2 февраля конная группа, за исключением 15-й конной бригады, подходившей из Мечетинской, перешла на рассвете реку Маныч на фронте М. Западенский – Жеребков и весь день вела бой с конницей и пехотой противника, занимавшего правый берег Маныча. Выбитая из ряда хуторов конница Думенко, преследуемая до темноты, была отброшена к реке Салу, а пехота частью взята в плен, частью бежала на тыловые опорные пункты. На ночлег конная группа расположилась в районе хуторов Н. Солоный – Садовский – Жеребков – Веселый. Ночью штаб группы отдал приказ о выдвижении 3 февраля конницы 2-го корпуса в район зимовников Чернова, Орлов-Подвал, Кубраков и о сосредоточении 4-го конного корпуса на линии хутора Хомутец. В этот день утром 15-я конная бригада ликвидировала попытку наступления на хутор Жеребков красной пехоты, пытавшейся восстановить положение, конной контратакой захватив до 300 пленных и с десяток повозок.
Этот бой несколько задержал сосредоточение конницы 2-го Донского корпуса. В 14 часов голова колонны 4-й и 6-й бригад под командой генерала Савельева[286] (не смешивать с Генерального штаба генералом Савельевым[287], служившим в Добровольческой армии) подошла к окраинам Хомутца и получила приказ, не останавливаясь, двигаться на зимовники Орлов-Подвал, Кубраков, где и расположиться на ночь. 15-й бригаде перейти на зимовник Чернова. 5-я конная бригада была оставлена генералом Павловым как заслон для охраны участка Хомутец – Веселый – Платов. Началось движение в глубь степей, о котором красочно рассказывает генерал Позднышев. Жутью веет от этого рассказа.
«С переходом д. Хомутец мы вступили в полосу пустынных, необитаемых мертвых зимою Маныческих степей. Спускались сумерки, крепчал мороз. Бригады ушли уже далеко. Мы, Штаб 2-го корпуса, пошли на рысях. Небо постепенно темнело, и наконец настала жестокая зимняя ночь. Холод залезал во все поры, леденил кровь и заставлял трепетать мелкой дрожью все тело. Ноги совершенно окоченели… Дали померкли. Кругом было безжизненное, однообразное снежное пространство. Штаб переходил на зимовник Чернова. С большой дороги проводник свернул вправо, и мы сразу же погрузились в глубокую, не разбитую массу снега. Лошади с трудом вытаскивали ноги. Скоро проводник закружился, запутался и потерял направление.
Не желая ночью блуждать, я решил переночевать на зимовнике Демина, который было легче найти. Выбравшись обратно на столбовую дорогу, мы увидели внизу этот ярко освещенный огнями зимовник. На зимовнике мы нашли 26-й полк, но зимовник оказался так основательно разрушенным, что ни о каких удобствах даже примитивного порядка думать было нечего. Манящие издали огни были лишь светом костров, брошенным в темноту ночи отверстиями конюшенных окон. Пристроив лошадей вдоль стен, казаки, сидя на корточках и прижимаясь друг к другу, старались согреть иззябшие тела. Ни окон, ни дверей… Во многих местах крыши – зияли большие дыры и холодный воздух гулял свободно. А мороз все подступал ближе, покалывая острыми иглами тело… Мозги вяло шевелились, сознание мутилось, сон властно приковывал к земле. За дровами никто не хотел выходить на двор. Костры потухли, и настала тьма…
В это время красные, заняв ст. Торговую и расположенный около большой поселок Воронцовский, спокойно отдыхали в тепле. Конную группу отделяло от этих пунктов еще 55–75 верст голой, бездорожной степи, при 19–27 градусах мороза. Ночью был получен приказ – коннице 2-го корпуса к 10-ти ч. 4-го февраля выдвинуться к разветвлению дорог, что в 5-ти верстах от зимовника Орлов-Подвал; 9-й дивизии сосредоточиться к югу в направлении зимовника Королькова; 10-й дивизии быть в резерве и прибыть на з. Орлов-Подвал.
Зимовники, где ночевали 4-я и 6-я бригады, были разрушены еще больше, чем з. Демин. Ген. Савельев доложил: «Отвратительная, ужасная ночь. Еще несколько таких ночей, и мы все замерзнем. Уже сейчас много обмороженных. Редко кто имеет полушубки и валенки. Обозов нет, кухни отстали еще вчера, есть нечего»… Действительно: холод, голод и пустынная степь не сулили ничего доброго. Задача, данная командованием, в настоящих условиях превосходила силы человеческие.
В 10 часов утра на зимовник Орлов-Подвал прибыл Командующий Группой, и здесь у разведенного костра решался вопрос о дальнейшем движении. После доклада о последствиях проведенной ночи он долго молчал, а потом спросил: «Что представляют собой зимовники?» Помощник Командующего Группой доблестный генерал И.Д. Попов, знаток края, поднимавший во время Степного похода в 1918 году восстание среди калмыков этого района, ответил: «Такие же вот одинокие, затерявшиеся в степи строения, разрушенные во время гражданской войны. Я должен Вас предупредить, Ваше Превосходительство, что на левом берегу до самой ж. д. мы не встретим жилья и погубим людей».
Ответственный за исход операции и за жизнь тысяч людей, генерал Павлов задумался и продолжал ходить, решая страшный вопрос – как идти… Генерал Позднышев, доложив, что у казаков нет зимних вещей и продуктов питания, что неблагополучно отразится на дальнейшем движении, – высказал мысль, что с большим успехом можно выполнить задачу, двигаясь по населенным пунктам правого берега Маныча. Этим движением будет снята с фронта пехота противника, прощупан тыл, и Буденный вынужден будет остановиться.
– Какие здесь пункты? – спросил командующий.
Генерал Позднышев объяснил, и снова воцарилось молчание. Не выдержав, генерал Попов стал настойчиво просить: или двигаться правым берегом Маныча, как предложил генерал Позднышев, или же в обход степей, через ст. Егорлыцкую, навстречу Буденному.
– Генерал, прекратите ваши советы, – резко бросил командующий группой.
Разговор о путях оборвался. (В моем дневнике есть запись: «Смущенный и расстроенный генерал Попов сказал мне: «Он губит нас. Поговори с Кисловским[288]…» (Кисловский – начальник штаба корпуса.) Я отозвал Кисловского. Разговор был коротким. Сухим, неприязненным шепотом Кисловский сказал: «Вы же доложили командиру корпуса и получили ответ. Чего вы хотите больше? Он скажет мне то же, что сказал вам…») Время шло. Люди мерзли на дорогах. Генерал Павлов молчаливо ходил, грея у костра руки.
Примерно в 13 часов в юго-западном направлении послышались орудийные выстрелы; видимо, с кем-то начала бой 9-я дивизия. Это ускорило зревшее у генерала Павлова решение идти левым берегом Маныча. Коннице 2-го корпуса было приказано перейти на зимовники Королькова и Жеребкова, 9-й и 10-й дивизиям на зимовник Почекаева.
Прямых дорог на указанные зимовники не было, проводников тоже, а день уже перевалил к вечеру. Двинулись в обход балки С. Кугульта, ориентируясь среди однообразной, занесенной снегом пустыни лишь по неточной карте. Казаки ехали молча, угрюмые, серые, обмерзлые. Бойкие разговоры, шутки и песни, обычные спутники казачьего строя, отсутствовали. С темнотой движение стало неровным, порывистым, толчками. В сереющей мгле глаз ничего не различал. Двигались автоматически, ибо нестерпимый жестокий мороз леденил кровь, замораживая и мысли, и волю. Кончилось ночное движение тем, что 9-я дивизия попала на зимовник Жеребкова, а 4-я на зимовник Почекаева, где уже расположилась 10-я дивизия.
Глубокая балка перед зимовником Почекаева, сад по крутому откосу и двор в буквальном смысле представляли сплошную стену людских и конских тел. Во многих местах можно было пройти только по спинам лошадей. Генерал Павлов приказал коннице 2-го корпуса передвинуться на зимовник Королькова, находившийся в 15 верстах. Выполнить его смогла только 6-я бригада. 4-я и 15-я бригады сделать это оказались не в состоянии.
При движении 4 февраля передовые части 4-го корпуса неожиданно наткнулись в долине Мокрой Кугульты на прорвавшуюся на левый берег Маныча советскую кавалерийскую дивизию Гая. После короткого боя красные были наголову разбиты и преследовались к Казенному Мосту. Одновременно в долине реки Юлы 14-я конная бригада 1-го Донского корпуса разгромила 28-ю советскую стрелковую дивизию, захватив в плен начальника дивизии Азина. Остатки разбитых дивизий отскочили за Маныч в район хутора Ельмутинского.
Углубившись в степи и находясь все время в движении, конная группа утратила непосредственную связь со штабом армии, и генерал Павлов не имел правдивых сведений о противнике. 5 февраля, пройдя около 15 верст до сборного пункта, вся конная группа к 12 часам сосредоточилась на зимовнике Королькова. Здесь генерал Павлов отдал приказ о движении на Шаблиевку, где, по его сведениям, находился Буденный. Однако последний с двумя дивизиями перешел 5 февраля в Воронцовское – Торговую, которые занимала ударная группа из трех советских стрелковых дивизий.
Бой должен был разыграться по достижении Шаблиевки без особого приказания на незнакомой ни начальникам, ни подчиненным местности. План боя был намечен по карте. От Шаблиевки конную группу отделяло 25–30 верст. Начав движение в 13 часов, она могла подойти к ней в 19–20 часов, а при бездорожье и значительно позже. Уже четвертый день не имевшие нормального отдыха и правильного питания казаки, голодные и усталые после 45-верстного перехода, при 25 градусах мороза, должны были атаковать сильного, отдыхавшего в тепле противника. Это не предвещало ничего хорошего.
Двигаясь тремя параллельными колоннами по непрослеженной дороге или пробивая путь по целине, части конной группы в 10 часов вечера, спускаясь вниз, увидели вдали яркие огни большого поселка. По заданию конница 2-го корпуса должна была атаковать с юго-востока, 4-й корпус с севера и северо-запада. Части, назначенные для атаки, стали расходиться, обтекая селение. Вскоре ружейно-пулеметный и артиллерийский огонь нарушил тишину ночи и начался бой, описать и систематизировать который невозможно. Это единодушно подчеркивают редкие свидетельства о нем с обеих сторон.
Прежде всего, конная группа, не имевшая проводников, вышла не к Шаблиевке, а южнее и атаковала ст. Торговую и поселок Воронцовский. Атака со стороны безлюдных степей явилась для красных неожиданной, так как на всем пути не было встречено их разъездов. О разгроме кавалерийской дивизии Гая и 28-й стрелковой Буденный еще не знал и, считая себя с этой стороны обеспеченным, ограничился сторожевым охранением, которое, по его признанию, несло службу плохо. Все же в последний момент начальник 20-й стрелковой