Но до появления современной цивилизации были еще тысячи лет существования других культур — не таких дикарских, не таких злобных, не таких жестоких. И на протяжении многих и многих сотен лет в разных странах и землях, на разных континентах и в разных краях мира поднимались над землей деревянные башни и стены, маленькие бревенчатые крепости и огромные рубленные города. Казалось бы кинь факел — и полыхнет вражеское убежище, исчезнет с лица земли, сотрется и с пути армии, и из памяти народной. Но не бросали: потому, что сожрет огонь и имущество защитников поселения, и жен-детей его, и их самих. И не оставит после себя ничего. А коли нет ни добычи, ни развлечения, ни рабов, ни новых подданных, готовых платить подати и обслуживать победителей — какой смысл начинать войну? Ведь по природе своей человек добр, и никогда не обидит ближнего своего просто так.
Илья Анисимович Баженов, сидя в тереме на укрытом сложенным вчетверо ковром сундуке со своей женой Марьяной, неуверенно улыбался и поглаживал ей живот. Точно так же, как поступали тысячи мужчин до него, и станут поступать тысячи мужчин после. Уже достаточно повидевшему свет и набравшегося разума торговому человеку никак не верилось, что там, внутри его женщины, уже появилась совершенно новая жизнь, которая растет, увеличивается, и скоро превратится в маленького человечка, с ручками, с ножками, с бьющимся внутри крохотным сердцем. Велик Господь, давший бабам возможность свершать столь великое чудо — вдыхать, подобно самому Богу, жизнь в новые существа, вынашивать в себе и дарить мужьям продолжателей рода, наследников имущества и их славных дел.
Нет, не зря он сорвался с Кауштиного луга и помчался домой проведать жену! Как чувствовал, что должен, обязан заехать домой. Видать ангел-хранитель нашептал ему это из-за правого плеча. Надо же, какое событие ждало его после трех лет бесплотного супружества! Сын…
— Сын? — настойчиво переспросил он.
Марьяна молча улыбнулась — ну кто же может угадать такое на четвертом-то месяце?
— Ой! — вздрогнул супруг и испуганно отдернул руку. — Брыкается!
— Илья Анисимович! — кто-то настойчиво забарабанил в дверь.
— Чего тебе?! — нелюбезно огрызнулся купец.
— Илья Анисимович, там рать какая-то на реке!
— Да ну?
Баженов подошел к окну терема. Вздохнул, уставясь в светлую узорчатую поверхность слюды. В памяти всплыли слова зализинского иноземца о том, что в окна нужно ставить пусть дорогие, но куда более прозрачные, нежели слюда, стекла. Через них завсегда происходящее на улице увидеть можно. А пока — он отворил ставень соседнего высокого узкого проема, выглянул наружу и тут же испуганно шарахнулся назад: ливонцы!
— Марьяна, в светелку свою ступай, — изменившимся голосом приказал он.
— Что там такое, Илья Анисимович?
— Ступай! — еще громче приказал он.
Несколько рыцарей, едущих впереди пешей колонны не оставляли никакого сомнения в принадлежности войска — ордынцы. Видать, не зря Семен Прокофьевич поместное ополчение собирал, в поход увел. Неужели разбили немцы бояр? Тогда воистину беда пришла на русскую землю.
— Ой, беда, — вслух пробормотал он, размашисто перекрестился и снял со стены саадак. Непослушная Марьяна подошла-таки к распахнутому окну, выглянула наружу, испуганно вскрикнула, прижав ладонь ко рту, подскочила к мужу, сватила его за рукав:
— Бежать надобно, Илья Анисимович, бежать. Ты посмотри, рать-то какая!
— Куда бежать? Зима! По следу сразу найдут.
— А может, мимо пройдут?
Илья Анисимович снова перекрестился. Он не верил в такую возможность, но тоже надеялся: а вдруг? Однако, надейся на лучшее, а готовься к худшему — он подошел к дверям терема, ударом ноги распахнул дверь, едва не прибив стоящего за ней помощника:
— Степан, людей к оружию зови.
— Да, Илья Анисимович, — развернулся тот и побежал по коридору и вниз, по лестнице.
«А вовремя ладья у Замежья вмерзла, — неожиданно подумал купец. — Ничего с ней немчура не сделает. Хорошо».
И команду он на ней зимовать оставил, тоже хорошо, не побьют. Кормчий толковый, коли случится что — дело знает. Двадцать мужиков судовой рати с собой привел, на коней не поскупился — очень вовремя. Народ проверенный, сколько раз в Варяжском море вместе с ними супротив пиратов рубился, не подведут. Призыва опричника к ополчению испугался, казну собрал, схрон разобрал — тоже хорошо.
— Не боись, Марьяна, хранит нас Господь, — он поймал жену за пояс, подтянул к себе и крепко поцеловал: — Бог не выдаст. Ты, главное, себя береги, не одна ты ноне.
Отпустив женщину, он со всей силы нажал на верхний конец лука, пытаясь зацепить за него тетиву, но для успеха не хватило примерно ширины ладони. Он отпустил оружие, перевел дух, потом нажал еще раз, навалившись на него грудью — и опять без успеха. Тетиву удалось натянуть только с третьей попытки: упершись ногой в середину лука и надавливая на верхний конец весом своего тела.
— Ступай, — опять попытался отослать жену купец и попросил: — Степана ко мне пришли.
Ливонское воинство остановилось на реке перед домом, пешая колонна рассыпалась, рыцари, наоборот, собрались вместе. Теперь стало ясно, что мимо они не пройдут — но и кидаться на дом пока не собираются.
— Звал, Илья Анисимович? — показался в тереме помощник.
— Как там? — не оглядываясь, поинтересовался купец.
— Дворовые твои ворота изнутри телегами да санями заставили, сейчас дровами заваливают. Мужики луки разобрали, рубахи кольчужные одевают. Покамест ждут.
— Стрелы есть?
— Мало, Илья Анисимович, — пожаловался Степан. — На ладье много осталось, а новых пока не покупали. Все до весны откладывали.
На этот раз купец оторвался от окна и внимательно осмотрел своего помощника сверху вниз. На голове Степана красовалась стеганая ватная шапка с нашитыми от краев к середине железными пластинами, позади болталось три пушистых беличьих хвоста. Тело укрывал колонтарь с короткими кольчужными рукавами и несколькими поперечными пластинами на груди, на поясе висел арабский кинжал, да торчал топор на длинной рукояти. Ниже шли широкие атласные шаровары, заправленные в бычьи сапоги. Руки сжимали белый, обмотанный пергаментом лук.
— Ты на меня так не смотри, Илья Анисимович, — предупредил ратник, — казна у тебя. Сам не купил.
— А пошто не напомнил?
— Да вроде ни к чему до весны-то, — пожал плечами Степан. — В море по льду не ходим, а дома войны не ждали.
— Слюду выставляй, — прекратил бесполезный разговор Баженов, указывая на соседнее окно. — Со мной пока останешься.
— Ты бы броню какую одел, Илья Анисимович, — посоветовал судовой помощник. — Не ровен час, заденет.
— Опосля одену, пока не ко времени.
Ливонцы — видать, получив команду, ринулись вперед. Оба торговца, не дожидаясь ни чьих приказов, подступили к окнам и натянули луки, но вражеская атака, не успев начаться, захлебнулась: трое незваных гостей с ходу провалились в вырубленную под вершу прорубь, и все остальные ринулись их выручать.
— Так вам и надоть, — злорадно улыбнулся купец. — Нечего по чужим рекам шляться!
Появившаяся из-за поворота реки крепость вызвала у крестоносцев изрядное удивление: ни про какие города ниже по Луге ниже Яма они не слышали. И тем не менее — засыпанный снегом высокий причал, ровное, расчищенное от леса пространство над ним и высокие, в четыре человеческих роста стены говорили сами за себя: русские поставили новый город.
— Я уже лет пять не видел деревянных крепостей, — признал барон фон Гольц.
— А я вообще впервые в жизни вижу, — в тон ему добавил фон Регенбох.
Бревенчатая стена шириной около ста футов имела всего лишь десяток бойниц и одинокие дощатые ворота посередине фасада. Из-под лежащего на крыше снега местами проглядывала деревянная чешуя кровли. Ни одной башни по углам крепости, никаких надвратных укреплений.
— Язычники обленились вконец, — усмехнулся крестоносец. — Придется преподать им урок, к чему приводит подобная небрежность.
Он обнажил меч и громко скомандовал:
— Вперед, отважные воины! Вас отделяют от женщин и богатства всего лишь одни ворота! Вперед, рубите их!
Латники побросали бесполезные пики и, размахивая мечами, ринулись вперед. Однако троим из них вздумалось пробежать по пухлому слою сена, разбросанного по льду — и они с истошным воплем ухнулись в воду. Остальные воины, забыв про атаку, кинулись им на помощь, раскидали укрывающее прорубь сено, потянули уходящую вниз веревку. На поверхность поднялась крупная верша с барахтающимися в ловушке несколькими плотвицами. Несчастных кнехтов мало того, что мгновенно потянули на дно тяжелые кирасы — еще и течение отнесло в сторону, мешая увидеть их и попытаться подхватить.
— Ладно, — фон Гольц махнул рукой, подзывая к себе оруженосца и своих сервов, спешился. — Дайте мне топор. Эй, кнехты, добыча достанется самым отважным! Третья полусотня, за мной!
Он, медленно переставляя ноги и помахивая зажатым в латной перчатке топором, побрел по пологому склону берега, с хрустом сдавливая искрящийся снег. От крепости прилетело несколько стрел, бессильно ударились о кирасу. Позади послышалось тяжелое дыхание, топот — его догоняли воины третьей полусотни Тапской комтурии. Кто-то вскрикнул: похоже, одна из стрел нашла-таки свою жертву.
— Смелее, воины! — приободрил кнехтов рыцарь, выдохнув из-под опущенного забрала облако пара. — Всего несколько ударов!
Не обращая внимания на то и дело пролетающие мимо стрелы, он добрел до крепости и принялся колотить топором в дубовые створки, пытаясь прорубить проход. Рядом рьяно взялись за дело еще несколько человек.
— Совсем одурели ливонцы! — выпустил в щель еще одну стрелу купец, метясь в щель между шляхтской железной шапкой, аккуратно прикрывающей голову и кирасой, прикрывающей плечо. При взгляде сверху получалась ничем не защищенная полоса шириной в три пальца.
Коротко тренькнула тетива — ливонец вскрикнул и отскочил, схватившись за руку. Получалось, что Илья Анисимович промахнулся — но, в общем, кнехт все равно отскочил от ворот и побежал к реке. Купец наложил новую стрелу, прицелился в другого ливонца, метясь в выставленную вперед ногу, но на этот раз граненый наконечник пробил широкое поле мориона и впился глубоко под шею. Враг сделал шаг назад и отвалился на спину.