На это письмо генерал Деникин не замедлил ответить, что он сам замечает, что газетная травля атамана переходит границы приличия и что им закрыта издававшаяся С.П. Черевковым газета, что же касается до того, оставаться атаману на своем посту или нет, то генерал Деникин считает, что это личное дело атамана с Кругом, и вмешиваться в него он не будет. Одновременно с этим генерал Деникин начал сношения с председателем совета управляющих отделами на Дону, генерал-лейтенантом Богаевским, считая его вполне приемлемым заместителем атамана.
Для помощи Дону были собраны две дивизии кубанских казаков, но с посылкою их на север генерал Деникин медлил. Они были посажены в вагоны и эшелонированы по линии Тихорецкая – Ростов. Деникин выжидал Круга и того, что на нем будет. Атаман понял, что он дольше оставаться на своем посту не может, хотя бы этого и хотел Круг и требовали долг и присяга его перед войском…
В эти тяжелые дни, когда катастрофа надвигалась на войско Донское и атаман тщетно молил о помощи, именно 27 января, к нему прибыл с чрезвычайными полномочиями начальник французской миссии капитан Фукэ и с ним английский капитан Келзет. Капитан Фукэ накануне потребовал, чтобы за ним был выслан специальный поезд. Он ехал облагодетельствовать Донское войско и считал, что он имеет право на особый почет. Капитан Келзет ехал с целью осмотреть платформы для перевозки танков и дать указания, какие надо построить подпорки для их погрузки. По его словам, танки уже выехали из Англии и должны были дней через пять быть на Дону.
Капитан Фукэ просидел целый вечер у атамана, интересуясь положением на фронтах. Он подробно расспрашивал атамана о том, какая ему нужна помощь от иностранцев.
– Вы понимаете, – говорил он, – что наши солдаты не могут ни жить, ни воевать в тех условиях, в каких находятся ваши. Они требуют хороших теплых казарм, жизни в городе и вполне обеспеченной коммуникационной линии, чтобы они имели железнодорожную связь с своим тылом, со своими госпиталями и базой снабжения. Укажите такие пункты, куда мы могли бы поставить свои войска и где они оказали бы помощь казакам.
– Если бы вы заняли Луганск и обеспечили угольный район своими гарнизонами, вы имели бы для своих войск и культурные условия, и помогли бы добровольцам идти дальше к северу, а я мог бы бросить весь отряд генерала Коновалова на север в Хоперский округ, – отвечал атаман.
– Отлично. Завтра же туда будет послана бригада пехоты через Мариуполь, – сказал Фукэ.
Он просил провести его на прямой провод с Екатеринодаром и в присутствии атамана, командующего армией и начальника штаба передал донским шифром зашифрованную телеграмму о том, что он требует немедленной отправки бригады пехоты в Луганск.
– Ну, вот видите, – говорил он атаману нагло покровительственным тоном, – mon ami, теперь все будет отлично. Верьте мне, что только Франция является Вашим искренним союзником. Я попрошу Вас составить письмо с изложением положения на Дону генералу Франшэ д’Эсперрэ, где, главное, удостоверьте его в том, что Вами признано единое командование генерала Деникина. Это вопрос, который очень беспокоит генерала. Все будет хорошо, о! я чувствую, что все будет отлично… Не зайдете ли Вы завтра ко мне в 10 часов утра, чтобы окончательно закрепить наше дело, и я сообщу Вам уже сведения о движении нашей бригады в Луганск.
Капитан Фукэ обедал и провел вечер у атамана, был очень мил и развязен и, уходя, подтвердил, что то свидание, которого он ожидает на завтра, будет свиданием чрезвычайной важности.
28 января в 10 часов утра атаман зашел к капитану Фукэ, помещавшемуся в номере Центральной гостиницы. Он застал у него французского консула в Ростове г-на Гильомэ. Фукэ просил остаться втроем без посторонних свидетелей. Он был взволнован. Он достал несколько листов, напечатанных на машинке и, видимо, спешно этою же ночью или рано утром изготовленных, и, подавая их атаману, сказал:
– Здесь условие в четырех экземплярах. Два для меня, потому что, Вы понимаете, я должен обо всем, обо всем доносить моему генералу, одно оставит у себя консул и одно для Вас. Видите ли Вы, я настаиваю на том, чтобы я периодически получал из Вашего штаба все карты и сводки, которые Вы отправляете генералу Деникину, и тоже в двух экземплярах – для меня и для генерала Франшэ д’Эсперрэ. Вы мне передадите обещанное письмо для генерала Франшэ д’Эсперрэ с изложением положения дел на Дону и с указанием того, что для Вас необходимо нужно, а затем я попрошу Вас подписать эти условия.
И капитан Фукэ передал атаману свои листки. В них значилось: «Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фукэ с одной стороны, и Донской атаман, председатель совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь: 1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров. 2. Как высшую над собою власть в военном, политическом, административном и внутреннем отношении признаем власть французского главнокомандующего генерала Франшэ д’Эсперрэ. 3. Согласно с переговорами 9 февраля (28 января) с капитаном Фукэ все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фукэ. 4. Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе «Донец» и где бы они ни находились, и происшедших вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались, в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все то время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула…»
Атаман прочел это оригинальное условие и смотрел широко раскрытыми глазами на Фукэ.
– Это все? – спросил он возмущенным тоном.
– Все, – отвечал Фукэ. – Без этого Вы не получите ни одного солдата. Mais, mon ami, Вы понимаете, что в Вашем положении. Il n’y a pas d’issu!..
– Замолчите! – воскликнул атаман. – Эти Ваши условия я доложу совету управляющих, я сообщу всему Кругу… Пусть знают, как помогает нам благородная Франция!..
И атаман вышел с этими листками.
Легко сказать: «Я сообщу об этом Кругу и казакам». Легко сказать, что Франция, ничего не обещая и ничем не обязываясь, требует полного подчинения всего войска Донского в политическом, военном, административном и внутреннем отношениях, да и не только войска, но и самого Деникина и Добровольческой армии генералу Франшэ д’Эсперрэ, представителями которого являются Эрлиш и Фукэ! Сказать это – значило бы лишить войско Донское последней надежды на помощь, лишить надежды тогда, когда фронт держался исключительно этой надеждой! Не только сказать этого, но и показать было нельзя!
Так вот она, так долго и так страстно ожидаемая помощь союзников, вот она пришла наконец, и что же она принесла! Жизнь предъявляла свои требования. Пока никто не мог видеть, что между атаманом и представителем Франции произошел разрыв, и атаман с капитаном Фукэ поехал показывать ему Новочеркасское военное училище и Донской корпус. И тут и там капитан Фукэ говорил патриотические речи и заверял молодежь, что Франция не забыла тех услуг, которые оказали ей русские в великой войне и что она скоро широко поможет войску Донскому. И слушали его дети тех, кто в это время умирал в снегах на жестоком морозе, отстаивая каждый шаг донской земли, дети тех, кто, изверившись в этой помощи, в отчаянии бросал оружие и уходил куда глаза глядят, в сознании своего бессилия…
Вернувшись домой, атаман написал письмо Франшэ д’Эсперрэ. Изложив коротко все то, что произошло за последние дни на Дону, атаман писал:
«…Нам нужна Ваша немедленная помощь. Вы обещали ее в ноябре, затем в декабре. И оба раза представители Франции и Англии торжественно заявляли, что они помнят об услуге, оказанной им Россией в 1914–1915 годах, и отплатят за нее, спасая Россию от окончательного краха сейчас и оказав ей помощь в последующем восстановлении. Солдаты, изнуренные 9-месячной борьбой без передышки, помнили это и держались. Но, когда помощь так и не пришла, силы начали покидать их, и они дрогнули. В течение этого месяца наш фронт откатился назад на 300 верст. И опять тысячи людей расстреливаются и подвергаются пыткам. Огромные запасы хлеба разграблены большевиками, и в будущем нас ожидают голод, нищета и бесчестье. Казаки больше не верят в помощь союзников. Со всех фронтов я получаю слезные мольбы – покажите нам этих союзников.
Помощь уже опоздала, но лучше поздно, чем никогда. Необходимо срочно направить хотя бы в направлении Луганска 3–4 батальона, чтобы слух о том, что Вы здесь, мог бы распространиться по фронту и поднять наш дух и решимость. Было бы хорошо, если бы Вы смогли направить войска на станцию Чернышевская, где моральная поддержка нужна более всего. Помощь необходима, и немедленная.
Я предвидел, что случится с капитаном Ошеном, первым французом, посетившим нас, и еще 30 декабря говорил об этом капитану Фукэ и Бертелло. И я говорю теперь: быстро пройдут 2–3 недели, и в результате неверия Дон падет и подчинится игу большевиков, а Франции придется либо вновь его завоевывать, используя значительные силы, либо допустить на несколько лет господство анархии в России.
Последний месяц Дон представляет собой бойню. 30 тысяч человек погибли за Отечество. Неужели же их кровь не заслуживает такого простого знака внимания, как посылка 3–4 батальонов с двумя батареями для моральной поддержки? Кровь русских, пролитая за победу Франции, взывает к небу и требует расплаты…» (Оригинал написан по-французски. – Примеч. ред.).
Это письмо повез капитан Фукэ в тот же вечер для отправки с особым курьером, и с тем же поездом атаман отправил генералу Деникину офицера с письмом, где в выражен