Это описание тенденциозно, необъективно, не рассказывает всего до конца и имеет целью оправдать неудачу восстания отказом Походного атамана в помощи. Но по поводу этого отказа в двух статьях И. Плахова нет согласованности. В журнале «Казачье Единство» он пишет, что 29 марта генерал Попов отказался от всякой помощи восставшим казакам, а в журнале «Родимый Край» вынужден признать, что поздно вечером в тот же день в штабе Походного атамана было решено оказать поддержку дружинам и утром 30 марта на хутор Минаев прибыл небольшой отряд партизан с одним орудием для помощи восставшим по овладению ст. Ремонтная, но, мол, через 20 минут этот отряд был отозван, получив приказ немедленно идти на хутор Кривой. Невольно встает вопрос: почему эта двойственность в описании, почему эти настойчивые просьбы о помощи партизан, без которых восставшие не решались что-либо предпринять? Ведь станция Ремонтная, где, по свидетельству И. Плахова, находился лишь небольшой отряд красных, 50–60 человек, при одном пулемете, легко была взята восставшими 26 марта, причем при взятии ее казаки если и были недостаточно вооружены, то численно раз в десять превосходили противника (200 конных и пехота ст. Баклановской и дружины станиц Филипповской и Терновской).
С подходом же, после взятия станции, как сам он пишет, дружин станиц Романовской, Цымлянской и Андреевской силы их удвоились. Однако удержать станцию больше двух дней они не смогли, но, при каких обстоятельствах ее оставили, И. Плахов умалчивает.
В журнале «Казачье Единство» он пишет, что был послан 29 марта около 4 часов дня к Походному атаману с докладом о положении и настроении в отряде восставших казаков, но каково было это положение и настроение, тоже умалчивает. А об этом следовало бы сказать, ибо среди восставших произошло то, что происходило почти во всех других районах восстания и не является специфической особенностью восстания в районе ст. Баклановской, – потеря духа восставшими.
Об этом явлении генерал Оприц пишет в своей книге «Лейб-Казаки», Париж, 1939 г., следующее: «Как характерную особенность боев эпохи восстаний на Дону, нельзя не отметить резких переломов настроений восставших – от подъема к упадку и обратно, под влиянием молниеносно распространяющихся слухов. Восприимчивость эта должна быть объяснена главным образом импровизированным характером частей, где недоверие рядового казака к офицеру и обратно, порожденное революционными переживаниями, еще не было изжито и где не могло быть прочной «сбитости», присущей дисциплинированной части, являвшейся результатом предварительной учебной подготовительной работы». Он приводит примеры этого непостоянства (в Черкасском районе), перечисляет станицы, в которых генералу Смирнову с его отрядом приходилось наводить порядок, вплоть до разоружения одной дружины, и заканчивает так: «При наличии отмеченной выше изменчивости настроений, существование отряда степняков Походного Атамана ген. П.Х. Попова и Добровольческой Армии ген. Деникина, а затем прибытие с Румынского фронта отряда Дроздовского являлось весьма важным фактором успеха восстаний, ибо самый факт существования этих крупных отрядов являлся лучшей моральной опорой для колеблющихся».
Этой переменчивостью настроений, быстрым упадком боевого духа и объясняются настойчивые просьбы из всех районов к Походному атаману о помощи. Всем начальникам восставших отрядов хотелось иметь в своем распоряжении надежные партизанские части, причем народная молва увеличивала во много раз их действительную численность. Просьба о помощи восставшим казакам у ст. Ремонтная была получена от есаула Андриянова, когда партизаны заканчивали переправу через реку Сал и им предстояло еще перейти линию железной дороги, находившуюся в руках противника, а вскоре затем поступила аналогичная просьба и от Генерального штаба подполковника Бородина от ст. Котельниково.
Походный атаман в своих «Записках» отмечает, что у ст. Ремонтная стояли казачьи дружины станиц – Баклановской, Терновской, Филипповской и Романовской, но оружия не хватало на всех, патронов было мало, и казаки стали колебаться, митинговать. Чтобы поддержать дух казаков и не дать им развалиться, к Ремонтной был брошен небольшой партизанский отряд с одним орудием и пулеметами. Из хутора Королева были выдвинуты части в помощь подполковнику Бородину. Но пишет он дальше: «Обе операции – и на Ремонтную и на Котельниково, к сожалению, сорвались; казаки замитинговали и пошли к своим станицам, бросив позиции. Никакие убеждения начальников отрядов на них не действовали. Не помогло и предупреждение Походного Атамана, что таким путем они приведут в свои станицы красных и навлекут на свои дома и семьи ужас их бесовской злобы и разрушения».
Вот в чем причина неудачи восстания в районе ст. Баклановской, и партизаны тут ни при чем. Втягиваться в боевые операции на периферии, при полной неорганизованности тыла, отряду Походного атамана было в то время нецелесообразно, но даже если бы партизаны взяли своими силами ст. Ремонтная, а затем ушли, передав ее восставшим, она снова была бы оставлена последними при первом же нажиме красных из-за упадка боевого духа.
Я. Тельнов[151]Апрельское восстание на Хопре 1918 года[152]
Мне идет 87-й год, и я, вероятно, единственный из оставшихся в живых участников этого восстания. Дело было так: отряд подъесаула Соина состоял из маленькой, но отборной группы офицеров и урядников да трех юнкеров Калединского призыва. Главари Совдепа и весь гарнизон ст. Урюпинской были захвачены в плен и посажены в окружную тюрьму. Все это стало возможным благодаря умелому, можно сказать, искусному водительству операцией опытного и бесстрашного подъесаула Соина.
Но об этом ниже, сейчас же я хочу отметить хорунжего Дудакова (по образованию агронома), который был организатором боевой группы, куда он вовлек и подъесаула Соина, естественно ставшего по своему чину и опытности начальником (атаманом) отряда.
Дудаков был казак Зотовской станицы, которая находилась от Урюпинской ниже по Хопру, за нею шли станицы Федосеевская и Букановская, за которыми Хопер уже впадал в Дон. Близко к этим станицам примыкали ст. Кумылженская на речке Кумылге и ст. Арженовская немного выше по Хопру от Зотовской. Это были глухие места, и красногвардейские отряды, иногда проходившие по округе для устрашения, боялись здесь показываться.
Вот в этом-то глухом углу хорунжий Дудаков и начал ковать свой заговор. Политическим советником у него был В.П. Клонов, тоже агроном, казак с тех же Соинских хуторов. Вот к ним-то в качестве боевого вождя примкнул и подъесаул Соин. Мы же три юнкера: мой брат Иван (старше меня на три года), Илья Мотовилин и я, Яков Тельнов, – все три Луковской станицы, без труда были вовлечены Дудаковым в заговор по двум причинам: во-первых, потому, что тогда было такое поветрие, что юнкера обязательно должны были участвовать в восстаниях против большевиков, но самое главное заключалось в том, что мы тоже, как Дудаков и Клонов, были агрономами.
Все мы окончили Донское сельскохозяйственное училище, которое давало звание агронома и вместе с этим – почетного гражданина. Это замечательное училище было закрытым учебным заведением. При нем был пансион, и приходящие не допускались. За шесть лет пребывания в училище мы сживались и отлично знали достоинства и недостатки каждого. Вот почему Дудаков, вовлекая нас в заговор, действовал наверняка.
Но связь с Дудаковым была очень трудной, или, вернее, ее совсем не было, так как наша станица отстояла от Зотовской верст на 80, а от Урюпинской она была всего в 25 верстах. Но незадолго до восстания брат Иван ездил в станицу Кумылженскую, где у него были кое-какие вещички, так как он проработал в этой станице два года в качестве руководителя и в прилегавших станицах тоже, по закреплению песков и оврагов, для чего на Дону была создана специально для этого так называемая «песочно-овражная партия». Он, конечно, не проехал Хотовскую и так получил от Дудакова последние инструкции, но нам о них не распространялся.
И вот в один прекрасный день, в двадцатых числах апреля, пришли с хутора Суховского (30 верст от ст. Луковской) мой брат Иван и Илья Мотовилин, которые жили там у отца Ильи, Якова Петровича Мотовилина, я же жил у моей сестры Марии, ставшей мне также и матерью, так как восьми лет я уже был круглым сиротой. Она жила в самой Луковской, в собственном доме, а ее муж Григорий Афанасьевич Кривошеев, казак этой же станицы, был учителем, став за время войны сотником, скрывался где-то в ст. Морозовской. Вообще в те времена ни один офицер не жил дома. Брат сказал мне: «Завтра идем в Урюпинскую». – «Зачем?» – «Там узнаешь!»
На другой день мы были в Урюпинской и поместились у сына торговца хутора Суховского. Тут брат сообщил, что план восстания тщательно разработан подъесаулом Соиным и держится в полном секрете. Восстание произойдет ночью в одну из таких-то дат, но их не помню. Мы должны, как только услышим взрыв ночью, бежать к зданию бывшего реального училища, где помещается красный гарнизон окружной станицы. Мы спали не раздеваясь. Первая ночь прошла тихо, но на вторую ночь мы услышали взрывы и бросились стремглав бежать, куда было назначено.
Здесь мы в первую очередь, в темноте, распознали Дудакова, потому что, собственно, одного его и знали. Он немедленно вручил нам по винтовке. Какой-то очень внушительный по фигуре человек с огромным рупором кричал: «Сдавайтесь! Вам ничего не будет! Если станете сопротивляться, забросаем ручными гранатами!» И кто-то для убедительности швырнул пару гранат под стены здания, но не в окно. «Ваши начальники все арестованы, сопротивление бесполезно!» И еще пара гранат под стены. «Поднимайте руки вверх и выходите наружу, вам ничего не будет!» Позже мы узнали, что это был сам подъесаул Соин.
Красногвардейцы стали выходить наружу с поднятыми руками. Повстанцы принимали их, строили в колонну. Набралось человек полтораста, а может, и больше. Их окружила жидкая цепь конвоя, человек пятнадцать, вряд ли двадцать, в которые входили и мы трое. Мы отконвоировали эту колонну и сдали в тюрьму, где уже стояла наша стража.