…
5 марта, после оставления Екатеринодара, 4-й Донской корпус перешел реку Кубань и, круто повернув влево, по лесным дорогам направился к Ходыженской станице, Хотинскому перевалу и далее на Туапсе. Части шли в полном порядке, полками, сотнями, как будто это было обычное передвижение корпуса, но казаки были сурово-молчаливыми, без песен, без обычных шуток… Слышали о «зеленых», но это никого не беспокоило, ибо все знали, что это были «шкурники» и дезертиры, занимавшиеся грабежом и воинской части угрозы не представлявшие.
В Туапсе нам, офицерам, как и казакам, уже было известно, что туда прибыл из Крыма командующий Кубанской армией генерал Улагай[319] и что обсуждался вопрос о дальнейшей судьбе как Кубанской армии, так и Донского корпуса. Решено было двигаться дальше на Сочи, Адлер к грузинской границе. Там была последняя пядь земли, на которой сосредоточились, прижатые к морю, Кубанская армия и наш Донской корпус. Вскоре всем нам, как офицерам, так и казакам, стало известно, что начались вестись переговоры с красными о «капитуляции» на милость победителя…
Нам, пережившим первые дни революции и видевшим своими глазами, как солдаты той великой Императорской армии, которая была грозой всех западных наций, заразились «алой чумой», распространившейся на всю армию и превратившей ее в толпу мятежников, митингующих бунтарей и просто в озверевших дикарей, – все это хорошо помнилось. И теперь перед нашими глазами картины прошлого повторялись: в Кубанской армии – митинги, бурные обсуждения, переговоры, посылки «делегатов» к красным, их возвращение… Кушали белый хлеб и… бросали оружие…
В нашем Донском корпусе – «напряженное спокойствие». Все офицеры на своих местах, все, и они, и казаки, наблюдали за происходящим. Все видели и знали, что происходит что-то важное, решительное, но ни одного слова ропота, сомнения, неудовольствия, непослушания своим начальникам, ни одного вопроса «а что будет дальше?», ибо люди молча сознавали свое положение; но никто не хотел склонить голову перед врагом, которого он ненавидел всем своим существом на протяжении трех лет неравной кровавой борьбы. Эти простые казаки-герои, великого духа и мужества, какими были в начале борьбы с красными, такими же и остались до самого конца на этом маленьком клочке Черноморского побережья и, прижатые к морю, не склонили свою гордую голову перед тем врагом, которого они били в неравной борьбе против насилия и бесправия, истекая кровью за свободу… И в этот последний трагический момент знали все офицеры и казаки, что все что угодно, но только не сдача на «милость победителя», ибо дух Донского корпуса не был сломлен и нравственная сила его была несокрушима…
На рейде у Адлера стоял пароход «Бештау». Всем было видно, что время от времени от берега отплывала лодка с двумя, тремя офицерами-кубанцами… Лодки плыли к пароходу. На берегу все лодки рыбаков были реквизированы, у них были поставлены караулы. И было ясно, что командный состав Кубанской армии «в одиночку» покидал свои части.
Если капитан тонущего корабля обязан оставаться на своем посту, пока все пассажиры не будут спасены, то и командующий армией, и весь высший командный состав и подавно не могли бросить свои части только для своего личного спасения, бросив на произвол судьбы свои войска… А то, что мы видели, производило гнетущее впечатление: Кубанская армия была фактически брошена своими командирами и обречена на анархию и безвластие…
20 апреля 1920 года рано утром на рейде Адлера «Бештау» уже не было, но всем было известно, что Кубанский атаман Букретов с высшим командованием покинул Кубанскую армию на произвол судьбы.
Казалось, что и 4-й Донской корпус находился в безвыходном положении, но совершилось чудо, как и в отдаленные времена, когда казаки в осажденном Азове, истощенные до последней степени, после общей молитвы в ночь под 1 октября 1641 года пошли на последнюю вылазку, чтобы умереть в бою, а не сдаться врагу. Шли они на верную смерть, но свершилось чудо, они нашли турецкий лагерь пустым, турки сняли осаду. Так и 20 апреля рано утром совершилось чудо: моросил мелкий, теплый весенний дождик. На море как бы легкий туман…
Но вот вдали на его гладкой поверхности зоркие взгляды казаков увидали три точки, которые, постепенно увеличиваясь по мере приближения, приняли контуры военных судов, направлявшихся к берегу немного южнее Адлера. Вскоре они бросили якорь в полкилометре от берега, от них подошли три моторные лодки, и английские матросы стали предлагать садиться в них для перевозки на суда.
Погрузка 4-го Донского корпуса произошла у рыбацкого поселка Новый Город, в 3–4 верстах на восток от Адлера. На море – полнейшее затишье без всякого волнения, катера быстро подходили к берегу, покрытому гравием, быстро наполнялись людьми и немедленно отходили. Все происходило в полном порядке.
К полудню подошел большой транспортный пароход «Россия», погрузка на него продолжалась до вечера, был погружен весь Донской корпус, все донские беженцы и много калмыков с их семьями. К вечеру подошел еще один пароход, кажется «Дон», но не могу точно утверждать его название. На него начали грузить 3-ю Кубанскую дивизию[320] генерала Бабиева[321] и всех казаков-кубанцев, не желавших сдаваться красным.
Поздно вечером «Россия» и английский крейсер ушли в море и следующим утром около 8 часов утра были уже в Крыму, на рейде Феодосии. Говорили, что и второй пароход производил погрузку даже ночью и оставался у Адлера до утра следующего дня, то есть 21 апреля. Грузил он кубанцев, и только к полудню, наполовину пустой, он ушел от побережья, очевидно уже занятого передовыми частями красных…
Занимая скромный пост командира сотни в Донском корпусе, я ничего особенно нового в «стратегическом масштабе» сообщить не могу, но рассказываю то, что было записано в моем дневнике, то, что я видел и что навсегда запомнил.
Прочитав в «Родимом Крае» очерки полковника Елисеева[322] «Трагедия Кубанской Армии», я далек от мысли в чем-либо упрекать или тем более обвинять этого офицера-героя, командира высшего ранга, который не последовал примеру своих высших коллег, покинувших под покровом ночи свои части, но остался на своем посту со своими казаками и… испил с ними чашу великих испытаний, унижений, страданий, как физических, так и моральных. С тех пор прошло более полу столетия, немало было написано об этом жутком периоде, но никто не указал, что причиной этой трагедии было позорное бегство под покровом ночи на пароходе «Бештау» лиц, возглавляющих Кубанскую армию, и всего ее высшего командного состава.
Мне хочется найти объяснения некоторых событий того времени, уточнить их, дабы это могло послужить будущему историку, найти истинную причину этой жуткой трагедии Кубанской армии. Далее я излагаю описание некоторых фактов, которые могут объяснить многое.
1. «Бештау» покинул рейд Адлера в ночь с 19 на 20 апреля в час ночи. Но три английских военных судна, крейсер «Мальборук» и два миноносца, бросили якорь в 3 верстах от Адлера по направлению к грузинской границе, близ рыбацкого поселка Новый Город в 500 метрах от берега. При абсолютно спокойном море с них были спущены катера и было немедленно приступлено к погрузке казаков Донского корпуса, в их числе был и пишущий эти строки. Это было ровно в 7 часов утра 20 апреля!
Из этого следует, что, если Кубанский атаман Букретов не покинул бы Адлера на «Бештау» и весь командный состав Кубанской армии находился бы на своих местах, как это было в Донском корпусе, можно было с уверенностью утверждать, что никакой трагедии не было бы!
Более того, когда я с казаками попал на крейсер, нас расположили на носовой его части под двенадцатидюймовыми орудиями, покрытыми брезентовыми чехлами, но, когда около 9 часов утра в западной части Адлера, по шоссе Адлер – Сочи, послышалась сильная пулеметная стрельба, нас всех немедленно переместили в центр судна, с орудий были сняты чехлы, двойные дула орудий были направлены в сторону Сочи и все было приготовлено к открытию огня. Я спросил по-французски у английского офицера, «могут ли они открыть огонь», на что он мне ответил, что имеет приказание «заградительным огнем обеспечить погрузку войск».
Немного позже, около 10 часов утра, прибыл транспортный пароход «Россия», на который также немедленно началась погрузка казаков Донского корпуса и отдельных групп кубанцев.
Из всего этого видно, что пароходы для погрузки прибыли, что погрузка была обеспечена английским флотом, что арьергард дивизии генерала Морозова, находившийся под Сочи в 40 верстах от Адлера, в случае необходимости, если бы красные попытались помешать погрузке, мог бы легко их сдержать, сил на это было достаточно, даже если на погрузку понадобилась бы целая неделя, в течение которой все наши войска были бы погружены.
Некоторое недоумение вызывают слова полковника Елисеева: «Рано утром 20 апреля первый мой взгляд был на Адлер с хребтика горы… Глянул, и похолодело сердце!.. На море полная гладь и нет «Бештау»!» Это верно, «Бештау» на рейде не было, он ушел в море в час ночи. Но по рейду, в 3 верстах к востоку от Адлера, уже стояли три военных английских судна, о которых я писал выше, море на редкость было спокойным, и видимость была на 10–15 километров. Кроме того, у полковника Елисеева был бинокль Цейсса, который он позже был принужден сдать красным, и поэтому он легко мог видеть эти суда, на которые уже началась погрузка донцов.
2. Далее полковник Елисеев пишет: «Скачу туда (в Адлер) верхом. В штабе жуткая тишина… Полковник Певнев[323] объяснил, что атаман Букретов, все генералы и штабы ночью выехали на пароходе «Бештау». Власти над армией никакой…» Но в это время через Адлер проходили донские полки: Калединский, Платовский и Назаровский, шли они к местечку Новый Город в 3 верстах от Адлера на погрузку. Странно, что полковник Елисеев не заметил это движение Донского корпуса и в своем описании этого жуткого последнего момента ни словом не обмолвился о нем, как будто бы его и не существовало.