дивизии Майстрах узнал от захваченного в план у самой ст. Торговой полузамерзшего казака-разведчика о движении белой конницы и отправился к командарму 1-й конной доложить полученные сведения. Когда он был уже в штабе и обсуждал положение с Буденным, мамонтовцы неожиданно ворвались в село.
Благодаря неожиданности части генерала Павлова в нескольких местах ворвались на окраины села и завязали во тьме ночной хаотический, никем не руководимый бой с красными, которыми были нафаршированы Воронцовское – Торговая. Ружейная и пулеметная стрельба в разных местах поселка то неожиданно вспыхивала, то столь же неожиданно прекращалась. Беспорядочный огонь двух красных батарей «наугад» увеличивал общий сумбур. Под конец этой бестолковой ночной баталии создалась такая неразбериха, белые и красные так перемешались, что надо было или стрелять по всем, кто подворачивался, или совсем прекратить стрельбу. Надо полагать, что части, брошенные в атаку, потерявшие связь со старшими начальниками и ближайшими соседями, вконец расстроенные, собрать ночью под носом у противника и снова двинуть на Торговую было немыслимо, генерал Павлов отдал приказ отойти назад и заночевать самостоятельно там, где на пути встретятся скирды.
По разбитой снежной дороге перемешавшиеся части потянулись назад в покрытую ночным мраком холодную и голодную степь. Физическое и нравственное переутомление дошло до предела. Измученные лошади еле брели. Иногда и лошадь и всадник бессильно падали, чтобы уже больше не подняться.
Большая часть конницы остановилась у соединения двух балок, разнеся несколько стоявших там скирд. Измученные, голодные люди, валясь с ног, расположились на ночлег в трескучий мороз на снегу под открытым небом. Выдержавшие это жестокое испытание с рассветом задвигались, мертвые темными пятнами остались лежать на снегу…
6 февраля генерал Павлов намеревался было вновь атаковать Торговую, но вынужден был от этого отказаться. Части растаяли, а моральное и физическое состояние оставшихся в строю требовало немедленного вывода их из степей на отдых. К утру 7 февраля конная группа сосредоточилась на ст. Целина, откуда в 12 часов двинулась в станицу Егорлыцкую, где и расположилась вечером по квартирам, проведя до этого несколько дней под открытым небом.
В Егорлыцкой был сделан приблизительный подсчет потерь за время скитаний по степям и установлены страшные цифры. Одна только 4-я дивизия, вышедшая в составе 4030 казаков, потеряла 2520. Вообще же в конной группе, по свидетельству журналиста Раковского, находившегося при штабе Донской армии, из 10–12 тысяч осталось только пять с половиною тысяч. По моим сведениям, численный состав Конной группы был около 15 тысяч всадников. Осталось после степей около 5800 человек (генерал Позднышев).
Волею одного человека, пунктуально исполнившего приказ, не считаясь с реальной обстановкой, конница была погублена и перестала быть той грозной решающей силой, которая одна еще могла изменить неблагоприятно развившийся для белых ход вооруженной борьбы.
С. Туржанский[289]Дневник поручика, младшего офицера Семилетовской батареи Сводно-Партизанской дивизии Донской армии[290]
30 ноября 1919 года (старый стиль). По приказанию командира батареи полковника Константина Львовича Медведева[291] из хутора Ежовского, где стояли дня четыре, пошли на хутор Бабин. В Ежовском заболели сыпным тифом дивизионный орудийный техник и заведующий хозяйством батареи подполковник Ульянов. Поручик Мельников (старший офицер) и подпоручик Паперин уехали в тыл по вызову командира дивизиона. В хуторе Бабином оказалось набито до отказа обозов, и мы поэтому остановились в хуторе Обрывском. Но заснуть спокойно нам не дали. В 1 час ночи в хутор пришел штаб 7-й дивизии, и к нам поставили начальника дивизии, а в 6 часов утра выступили в 40-верстный переход на хутор Стоговской за рекой Доном. Противник теснит наши части, и несомненно новой позицией будет река Дон. В Стоговском простояли три дня. Наконец-то нашелся подпоручик Васищев, привезший папирос, сахару, посылку от милых сестер. Не забыли обещания. Приехал разведчик с приказанием – перейти в хутор Тиховской. Потащились, чуть не вплавь переправились через какую-то речку и в тот же вечер, едва ставши по квартирам, принуждены были снова переплывать назад в хутор Батальщиков. Чуть не утопили верблюда из санитарной двуколки, да оставили в речке на ночь пушку, и только на следующее утро шесть пар волов вытащили ее.
В хуторе Батальщикове с нами соединился 2-й взвод батареи, и мы с неделю простояли спокойно. Вся партизанская дивизия на отдыхе. Через два-три дня уезжаем с Валерианом. Я после тифа в отпуск, он сопровождающим. Чалого коня, который достался мне от пойманного мною под хутором Красным красноармейца, продаю: в отпуск надо денег, а их мало. Заболел наш командир, доктор боится, что сыпняк. Снова батарея остается почти без офицеров.
9 декабря. В хуторе Терновом около ст. Миллерово. Все изменилось. Из хутора Батальщикова дивизию направили под город Богучар. Но после смотра конского состава батарею отправили в Греково-Степанов-ку в чесоточный лазарет. Начались мытарства. Красные сбили наши части под Медовом, все тыловые учреждения ушли дальше, снялся и лазарет. Мы ночевали в хуторе Каменном, когда в 2 часа ночи туда прилетел штаб дивизии, и по приказанию Щукина немедленно ночью вышли, имея местом назначения Миллерово. Красные ночным набегом заняли Журавку, откуда едва ушел штаб дивизии. Стали в хуторе Терновом. Дела на фронте слабы, мы везде отходим.
18 декабря. В Терновом не дали долго стоять, фронт все подается назад. Мы пошли на ст. Каменскую уже без всяких приказаний, в силу необходимости. От своего 2-го корпуса мы оторвались и находимся в районе 3-го. В Каменскую мы пришли 11-го. Капитан Титов сейчас же уехал в Новочеркасск к начальнику артиллерии, чтобы от него узнать место, где мы можем получить лошадей, а пока он ездил, мы успели уйти из станицы Каменской, так как противником занята ст. Глубокая, и мы сейчас стоим в хуторе Долотине в 12 верстах от Сулина.
30 декабря. Противник продолжал нажим, нам пришлось отойти из хутора Долотина. Приехал капитан Титов с приказанием стоять около Сулина. В тот же день, то есть 20-го, я и поручик Паперин поехали в Новочеркасск и Ростов. Я к начальнику артиллерии с докладом о том, что лошадей во 2-й западной бригаде, где нам было указано получить, нет. Пересаживаясь с поезда на поезд на каждой остановке (догоняя впереди идущий), на следующий день в 1 час дня добрались до столицы Дона. Начальника артиллерии в этот день я найти не мог, а 22-го в Новочеркасск пришла и батарея, едва не захваченная красными в Сулине. 23-го на подводе поехал в Ростов взять сестер Матвееву и Варламову, но их не застал, они куда-то выехали. Все магазины закрыты из боязни погромов, так как отходящие части довольно безобразно ведут себя. Переночевал у Паперина, купил у него четырехлетнего жеребца (все равно забрали бы), за 17 тысяч и в канун Рождества вернулся в Новочеркасск. Здесь прошлой ночью тоже было неспокойно. Разлагающиеся части разгромили несколько магазинов и винный склад. Порядок восстановили и даже двух офицеров повесили на Московской улице.
25-го пришлось уходить из Новочеркасска на ст. Город, так как бой шел на Персиановке. Началось снова наше движение, снова ночевки в ужасных условиях. Первая в ст. Городе, затем в Хомутовской, в хуторе Церковном и остановились в хуторе Ср. Елабусе около ст. Мечетинской. Фронт по реке Дону, штаб нашей Сводно-партизанской дивизии за рекой Манычем. Новочеркасск, по слухам, занят красными, о Ростове ничего не известно. Плохое настроение, казаки пока слушаются, но отдельные случаи остающихся в проходимых хуторах уже наблюдаются.
Приступаем к лечению лошадей от чесотки. Бедная моя Прима стала похожа на клячу. Приложу все усилия, чтобы вылечить ее. Теперь хорошая лошадь вот как нужна, неизвестно, что ожидает впереди. Наконец-то кончается запас водки, набранной казаками батареи в Новочеркасске, без нее будет казак похож на солдата.
2 января 1920 года. Седьмой год войны, лишений и почти нечеловеческих условий существования встречен на хуторе около ст. Мечетинской в грязной комнате, где лежат два больных – один сыпняком, другой воспалением легких. Среди коллег-офицеров мало симпатизирующих друг другу. Что этот год принесет нам? Разрешит ли он, наконец, спор белых и красных? Все изнервничались, измучились и лишениями и беспросветным будущим. Что у нас за отдых, когда встречали Новый год водкой под огурцы с луком и картошкой с постным маслом да вареными кормовыми бураками. Во двор носа нельзя показать, дождь и грязь по колено. Скверное настроение, и не ждешь от нового года радостей.
11 января. Продолжаем стоять в хуторе Ср. Елабусе. Уехали поручик Мельников и ветеринарный врач Кржинов с 10 казаками реквизировать лошадей. Я тоже был назначен в эту комиссию, но пришлось остаться, так как некому принять заведование хозяйством, а подпоручик Васищев заболел возвратным тифом. В этой новой роли был вчера в корпусном интендантстве в ст. Мечетке и проклял свое существование. Какая везде канцелярщина! Прежде чем получить пуд керосина (для лошадей), нужно пройти десяток чиновников, и вся эта процедура занимает не меньше трех дней. И это почти в походе, а что было бы на долгой остановке? И везде заедает бумажность.
Два месяца назад, еще за Доном, я болел возвратным тифом (перенес на походе) и получил месячный отпуск на поправку домой, в Харьков. Билет же должен был подписать командир корпуса (2-го, генерал Коновалов). Билет пошел в штаб бригады, дивизии и дальше. Я успел поправиться, красные успели взять Харьков, Новочеркасск и Ростов, а билет все где-то ходит. Теперь он мне и не нужен, так как и ехать-то некуда.
Неважны наши дела. Красные подошли к последней нашей позиции на Дону – к реке Манычу. Спасибо – грязь невылазная, и перейти сейчас эту реку невозможно. Но если и отсюда отойдем, останется одна Кубань. А батарея стоит сейчас в хуторе, кое-как лечит лошадей и ждет пополнения консоставом. Скучно, ни общества, ни даже гитары нет. Был с вахмистром раза три в поле с борзыми, поймал пару зайчишек, но погода изменилась, и по грязи с собаками не поскачешь.