Так что свои мемуары Александра Осиповна и взялась-то писать только в память о своем гениальном друге – поэте Александре Пушкине…
После замужества А. О. Смирнова поселилась в Петербурге, в доме № 48 по Литейному проспекту и стремилась сделать свой дом достойным друзей, создав в нём атмосферу прежнего царскосельского литературно-художественного салона. Описывая свой первый обед, на который были приглашены Пушкин, Жуковский, Крылов, Одоевский, Вяземский, Плетнёв, она с гордостью отмечает, что угодила даже общепризнанным гастрономам.
Дипломат Смирнов мог позволить себе по-крупному проигрывать в карты – его состояния всё равно хватило бы на безбедную жизнь в России и за границей. Словом, императрица сдержала свое слово – подобрала самую выгодную кандидатуру для счастья своей бывшей фрейлины.
Но первые месяцы замужества оказались для неё очень тяжелыми. Супруги не раз жестоко ссорились, фактически каждый из них жил своей жизнью. О муже в дневнике она напишет с горечью: «Мне трудно, очень трудно. Я вся в мыслях о будущем ребенке. Но мы думаем и чувствуем совсем иначе; он на одном полюсе, я на другом».
Она едва не погибла от родов, которые случились спустя полгода после свадьбы. Петр Вяземский в письме к жене с искренним сочувствием описывал её страдания: «Чуть-чуть не лишились мы бедной Смирновой, роды её были самые мучительные, и один из акушеров говорил, что из 8000 родов, перешедших через руки его, он не видал подобных. Она страдала 45 часов, наконец, Лейтон прибегнул к последнему средству, к большой операции и спас её, по крайней мере, от гибели. Ребёнка вынули, разумеется, мёртвого».
Вяземского особенно поразило необычайное мужество Смирновой: «Доктора говорят, что она спасена твердостью духа своего, неустрашимостью, если бы морально ослабла, то не смогла бы выдержать мучений».
Как ни старалась Смирнова-Россет утаить в мемуарах свою связь с императором, некоторые подробности выдают её. К примеру, рассказ о визите к ней царя вскоре после её неудачных родов. Он попросил мужа выйти из комнаты и заговорил с молодой женщиной о весьма интимных вещах:
– Мой дорогой друг, я всемогущ, но не могу предписать тебе даже пластырь. Врачи говорят, что тебе не следует иметь других детей. Бедненькая, как мне жаль тебя…
Все эти детали: император приезжает домой к обыкновенной, не очень знатной фрейлине, выставляет мужа, говорит ей совершенно неприличные для светского этикета слова – эти детали и предполагают недвусмысленную близость между ними…
Первые роды серьезно подорвали здоровье Александры Осиповны, и ей потребовалось долгое лечение за границей.
«А со мной он зевает…»
Свадьба Пушкина и Гончаровой состоялась на год раньше, чем у донны Соль со Смирновым. Россет и молодожены Пушкины часто встречались, катались вместе в экипаже, совершали долгие пешие прогулки. Александра Осиповна была всего лишь на три года старше 19-летней Натали и очень с нею подружилась.
Россет пишет: «В 1832 году Александр Сергеевич приходил почти всякий день ко мне, так же и в день рождения моего принес мне альбом и сказал: “Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои записки” – и на первом листе написал стихи: “В тревоге пестрой и бесплодной”. Почерк у него был великолепный, чрезвычайно четкий и твердый».
В мае 1832 года Натали родила дочку. Потом чуть не умерла при родах Александра Осиповна. Но встречи их были по-прежнему частыми – то на квартире Пушкина или Жуковского, то на Каменноостровской даче. С Натали они болтали в гостиной, пили чай и ожидали, когда Пушкин позовет их наверх в свой солнечный кабинет. Там он часто читал вслух только что написанные строфы и спрашивал их впечатление. Наталья Николаевна обычно скромно молчала или шутливо отмахивалась, обещая сказать позже, когда подумает. Донна Соль, наоборот, обычно высказывалась сразу, и её мнение всегда было неординарным и часто забавным. В своих «Воспоминаниях» она пишет об этом так:
«Наталья Николаевна сидела обыкновенно за книгой внизу. Пушкина кабинет был наверху, и он тотчас зазывал к себе. Кабинет поэта был в порядке. На большом круглом столе перед диваном находились бумаги и тетради, часто не сшитые. Простая чернильница и перья; на столике графин с водой, мёд и банка с крыжовником, его любимым вареньем. Волоса его обыкновенно ещё были мокрые после утреннего купанья и вились на висках; книги лежали на полу и на всех полках. В этой простой комнате без гардин была невыносимая жара, но он любил это, сидел в сюртуке без галстука. Тут он писал, ходил по комнате, пил воду, болтал с нами, прибирал всякую чепуху. Иногда читал отрывки своих сказок и очень серьёзно спрашивал наше мнение. “Ваша критика, мои милые, лучше всех. Вы просто говорите: этот стих не хорош, мне не нравится”. Вечером я иногда заезжала на дрожках за его женой; иногда и он садился на перекладину верхом и тогда был необыкновенно весел и забавен».
Наталья Николаевна порой ревновала её к мужу:
– Ведь ты не ко мне, а к мужу моему пришла, ну и иди к нему…
– Конечно, не к тебе. Пошли узнать, можно ли?
– Можно.
– Что ты ревнуешь? Право, мне все равны – и Жуковский, и Пушкин, и Плетнёв. Разве ты не видишь, что ни я не влюблена в него, ни он в меня?
– Я это вижу, да мне досадно, что ему с тобой весело, а со мной он зевает…
Александра Осиповна часто и подолгу лечилась за границей. С Пушкиным виделась всё реже, даже как-то шутливо пригрозила ему, что «запишет его в разряд иностранцев, которых велено не принимать». В марте 1835 года из Берлина Александра Осиповна сообщала П. А. Вяземскому, что «подписывается на «Современник», надеясь на вкус Пушкина» и обещая ему поставлять для журнала материалы о берлинских литературных новостях. Первый номер журнала порадовал её «Путешествием в Арзрум», о чём она написала Вяземскому 4 мая 1836 года. Это было последнее письмо, где донна Соль говорила о живом Пушкине.
Весть о гибели поэта застала Александру Осиповну в Париже, где её муж служил в русском посольстве. Они сидели за обеденным столом – Гоголь, Соболевский, Андрей Карамзин, ещё кто-то из общих знакомых: Вместе с кофе Карамзину подали письмо. Тот с разрешения хозяйки распечатал, прочёл и побледнел. Мать извещала его о смерти Пушкина. Не веря самому себе, Андрей Николаевич перечёл шокирующие строки вслух. Александра Осиповна, всегда сдержанная, вполне владеющая собой, ахнула и разразилась рыданиями. Весёлый «кофейный» вечер превратился в поминальную тризну.
Туда же, в Париж, ей переслали стихотворение «На смерть поэта», которое ходило в тысячах списков. Знакомы с автором они не были, но Лермонтов находился в дружеских отношениях с Иваном Гончаровым, братом Натали, с которым служил в одном гусарском лейб-гвардии полку…
В марте она получила письмо от князя П. А. Вяземского: «Умирая, Пушкин продиктовал записку, кому что он должен: вы там упомянуты. Это единственное его распоряжение. Прощайте». Из ответного письма А. О. Смирновой князю Вяземскому:
«Я также была здесь оскорблена, и глубоко оскорблена, как и вы, несправедливостью общества. А потому я о нём не говорю. Я молчу с теми, которые меня не понимают. Воспоминание о нём сохранится во мне недостижимым и чистым. Много вещей я имела бы вам сообщить о Пушкине, о людях и делах; но на словах, потому что я побаиваюсь письменных сообщений».
Загадочные слова, не правда ли? Бывшая фрейлина двора и нынешняя супруга камергера знала слишком много. Так много, что это не уместилось бы ни в одну биографию, ни в одни мемуары.
«Баденский роман»
В немецком городе Баден-Бадене, где донна Соль лечилась на водах, случилась с ней новая беда – она влюбилась. В дипломата, работавшего секретарём российского посольства во Франции.
Звали его Николай Дмитриевич Киселёв. Да-да, тот самый Киселёв, из-за которого расстроилась свадьба Пушкина и который оставил бедную Аннет Оленину без «девственной любови», навсегда поселив в её сердце ненависть к мужчинам, к этим «бедным тварям».
Николай Дмитриевич Киселёв приходился родственником мужа донны Соль и проводил лето на немецком курорте одновременно с семьей Смирновых. Киселёвых было три брата, и все они близко связаны с Пушкиным.
Павел Дмитриевич Киселёв (1788-1872) в 1821 году женился на графине Софье Потоцкой, в которую истово был влюблен поэт Пушкин. Дальше история известная: однажды молодая жена застала свою младшую сестру Ольгу в объятиях мужа. Чтобы не раздувать скандал, Ольга срочно была выдана замуж, но Софья Станиславовна с Павлом Дмитриевичем «разъехались» и жили всё равно порознь.
Средний брат, Сергей Дмитриевич (1793–1851), служил в лейб-гвардии Егерском полку, вышел в отставку в чине подполковника, одно время был московским вице-губернатором. В 1830 году женился на Елизавете Николаевне Ушаковой – той самой, в альбом которой поэт напишет свой «донжуанский список». Шафером на свадьбе был Пушкин. Сестра Елизаветы, Екатерина Ушакова, чуть позже скажет про молодую чету Киселёвых: «Они щастливы до гадости».
И вот теперь самый младший из братьев – Николай Дмитриевич (1800-1869), блестящий дипломат, красавец и жуир. Принято считать, что роман донны Соль с Киселёвым длился долго. Да, потом они встречались в Дюссельдорфе, Париже, Лондоне и во Флоренции – оба пользовались любой возможностью, чтобы побыть вместе. Но тогда, на водах Баден-Бадена, всё произошло очень быстро. Муж Александры засел на всю ночь в казино, и Киселёв сказал Александре Осиповне нечто утешительное и фривольное:
«Мужья всегда таковы. Вместо того чтобы создать для своих жён дружеский круг, они сохраняют холостяцкие привычки. Мадам скучает, её можно найти одну в обществе своей лампы, а в один прекрасный день – прощай и здравствуй! – эта мадам, чтобы не скучать, берет себе друга, который становится любовником».
Он попал в самую точку – прощай и здравствуй! Она тут же влюбилась. Впервые в жизни…
Вопреки грустным предсказаниям медиков, донна Соль снова забеременела. Роды и на этот раз были тяжёлыми, но завершились, к счастью, рождением сразу двух девочек. Их назвали Ольга и Александра (зря, наверное, она дала одной из близняшек своё имя – кажется, это плохая примета: через три года девочка умерла от скоротечной лихорадки). В 1836 году у Смирновой родилась ещё одна девочка, Софья…