице. Так, 24 января 1918 г. (то есть за неделю до провозглашения ДКР) президиум ВСНХ во главе с Оболенским принял решение о национализации Юзовского металлургического завода: «Принять в собственность государства все предприятия «Новороссийского общества» каменноугольного, железного, стального и рельсового производства в Юзовке вследствие невозможности для общества продолжать работу своих предприятий и ввиду их государственной важности»[496].
В своей декларации о ближайшей деятельности правительство Донецкой республики сразу же после ее создания заявило: «Совет Народных Комиссаров приложит все силы к осуществлению перехода рудничных предприятий и земельных недр области в собственность советской республики России». Бажанов призвал Совнарком ДКР пойти дальше и национализировать всю промышленность региона, создав для этого соответствующую законодательную базу: «В данный переходный момент рабоче — крестьянское правительство должно поддержать Южную промышленность, как материальными средствами, так и незамедлительным проведением закона о национализации Южной промышленности, что откроет широкие возможности для созидательной работы на местах»[497].
После провозглашения ДКР решения Всероссийского совета народного хозяйства относительно национализации промышленности Юга носили уже поручительный характер. Так, решение ВСНХ от 16 февраля по поводу секвестра шахт и заводов общества «Унион» (в основном в Макеевке) содержало поручение в адрес ЮОСНХ подготовить предложения по дальнейшей судьбе предприятия. Временное же управление общества было возложено на комитет во главе с самим Бажановым[498].
Бывало такое, что решение о национализации откладывалось и заменялось признанием факта установления рабочего контроля на предприятии, когда собственники либо лишались возможности принимать управленческие решения, либо же значительно ограничивались в этом праве. Зачастую сами рабочие не видели никакой разницы между понятием «национализация» и «захват имущества». Тот же Оболенский возмущался случаями фактического захвата шахт горняками, объявлявшими свои предприятия «собственностью Советской республики». Он считал, что подобное «решение вопроса» вызвано призывами анархо — синдикалистов, пользовавшихся поддержкой в некоторых районах Донбасса[499].
В Харькове, к примеру, рабочий контроль был введен на многих предприятиях, включая и бытовые — бани, пивоваренные заводы, некоторые магазины, склады и те отели, которые не были реквизированы под общественные нужды (к примеру, тот самый отель «Метрополь», в котором Артем с коллегами обсуждал проект создания Донецкой республики). Показательной в этом смысле является дискуссия о вопросе по национализации парикмахерских, которая разгорелась на объединенном заседании исполкома Советов в Харькове 18 февраля. На этом мероприятии появилась одна из владелиц местной парикмахерской, задавшая резонный вопрос: «Где кончается власть служащих?». По ее словам, «декрета о национализации парикмахерских еще нет, а в целом ряде парикмахерских хозяева уже отстранены служащими». Представитель профсоюзов цирюльников заявил, что переход заведений в руки самих парикмахеров был вынужденной мерой, так как это дало возможность «устроить многих безработных» коллег по цеху. Любопытно, что Совет стал на сторону владельцев бизнеса. Передав в целом вопрос на рассмотрение ЮОСНХ, тем не менее исполком принял постановление: «до разрешения этого вопроса… хозяевам парикмахерских вернуть права хозяев». Правда, парикмахерам позволили описать инвентарь заведений и не допускать его распродажи до окончательного вердикта совнархоза. Похожее решение было принято и по поводу торговых учреждений. При этом решение органов власти ДКР о возврате имущества и предприятий владельцам было не единичным случаем. Так, тот же исполком Советов постановил вернуть автомобиль, незаконно реквизированный кем — то у Всероссийского союза городов[500].
Картина С. Бойм «Рабочий контроль»
Но изъять предприятие было мало, надо было еще уметь управлять предприятием. А вот с этим, само собой, рабочим было посложнее справиться. Зачастую менеджмент предприятия сводился к волюнтаристским решениям Советов на местах или фабрично — заводских комитетов (фабзавкомов). И зачастую решения носили не экономический, а политический характер. К примеру, предложение менеджмента фабрики Новороссийского общества в Юзовке продать значительную партию металла на Дон было отвергнуто местным рабочим комитетом в связи с опасением, что этот металл будет использован казаками. Экономическая выгода отходила на задний план[501].
Неспособность рабочих управлять предприятием и тем более распорядиться произведенным имуществом не раз приводила и к явлениям, которые газета «Возрождение» назвала «денационализацией», призывам старого управленческого аппарата, а то и владельцев[502]. Хотя последнее явление до прихода немцев было не таким уж и частым в ДКР. Во всяком случае, ни одно крупное предприятие региона, подконтрольное ЮОСНХ, не денационализировалось вплоть до германской оккупации. Худо ли, бедно ли, но большая часть этих предприятий, которые до национал