Наступили холода, усилился тиф, казаки были к зиме плохо одеты. Ударили морозы. Морозы и тиф сильно ослабили Донскую армию. Устали казаки в непрерывных боях, дух был подорван, и донцы стали отступать. Поход вообще и на Москву не удался. Донские полки сильно таяли. К чести нашего полка, он стойко держался численно и духом. Казаки нашего полка были непримиримы к красным и с болью в сердце видели, как Дон вновь захватывают большевики. Ободряли себя тем, что неуспех был временным. Так постепенно докатились мы до Маныча. Здесь я получила тяжелое для меня известие: мой брат Павел, гвардейский артиллерист, состоя в донских частях, при отступлении был тяжело ранен и, как мне рассказывали, не желая попасть в руки красных, застрелился. Горе мое было неутешно. Зная, что другой мой брат Сергей, гвардейский сапер, тоже в донской пехоте, я за него очень беспокоилась. Что с ним, жив ли он, убит ли?
Здесь на Маныче в хуторе Леонове, называли его Княже-Леонов, я сама едва не погибла, попав с лазаретом в плен к красным. После очередного и длительного перехода при отступлении наш лазарет остановился в хуторе Кн. Леонове, а полк был направлен занять какой-то участок. Красные, как и мы, замотанные постоянными переходами, активности не проявляли, остановившись в каком-то хуторе довольно далеко от нас. Небольшая охрана лазарета из подбитых и больных казаков расположилась на окраине хутора, откуда можно было ожидать появления красных. Казалось, что нам ничего не угрожало. Мы, сестры, занялись своими ранеными и собой. Но неожиданно появились красные со стороны, откуда их не ждали, и врасплох, без выстрела, захватили всех нас. Кое-кто все же успел спастись. Нас, трех сестер, собрали в одну избу под охраной двух красных. Конечно, не обошлось без издевательств над нами. Ставили нас к стенке, наводя на нас винтовки, приказывали поднять руки, инсценируя расстрел. Однако нас не били и не насиловали, но дали нам понять, что расстреляют, ожидают лишь приказания. Что мы пережили, описать трудно. Мы были в каком-то отупении – оцепенении, совершенно безвольными и ко всему безразличными. Сидеть нам не позволяли, и мы стояли у стены. Сколько времени это длилось, не знаю, мы потеряли счет времени. Вдруг мы услышали ружейные и пулеметные выстрелы в самом хуторе. Через окно были видны бегущие в панике красные. Наш караул бросился к двери и выскочил, не взглянув на нас. Стрельба быстро смолкла, а мы в своем оцепенении продолжали стоять у стены, словно прикованные. Распахнулась дверь, кто-то ворвался в избу, и я услышала: «Сестрица Олечка и все они здесь!» Это оказались казаки нашего полка. Успевшие спастись уведомили полковника Цыганкова, что лазарет захватили красные, не больше полуроты, чувствовавшие себя неуверенно, как им показалось. Полковник Цыганков немедленно отрядил две сотни, и казаки, уставшие от переходов, почти бегом под командой самого полковника Цыганкова бросились освобождать лазарет. К счастью, полк стоял недалеко от нас, верстах в шести.
Покидая хутор Леонов, со мной на подводе ехали вахмистр и старший урядник. Они рассказали, как произошло наше освобождение. По их словам, казаки, узнав о нашем пленении, решили во что бы то ни стало спешить на выручку «наших сестриц». Получив приказание командира полка, они через несколько минут уже выступили и шли «почти на рысях». «Мы, сестричка Олечка, почитай, почти два года с вами и видели, сколько сестры потрудились для раненых. Разве могли мы оставить вас в такой беде?» Эти слова были для меня лучшей наградой за мою работу в полку. Другая награда, которую я получила раньше: меня казаки приписали к своей станице, чем я очень гордилась.
Не пришлось нам идти назад освобождать Дон, как думали казаки нашего полка. Мы стали быстро отходить по Кубани. Войну здесь мы проиграли. Я видела, сколько конных и пеших казаков отходили без всякого руководства, были их большие десятки тысяч. Это была огромная военная сила твердых антикоммунистов, которую если бы собрать и организовать, то можно было бы не только остановить, но и разбить красных, которые сами выдохлись и слабо нас преследовали.
Где был наш пресловутый командующий Донской армией генерал Сидорин? Где были наши донские «министры», много говорившие, но ничего не сделавшие? В полку как офицеры, так и казаки говорили, что они на подлости были весьма способны и активны, сваливая генералов Краснова, Денисова и Полякова[40], а на другое оказались не только никчемными, но злостными разрушителями.
До Новороссийска добрались и там собрались, чтобы потом пополнить ряды красных. Казаков на пароходы не грузили. Осталось это на совести тех, кто этим заведовал. Что было там, уже давно известно и описано. Спасибо, нашлись люди, взявшие меня и несколько моих раненых казаков, и довезли до Евпатории. Полк мой, славный Кочетовский полк, перестал существовать. Напишет ли о нем кто-либо?
М. Бугураев[41]Бронепоезда Донской армии[42]
В составе Донской армии в 1918 году была Донская железнодорожная бригада (генерал-майор Н.И. Кондырин[43]), состоявшая из четырех дивизионов. Каждый дивизион – из трех броневых боевых поездов и одного ремонтного поезда.
Бронепоезда состояли нормально из двух бронеплощадок с двумя трехдюймовыми орудиями и четырнадцатью тяжелыми пулеметами Максима. Экипаж броневого поезда насчитывал 9 офицеров и 100 нижних чинов, половина из которых были донские казаки. Командирами в большинстве случаев были офицеры донской артиллерии, на правах командиров батарей. Бронепоезда носили названия:
1-й дивизион: «Атаман Каледин», «Гундоровец», по два орудия, «Князь Суворов» – четыре орудия;
2-й дивизион: «Раздорец», «Митякинец», по два орудия, «Илья Муромец» – четыре орудия;
3-й дивизион, командир дивизиона войсковой старшина И.И. Бабкин: «Партизан полковник Чернецов», – подъесаул Сергей Амплие-вич Ретивов (убит), капитан Киянец, «Казак Землянухин», – штабс-капитан Попов, «Генерал Бакланов», – сотник К.Н. Фетисов;
4-й дивизион: «Донской баян», «Ермак», «Иван Кольцо».
Два отдельных бронепоезда: «Атаман Орлов», – войсковой старшина Л.А. Стефанов (убит); «Атаман Назаров», – подъесаул Н.Д. Скандилов.
Эта бригада принимала участие в боях на линиях железной дороги Лихая – Царицын, Лихая – Лиски, Лихая – Купянск и Зверево – Штеровка. Кроме этих бронепоездов, на Северном фронте, на участке Бобров – Таловая – Поворино – Михайловка имелось три отдельных бронепоезда, действовавшие самостоятельно: 1 – «Бузулук», – есаул П.А. Федоров, 2 – «Хопер», – подъесаул Н.С. Аврамов, 3 – отбитый у красных отрядом генерала Гусельщикова, – командир бронепоезда капитан Н.И. Лобыня-Быковский.
В 1919 году Донская бронепоездная бригада была разделена на два полка. Командирами полков были полковник Рубанов[44] и полковник Ляшенко. Дивизионы были упразднены. Каждый полк состоял из семи бронепоездов и одного ремонтного поезда. В каждый полк входил, кроме того, дивизион из двух специальных бронепоездов тяжелой артиллерии (шестидюймовые пушки «кане»), по два орудия в поезде.
В боях за город Луганск, в апреле 1919 года нам, 8-й Донской казачьей конной дивизии[45], помогали орудия «кане», установленные на площадках. Названия их я, к сожалению, не помню, но я обратил внимание на то, что эти площадки имели прочные упоры. Не знаю, были ли эти упоры на всех площадках с шестидюймовыми пушками «кане» или только на тех двух, что были при нас. Эти упоры были устроены так: на всех четырех углах площадки на подвижных шарнирах были куски рельс такой длины, что, когда их откидывали к земле, концы рельс касались земли, но, чтобы рельсы были перпендикулярны площадке (и земле), нужно было бока площадки (поочередно) немного поднять, для чего имелись специальные домкраты. Вся эта процедура происходила очень быстро. И когда концы рельс касались и упирались в землю, то, отпустив домкраты, тяжестью орудия концы рельс вдавливались в землю. Таким образом, сила удара при выстреле из орудия отдавалась (и распределялась) не только на одни колеса, но и на рельсовые упоры.
И. Сагацкий[46]Бой под станцией Должанская[47]
2-я сотня партизанского отряда генерала Семилетова[48] спешно формировалась в начале января 1918 года в опустевшем здании Донского кадетского корпуса. После первых боев под Ростовом и последовавшего за ними призыва есаула Чернецова[49], на который сразу откликнулась учащаяся молодежь Новочеркасска, и кадеты в первую очередь, корпус был закрыт.
Не успев, по разным причинам, попасть к Чернецову, наша группа, несколько кадет и гимназистов, решила ехать на фронт со второй сотней Семилетова. Заручившись согласием офицеров сотни принять нас, мы, в день отправки отряда на фронт, ушли тайком из дому и явились к командиру сотни есаулу Бокову. Нас записали в один взвод, выдали нам винтовки, патроны и приказали не расходиться.
Сотня пестрела разнообразием одежд: казенного обмундирования не было, и поэтому все выходили на фронт в том, в чем явились для записи в отряд. В составе сотни были офицеры, одиночные юнкера и даже кое-кто из старых казаков, но главная масса партизан состояла из учащейся молодежи, рвавшейся в бой с большевиками.
Во время раздачи оружия произошел несчастный случай. Он произвел очень тяжелое впечатление на окружавших. Один из офицеров отряда объяснял нашему кадету Каменову, как надо обращаться с японской винтовкой. Каменов стоял против него и, вытянув шею над дулом винтовки, следил за его объяснениями. Офицер кончил и нажал на спуск. Грянул выстрел: офицер забыл вынуть оставшийся в винтовке патрон. Каменов, убитый наповал, свалился к ногам офицера. Тот бросился к кровати, где лежал его наган, и хотел немедленно застрелиться, но его вовремя схватили и отобрали у него револьвер. Офицер долго бился на постели и рыдал, потом затих и остолбенел.